Но на этот раз Жармагамбет заупрямился и решил показать свою самостоятельность.
— Пусть у твоего Кердеке умная голова и золотые руки, но машины у него нет.
— Скоро будет!
— Когда он еще купит. А нам машина нужна сейчас.
— Что же, по-твоему, надо делать?
— Еще раз звони и вызывай такси.
— Там сейчас не только «ЗИМа», даже «Победы» нет, я уже звонил. Предлагают разбитый «Москвич», а он похож на ишака… Чем ехать в такой машине, лучше я на этих вот руках, — Кулмагамбет поднял жилистые и мускулистые руки, — понесу мою милую Нагирашку!
— Все-таки попробуй, позвони в «скорую помощь».
— Ты что, хочешь, чтобы я повез ее в роддом на драндулете, переделанном из грузовика? Ну и шутник!
— Кулмаш, я измучилась, — простонала Нагира.
Кулмагамбет влетел в комнату, сильно стукнувшись головой о косяк. Нагира лежала бледная с искусанными в кровь губами. Кулмагамбет вне себя опять выскочил на улицу, не зная, что предпринять. От растерянности он снова забежал в дом и умоляюще крикнул жене:
— Потерпи немножко!
Кулмагамбет затравленно выбежал за ворота и набросился на слонявшегося по улице Жармагамбета:
— Чего это ты так спокойно разгуливаешь? Вызвал бы хоть эту твою «скорую помощь».
Не говоря ни слова, Жармагамбет устремился к телефону-автомату.
Кулмагамбет бессильно прислонился к воротам, виновато поглядывая на окно своей комнаты. Ему было стыдно вспоминать, как он предложил жене «немножко подождать». Когда он работал в артели, там долго потешались над одним молодым джигитом, который тоже растерялся и долго упрашивал жену: «Родная, не рожай, пока я приведу врача!»
— Кулмаш!.. — резанул его крик Нагиры. Он кинулся было во двор, но в следующую секунду остановился, умоляя аллаха прислать «скорую помощь». Жена снова закричала, и Кулмагамбет, проклиная все на свете, побежал в дом, чтобы хоть на руках нести Нагиру в больницу. В этот миг показалась карета «скорой помощи». Он выбежал на середину улицы и замахал кепкой. Но машина завернула за угол. От злости он бросил свою кепку на дорогу и начал топтать. Таким и застал его Жармагамбет.
— Где твоя «скорая помощь», балбес?! — в бешенстве прошипел Кулмагамбет.
— Сейчас, — кротко ответил старый друг.
— Брось шуточки! Беги лучше к Асеке и попроси его машину. Она стоит во дворе. Я постеснялся спросить.
Жармагамбет небыстро затрусил, переваливаясь с боку на бок.
Кулмагамбет все ждал, что Нагира снова позовет его. В отчаянии он опустился на землю, потом вскочил и, заложив руки за спину, забегал перед воротами резко и смешно, как актер в старом кинематографе.
Наконец новенький «ЗИМ» шоколадного цвета с красным крестом и красной надписью на боку «Скорая медицинская помощь» стремительно, как щука на добычу, вырвался на улицу. Машина резко затормозила у ворот. Мужчина в белом халате выглянул из окна и обеспокоенно спросил:
— Где здесь живет Сарыбасова?
— Скорее! Я не мог поверить, что вы приедете! Это моя жена, она должна рожать! — закричал Кулмагамбет.
— Должна рожать, — повторил мужчина в белом халате. — Что ж, это хорошо… Кого ждете: сына или дочь?
Кулмагамбет вспыхнул виновато и пробубнил:
— Все равно…
ИСПОВЕДЬ ЖУМАТАЯ
перевод Н. Ровенского
Уже шестой год занимаемся мы садоводством. На нашем участке около сорока деревьев, больше всего яблонь. Есть у нас и сливы, и вишни, и персики, и груши, и урюк. А клубника, малина, смородина и крыжовник уже плодоносят. В этом году собираемся снять первый урожай винограда. Какого он сорта, мы еще не знаем, разберемся, когда поспеет. Давно уже не ходим мы на базар и за овощами — все свое. Конечно, нелегко вырастить столько фруктов и ягод. Но ребята должны видеть и знать, что хлеб насущный добывается тяжелым трудом и обильным потом крестьянина.
На свете нет ничего сильнее человеческих рук. Сейчас больше говорят о могуществе ума, но что он без обыкновенной человеческой руки?
Лет пять-шесть назад этот уголок нашей окраины был диким и запущенным. Когда-то по этим местам прошел страшной силы сель, до сих пор все вокруг завалено огромными валунами. Среди камней росли лишь колючие кусты, между которыми шныряли змеи. А посмотрите теперь на этот змеиный лог! Здесь весной и летом, а в иной год и осенью, сочная зелень и цветы, цветы… Каких только цветов здесь нет. Недаром же в народе говорят: «Если в руках плуг — поднимаются хлеба и цветы, если оружие — остаются кровь и пепел». Здесь сейчас даже воздух стал иным, чем в то время, когда мы впервые очищали эту землю от валунов, колючек и змей. Живописные, похожие на ульи, домики садоводов еще больше подчеркивают мир и покой.
Обычно в конце марта или в начале апреля сюда начинают стекаться из города любители-садоводы. В субботу и воскресенье этот уголок преображается до неузнаваемости: в глазах рябит от разноцветных рубах и платьев. У кого есть домики, те приезжают вечером и с рассветом уже копают землю, белят деревья, сжигают прошлогоднюю траву, чистят арыки. У кого домика нет, те вечером идут к автобусной остановке, а рано утром вновь возвращаются.
Мой сосед Жуматай Сактаганов бывает здесь не только в субботу и воскресенье, но и в среду. И почти всегда один. Раза два приезжал с семьей, но четверо ребятишек — мал мала меньше — мешали работать. Жена его — крепкая смуглая женщина — тоже редко бывает в этих местах. А Жуматай три раза в неделю обязательно является на свой участок и работает от зари до зари, не разгибая спины. Сам я тоже беру весной отпуск. Но работаю только до обеда, а потом с удочкой иду на речку ловить форель. Иногда охочусь на кекликов.
Стал я замечать, что характер у моего соседа какой-то странный, замкнутый. Мы уже давненько знаем друг друга, но до сих пор говорим только «здравствуйте» да обмениваемся замечаниями о погоде.
Сегодня ночь была светлой, и я решил полить деревья. Закончив работу, собрался поужинать, но в это время кто-то постучал в дверь.
— Простите за беспокойство! Вы еще не спите? — у порога стоял Жуматай.
— Заходите, — пригласил я соседа, — вместе чаю попьем.
— Спасибо. Сегодня я забыл завести часы. Заработался и не заметил, как начало темнеть. Последний автобус ушел прямо из-под носа. Можно мне у вас переночевать? Правда, теперь и на улице тепло, но я страшно боюсь змей.
— О чем разговор! Располагайся. Я тоже не охотник спать под открытым небом, хотя и не боюсь змей.
— Вообще-то я не люблю беспокоить людей, особенно в позднее время.
— Ничего. Мы же соседи.
Я еще раз убедился, что сосед мой — человек нелюдимый. И это было странно, потому что все садоводы похожи на аульных казахов: они то и дело бегают за чем-нибудь друг, к другу. У одного сломалась лопата, другому понадобилась срочно тяпка, третий не догадался приобрести грабли или косу. И все эти вещи переходят из рук в руки. Иные сами с удовольствием, по-дружески, предлагают: мол, не нужен ли тебе кетмень или топор. Как размягчает человека природа!
Но ни разу я не видел, чтобы Жуматай кому-то что-нибудь предлагал или сам что-либо попросил. Все время один, даже на автобусную остановку идет сторонкой. Сначала я подумал, что он заскорузлый собственник. Но потом убедился, что просто аллах забыл наделить его общительностью. А работал он по-настоящему. Приезжал рано, уезжал поздно. В середине дня устроится под топольком, что-то пожует, выпьет чаю из термоса и опять копается дотемна. Зато и участок у него был — любо посмотреть: ни одной сорной травинки, канавки ровненькие, всходы дружные.
С трудом уговорил я Жуматая поужинать со мной. Он начал рыться в своем мешке.
— Можешь ничего не вытаскивать, жена только сегодня привезла мне еды на целую неделю, — сказал я.
— Но все-таки, — с этими словами он поставил на стол банку с мясными консервами и бутылку. — Больше месяца валяется у меня эта штука. Я не любитель, да и вообще стыдно одному пить водку. А сейчас захватил. Давайте ее ликвидируем, пока не разбилась. Я же один раз невзначай лопату на нее бросил, да, видать, стекло крепкое, уцелела.
— Отчего и не выпить, если в меру? На праздник или с устатку сто граммов не повредят. Только вот меры мы не знаем. Выпьешь бутылку, а потом, как свинья, на четвереньках ползаешь.
— Я вообще-то предпочитаю крепкий горячий чай, — смущенно признался Жуматай. — Но сейчас давайте все-таки выпьем за наше знакомство.
— Можно.
Мы выпили и с аппетитом закусили. Потом на полу расстелили полосатый матрац, набитый свежим сеном, сверху — старое стеганое одеяло, под голову — бушлаты и легли спать.
Но уснуть я не мог. Лицо горело от выпитого, незаметно я начал вспоминать прожитое: и плохое и хорошее.
— Отагасы[83], у вас есть спички? — неожиданно спросил Жуматай.
Он закурил.
— Что, молодой человек, небось келин[84] вспоминаешь? — попытался я вызвать его на разговор.
— Немножко…
И снова молчит.
— Ты почему все время один ездишь?
— Жене некогда. Работает на трикотажной фабрике. Дети, сами видели, совсем маленькие: старшему пять лет, а младшего только недавно от груди отняли.
Разговор явно не клеился. Жуматай жадно курил, а я все больше удивлялся замкнутости своего соседа.
— Отагасы, спите? — спросил он через некоторое время.
— Нет, не сплю.
— Извините, пожалуйста, к моему стыду, я до сих пор не знаю, как вас зовут…
— Казыбек.
Я понял, что долго не смогу заснуть, и еще раз решил попытаться вызвать Жуматая на задушевный разговор.
— Откуда ты родом? Родственники у тебя есть? Где ты работаешь, на какой улице живешь? — задал я ему сразу дюжину вопросов, чтобы он не смог отделаться односложным ответом.
— Никого у меня нет, Казеке[85], я один, как перст. Четыре старших брата погибли на войне. Отца тоже взяли в трудовую армию, и он там умер… От страшного горя мать долго болела, но осталась жива. Только умом чуть тронулась.