Стало темнеть, и в этом неверном полумраке пролеты улиц и мостов были словно оборваны безрадостной мглой. Но зажглись фонари, сумерки отступили, дома снова приобрели очертания, контуры их смягчились.
– Динни, дорогая, – сказал Адриан, – какие уж тут со мной прогулки; давай вернемся.
– Тогда пойдем к Майклу, вместе поужинаем, – пожалуйста, дядя!
Адриан покачал головой.
– Таким, как я сейчас, не место на пиру. Да я и держать-то себя за столом прилично не сумею, как говорила твоя няня.
– Она вовсе этого не говорила, не так уж она была строга. Няня у нас была шотландка. А Ферз – шотландская фамилия?
– Предки его, возможно, и вышли из Шотландии. Но Рональд – из Западного Сассекса, откуда-то с Меловых холмов на юге Англии; старинный род.
– А тебе не кажется, что в старых семьях много странностей?
– Почему? Правда, когда в старой семье случается что-нибудь неладное, это сразу бросается в глаза: ведь старые семьи у всех на виду. Однако в старых семьях гораздо меньше браков между близкими родственниками, чем в деревне.
Стараясь его отвлечь, Динни продолжала:
– Ты не думаешь, что старинный род имеет свои преимущества?
– А что такое старинный род? В известном смысле все семьи одного возраста. Но если ты имеешь в виду достоинства, которые вырабатываются в результате скрещивания из поколения в поколение внутри определенной касты, – не знаю. Конечно, можно говорить о «хорошей породе», как мы говорим о собаках или лошадях, но такую же породу можно получить в любых благоприятных природных условиях, например, в горных долинах на севере Англии или у моря – всюду, где людям живется получше. Здоровая порода дает здоровое потомство – в этом нет сомнений. Я помню деревни на севере Италии, где нет никакой знати, – однако все жители там красивые и породистые. Но если речь идет о потомстве от гениев или людей выдающихся – тут я сильно опасаюсь, не получится ли уродство вместо гармонии. Семьи с военными или флотскими традициями, где родоначальниками были солдаты и моряки, пожалуй, счастливее других: они получили в наследство хорошее здоровье и не слишком много ума; зато наука и коммерция очень калечат людей. Нет! Единственное, в чем, по-моему, старинные семьи имеют свои преимущества, – это в том воспитании, какое они могут дать детям: им прививают определенные традиции, внушают определенные моральные устои; пожалуй, у них больше возможностей и на ярмарке невест; они растут на свежем воздухе; наконец им проще определить свое призвание и вступить на избранный путь. То, что называют «породой» в человеке, – свойство скорее духовное, чем физическое. Наши мысли и чувства зависят главным образом от традиций, привычек и воспитания. Но я, наверно, тебе надоел.
– Нет, что ты, дядя; мне так интересно. Значит, ты веришь, что по наследству передается скорее мировоззрение, чем физические свойства? Да, но одно с другим тесно связано.
– И ты думаешь, что старинные традиции исчезают и скоро нечего будет передавать дальше?
– Не знаю. Традиции необычайно живучи, а у нас в Англии все устроено так, чтобы их сохранить. У нас столько руководящих постов, а наиболее подходящие для них люди – это те, кто еще с детства привык к самостоятельности, в ком воспитали скромность и чувство долга. Такие люди у нас держат в руках, например, армию, и я думаю, она так и останется у них в руках. Но в наши дни привилегии можно оправдать лишь тем, что ты бежишь, высунув язык, пока не свалишься замертво.
– Многие сперва валятся замертво, а потом уж пытаются бежать, – сказала Динни. – Ну, вот мы снова дошли до Флер. Пойдем, дядя, я тебя очень прошу. Если Диане что-нибудь понадобится, ты будешь под рукой.
– Хорошо, дорогая, и спасибо тебе – ты навела меня на тему, о которой я часто думаю. Ах ты, лиса!
Глава восемнадцатая
Джин висела на телефоне до тех пор, пока не обнаружила Хьюберта в Кофейне и не узнала от него последние новости. Она прошла мимо Динни и Адриана, когда они входили в дом.
– Ты куда?
– Скоро приду, – ответила Джин и свернула за угол.
Она плохо знала Лондон и сразу же подозвала такси. Доехав до Итон-сквер, она отпустила такси у подъезда внушительного, мрачного здания и позвонила.
– Лорд Саксенден в городе?
– Да, миледи, но его нет дома.
– Когда он придет?
– К ужину, но…
– Я подожду.
– Извините… миледи…
– Я никакая не леди, – сказала Джин, подавая ему визитную карточку, – но он все равно меня примет.
С минуту слуга еще сопротивлялся, но она поглядела на него в упор, и он капитулировал.
– Прошу вас, пройдите, ми… мисс.
Джин вошла. В маленькой гостиной не было ничего, кроме стульев с позолотой в стиле ампир, двух мраморных столиков на консолях и канделябра.
– Пожалуйста, передайте ему мою карточку, как только он войдет.
Тем временем слуга, по-видимому, овладел собой.
– Милорд будет очень занят, мисс.
– Мне тоже очень некогда, не беспокойтесь.
И она уселась на позолоченный стул. Слуга удалился. Джин сидела спокойная, подтянутая, решительная, сцепив длинные пальцы загорелых рук, с которых сняла перчатки, и поглядывала то на площадь за окном, где сгущались сумерки, то на мраморные часы с позолотой. Слуга вошел снова и задернул шторы.
– Может, что-нибудь передадите, мисс, или оставите записку?
– Нет, спасибо.
Он потоптался на месте, поглядывая на нее с опаской, точно боялся, что она вот-вот выхватит револьвер.
– Мисс Тасбер? – переспросил он.
– Тасборо, – ответила Джин. – Лорд Саксенден меня знает. – И снова посмотрела на слугу в упор.
– Хорошо, хорошо, мисс, – поспешно ответил он и ретировался.
Стрелки часов приближались к семи, когда она услышала наконец голоса в холле. Дверь тотчас же открылась, и вошел лорд Саксенден с ее карточкой в руках; лицо его сияло благодушным самодовольством.
– Очень рад! – сказал он. – Очень рад.
Джин подняла на него глаза и подумала: «Ну, заблеял, старый козел». И протянула ему руку.
– Как мило с вашей стороны, что вы меня приняли.
– Ну, что вы!
– Я хотела сообщить вам о моей помолвке с Хьюбертом Черрелом; помните его сестру? Она была у Монтов. Вы слышали об этом нелепом требовании выдать его боливийским властям? Глупее ничего не придумаешь, – ведь он стрелял, защищая свою жизнь; у него страшный шрам, он может показать вам его в любую минуту.
Лорд Саксенден пробурчал что-то невнятное. В глазах у него появился холодок.
– Вот я и хотела вас просить положить этому конец. Я знаю, вы все можете.
– Я? Ничуть… вы ошибаетесь.
Джин улыбнулась.
– Конечно, можете. Все это знают. А для меня это так важно…
– Но тогда, в тот вечер, вы еще не были помолвлены?
– Нет.
– Как это вы так вдруг?
– А разве не все помолвки происходят вдруг?
Она, видимо, не представляла себе, какой удар нанесли ее слова этому пятидесятилетнему человеку, который вошел сюда с робкой надеждой, что покорил это юное существо; но она все же поняла, что чем-то разочаровала его, да она и сама, кажется, разочаровалась в нем. Лицо его приняло вежливое, настороженное выражение.
«Ну и бестия», – подумала Джин. Тон у нее сразу стал другим, и она сухо заявила:
– В конце концов капитан Черрел – кавалер ордена «За особые заслуги». Неужели англичанин бросит в беде англичанина? Особенно если учился с ним в одной школе…
Даже в этот миг крушения иллюзий этот мастерский выпад произвел впечатление на бывшего «Зазнайку Бентхема».
– Вот как! Он тоже из Харроу?
– Да. И вы знаете, как трудно ему пришлось в экспедиции. Динни читала вам отрывки из его дневника.
Лицо лорда побагровело, и он сказал с непонятным для нее раздражением:
– Вы, юные дамы, должно быть, полагаете, что мне больше нечего делать, как вмешиваться в чужие дела. Выдача лиц, обвиняемых в преступлениях, – дело судебное.
Джин взглянула на него сквозь ресницы, и несчастный лорд дернулся, словно хотел спрятать голову под крыло.
– Что я могу сделать? – проворчал он. – Меня и слушать не будут.
– Попробуйте, – возразила Джин. – Есть люди, которых всегда слушают.
Глаза у лорда Саксендена стали совсем рачьими.
– Вы сказали, что у него есть шрам. Где?
Джин закатала левый рукав.
– Отсюда до сих пор. Он выстрелил, когда тот человек снова на него набросился.
– Гм!
Он не сводил глаз с ее руки, потом опять глубокомысленно хмыкнул; наступило молчание, и Джин спросила:
– А вам было бы приятно, если бы вас выдали как преступника, лорд Саксенден?
Он нетерпеливо махнул рукой.
– Это вам не шутки, это – государственное дело, моя милая.
Джин снова на него поглядела.
– Неужели вы хотите меня уверить, будто у нас не пользуются протекцией?
Он рассмеялся.
– Приходите пообедать со мной в ресторане Пьемонт… когда? Послезавтра… нет, через два дня, и я вам скажу, удалось ли мне что-нибудь сделать.
Джин отлично знала, когда надо поставить точку; на приходских собраниях она никогда не затягивала своих речей. Она протянула ему руку.
– Большое спасибо! В половине второго?
Лорд Саксенден кивнул с некоторым удивлением. Молодая женщина отличалась прямотой, и это невольно нравилось человеку, всю жизнь погруженному в государственные дела, где прямоты, как известно, днем с огнем не сыщешь.
– До свидания! – сказала Джин.
– До свидания, мисс Тасборо. Поздравляю с помолвкой.
– Спасибо. Все теперь зависит от вас, правда?
И не успел он ответить, как Джин уже исчезла. Обратно она шла пешком, хладнокровно обдумывая положение. Мысль ее работала трезво, четко, со свойственной ей привычкой во всем полагаться только на себя. Ей нужно повидать Хьюберта сегодня же! Придя домой, она тут же позвонила в Кофейню.
– Это ты, Хьюберт? Говорит Джин.
– Да, дорогая?
– Приходи сюда после ужина. Мне надо тебя видеть.
– Около девяти?
– Да. Люблю. Все.