в Олдершоте, то в Гибралтаре. С особым удовольствием вспомнила она, как разматывала золотые нити с коконов своих шелковичных червей и воображала, будто это какие-то ползучие слоны, и какой у них был особенный запах.
– Элизабет Чаруэл!
Что за наказание иметь фамилию, которую всегда перевирают! Она поднялась, повторяя про себя:
Последний негритенок один гулять бы рад.
Но вот судья нагрянул, – и нету негритят.
Кто-то встретил ее у порога и повел через весь большой зал за какую-то загородку. К счастью, она в последнее время уже не раз бывала в таких местах – все здесь было знакомо и даже немножко ее забавляло. Присяжные прямо перед ней были похожи на ископаемых, следователь преисполнен важности. Слева от нее разместились остальные негритята, а за ними, вплоть до дальней голой стены, рядами тянулись десятки, десятки и десятки голов – точно сельди набились в огромную бочку. Тут она услышала обращенный к ней вопрос и сосредоточила все внимание на лице следователя.
– Вас зовут Элизабет Черрел. Вы, если не ошибаюсь, дочь леди Черрел и генерал-лейтенанта сэра Конвея Черрела, кавалера ордена Бани, кавалера орденов святого Михаила и святого Георгия?
Динни поклонилась. «Надеюсь, это ему понравится», – подумала она.
– И вы живете вместе с ними в усадьбе Кондафорд, в Оксфордшире?
– Да.
– Насколько мне известно, мисс Черрел, вы гостили у капитана и миссис Ферз вплоть до того самого утра, когда капитан Ферз покинул свой дом?
– Да.
– Вы их близкий друг?
– Я дружна с миссис Ферз. Капитана Ферза я видела до его возвращения, кажется, только один раз.
– A-а, до его возвращения! Вы уже гостили у миссис Ферз, когда он вернулся?
– Я приехала к ней как раз в тот день.
– В день его возвращения из клиники для душевнобольных?
– Да. Я, в сущности, поселилась у них в доме на следующий день.
– И оставались там, пока капитан Ферз его не покинул?
– Да.
– Как он себя вел все это время?
Услышав этот вопрос, Динни впервые поняла, как плохо не знать, что говорили до нее другие. Придется ей, видно, говорить то, что она знала и видела на самом деле.
– Он казался мне совершенно нормальным, только не хотел выходить из дому или встречаться с людьми. Вид у него был совсем здоровый, но глаза его… от них становилось не по себе.
– В каком смысле?
– Они… они напоминали огонь, горящий за решеткой; казалось, в них сверкают искры.
При этих словах присяжные на какой-то миг стали меньше похожи на ископаемых.
– Вы говорите, он не хотел выходить из дому? Так было все время, пока вы там находились?
– Нет, он вышел накануне своего бегства. Насколько я знаю, его не было дома весь день.
– «Насколько вы знаете»? А разве вас там в это время не было?
– Не было; утром я увезла обоих детей в Кондафорд, к моей матери, и вернулась вечером перед самым ужином. Капитан Ферз еще не возвращался.
– Что заставило вас увезти детей?
– Меня об этом попросила миссис Ферз. Она заметила какую-то перемену в капитане Ферзе и решила, что детей лучше удалить.
– А вы бы могли сказать, что и сами заметили такую перемену?
– Да. Мне казалось, что он становится беспокойнее и, пожалуй, подозрительнее; он стал больше пить за ужином.
– Ничего из ряда вон выходящего?
– Ничего. Я…
– Да, мисс Черрел?
– Я хотела сказать кое-что с чужих слов.
– Со слов миссис Ферз?
– Да.
– Ну, в этом нет необходимости.
– Спасибо, сэр.
– Поговорим о вашем возвращении в тот день, когда вы увезли детей. Вы сказали, что капитана Ферза не было дома; а где была миссис Ферз?
– Дома. Я быстро переоделась, и мы поужинали вдвоем. Мы очень о нем беспокоились.
– А потом?
– После ужина мы поднялись в гостиную, и, чтобы отвлечь миссис Ферз – она очень волновалась, – я попросила ее спеть. Скоро мы услышали, как стукнула входная дверь, вошел капитан Ферз и сел.
– Он что-нибудь сказал?
– Нет.
– Как он выглядел?
– По-моему, ужасно. Он был совсем не такой, как всегда, вид у него был странный, напряженный, как будто его мучила какая-то страшная мысль.
– Да?
– Миссис Ферз спросила, ужинал ли он и не хочет ли лечь, предложила вызвать врача; но он не говорил ни слова – сидел с закрытыми глазами, точно спал, пока наконец я не шепнула: «Как по-вашему, он спит?» Тут он вдруг закричал: «Спит! У меня все начинается снова! Все снова! Но я не хочу, не позволю! Клянусь богом, не позволю!»
Когда она повторила эти слова, Динни наконец поняла, что означает выражение «движение в зале суда»; каким-то загадочным образом она придала убедительность показаниям предыдущих свидетелей. Она никак не могла решить, хорошо это или нет, и отыскала глазами Адриана. Тот чуть заметно кивнул.
– Дальше, мисс Черрел.
– Миссис Ферз подошла к нему, а он крикнул: «Оставьте меня в покое! Убирайтесь!» Кажется, она спросила: «Рональд, хочешь, позовем врача? Он даст тебе снотворное». Но он вскочил на ноги и бешено закричал: «Убирайтесь! Не надо мне никого… никого!»
– Да, мисс Черрел, что же было потом?
– Мы испугались. Мы пошли в мою комнату посоветоваться, и я сказала, что надо позвонить по телефону.
– Кому?
– Врачу миссис Ферз. Она хотела пойти сама, но я ее не пустила и побежала вниз. Телефон находится в маленьком кабинете на первом этаже, и я уже стала набирать номер, как вдруг меня схватили за руку и я увидела у себя за спиной капитана Ферза. Он перерезал ножом провод. Он держал меня за руку, и я сказала: «Как это глупо, капитан Ферз, вы отлично знаете, что мы не хотим вам зла». Он отпустил меня, спрятал нож и велел надеть туфли – я держала их в другой руке.
– Вы хотите сказать, что перед этим их сняли?
– Да, чтобы сбежать вниз потихоньку. И я их надела. Он сказал: «Я не позволю вмешиваться в мою жизнь. Я сам решу, что с собой делать». Я сказала: «Вы же знаете, что мы хотим вам только добра». А он ответил: «Знаю я это „добро“, с меня хватит». Потом он посмотрел в окно и сказал: «Дождь льет как из ведра», – повернулся ко мне и закричал: «Вон отсюда, живо! Вон отсюда!» – и я бросилась бегом вверх по лестнице.
Динни остановилась и перевела дух. Она вновь переживала те памятные минуты, и сердце у нее колотилось. Она закрыла глаза.
– Да, мисс Черрел, что же было потом?
Она открыла глаза. Перед ней все еще был следователь, а присяжные слушали ее, раскрыв рот.
– Я рассказала обо всем миссис Ферз. Мы не знали, что делать и что нас ожидает… так мы ничего и не придумали, и я предложила пододвинуть к двери кровать и постараться заснуть.
– И вы заснули?
– Да, только не скоро. Миссис Ферз так измучилась, что наконец уснула; кажется, к утру уснула и я. Во всяком случае, меня разбудила горничная.
– Скажите, в эту ночь капитан Ферз больше не появлялся?
Она вспомнила старую школьную поговорку: «Если уж врешь, то ври как следует», – и твердо заявила:
– Нет, не появлялся.
– Когда вас разбудили?
– В восемь часов. Я разбудила миссис Ферз, и мы сразу спустились вниз. Комната капитана Ферза была в беспорядке; постель была смята; но в доме его нигде не оказалось, а его шляпа и пальто исчезли со стула в холле, куда он их бросил накануне.
– Что вы сделали дальше?
– Мы посоветовались; миссис Ферз хотела обратиться к своему врачу и к нашему общему двоюродному брату, члену парламента Майклу Монту; но я подумала, что если этим займутся мои дяди, они куда вернее разыщут капитана Ферза. Я уговорила миссис Ферз поехать к дяде Адриану, попросить его рассказать обо всем дяде Хилери и вместе с ним попробовать отыскать капитана Ферза. Я знала, что оба они очень умные и тактичные люди. – Динни увидела, как следователь отвесил полупоклон в ту сторону, где сидели Адриан и Хилери, и торопливо продолжала – Они ведь тоже старые друзья этой семьи; я решила, что никто не сможет найти Ферза без всякой огласки скорее, чем они. Вот мы и поехали к дяде Адриану, а он согласился попросить дядю Хилери ему помочь и вместе с ним отправиться на поиски; потом я отвезла миссис Ферз в Кондафорд, к детям, и это все, что мне известно, сэр.
Следователь поклонился ей довольно низко и сказал:
– Спасибо, мисс Черрел. Вы отлично дали свои показания.
Присяжные заерзали на своих местах, словно их тоже подмывало поклониться, и Динни, неуверенно ступая, вышла из-за своей загородки и села рядом с Хилери; тот накрыл ладонью ее руку. Она сидела, не шевелясь, и вдруг почувствовала, как по щеке ее медленно катится слеза, – лекарство, видно, перестало действовать. Она вяло прислушивалась к тому, что было дальше: к показаниям главного врача клиники и речи следователя, – а потом, безмолвно ожидая решения присяжных, мучилась сознанием, что в своей верности живым предала мертвого. Какое это было отвратительное чувство: она обвинила в безумии того, кто не мог ни защититься, ни оправдаться. Потом она с напряжением и страхом смотрела, как гуськом возвращаются присяжные и рассаживаются по своим местам, как встает старшина присяжных, чтобы объявить решение.
– Мы считаем, что покойный умер от падения в меловой карьер.
– Это означает смерть от несчастного случая, – пояснил следователь.
– И хотим выразить сочувствие вдове покойного.
Динни чуть было не захлопала в ладоши. Вот вам!
Они, эти ископаемые, все-таки признали самоубийство недоказанным! Она вскинула голову и неожиданно наградила их теплой, почти нежной улыбкой.
Глава тридцать первая
Перестав улыбаться, Динни заметила, что дядя Хилери поглядывает на нее с хитрецой.
– Как ты думаешь, дядя, нам можно идти?
– Да уж пойдем, Динни, пока ты совсем не вскружила голову старшине присяжных.
На улице, на сыром октябрьском ветру – стояла обычная английская осень, – она сказала:
– Давай немножко подышим свежим воздухом, – пусть из нас выветрятся судебные запахи.