они полетели бы в Турцию.
– Да, – сказала Динни, – мы так и догадались.
– Каким образом?
– Не важно. А другой вариант?
– Если бы пароход никуда не заходил, все было бы куда сложнее; мы собирались послать подложную телеграмму охране Хьюберта в Саутгэмптон или в другой порт отправления с требованием доставить его в местную полицию для получения дальнейших инструкций. По дороге Халлорсен на мотоцикле врезался бы в них с одной стороны, я – с другой; Хьюберт должен был перескочить в мою машину, и я отвез бы его к самолету.
– Гм! – произнесла Динни. – В кино все это получается хорошо; но неужели и в жизни охранники – такие простофили?
– Видите ли, этот вариант мы еще как следует не разработали. Мы делали ставку на первый.
– А вы все деньги истратили?
– Нет, только около двухсот фунтов; самолет мы можем перепродать.
Динни с облегчением вздохнула и посмотрела на него долгим взглядом.
– Если хотите знать мое мнение, – сказала она, – вы дешево отделались.
Он осклабился.
– Тем более что в случае удачи мне неудобно было бы к вам приставать. Динни, я возвращаюсь сегодня на корабль. Вы не согласились бы?..
– Разлука сближает сердца, – ласково сказала Динни. – Когда вы вернетесь в следующий раз, обещаю вам подумать.
– Можно мне вас поцеловать?
– Можно.
Она подставила ему щеку.
«Вот, – подумала она, – теперь он пылко прильнет к моим губам. Но нет, он этого не сделал! Ей-богу, он меня как будто даже уважает!» – И она поднялась.
– Пойдемте, дорогой мой, и большое спасибо за все, что вам, к счастью, не довелось сделать. Я, честное слово, постараюсь забыть, что я убежденная старая дева.
Он грустно взглянул на нее, словно пожалев о своем самообладании, но все же не мог не улыбнуться в ответ на ее улыбку. Вскоре треск его мотоцикла замер в тиши осеннего дня.
Все с той же улыбкой Динни вернулась домой. Какой он милый! Но нельзя же так сразу! Даже в наши дни люди иногда горько каются в своей поспешности.
Они наспех пообедали, леди Черрел села в форд, которым правил конюх, и отправилась на поиски тельца. Динни собралась было обойти сад и посмотреть, не осталось ли цветов – уже стоял ноябрь, – но тут ей подали визитную карточку:
Мистер Нейл Уитни.
Мастерские Фердинанд,
Орчард-стрит,
Челси.
«Караул! – пронеслось у нее в голове – Это молодой человек дяди Лоренса!»
– Где он, Эми?
– В холле, мисс.
– Пригласите его в гостиную, я сейчас приду.
Динни бросила корзину и садовые перчатки, достала пудреницу и осмотрела свой нос в маленьком зеркальце; в гостиную она вошла с террасы и с удивлением увидела «молодого человека», который удобно расположился в кресле, поставив рядом свои принадлежности. У него была густая седая шевелюра, на черной ленточке висел монокль; когда он поднялся, она поняла, что ему не меньше шестидесяти.
– Мисс Черрел? – спросил он. – Ваш дядя, сэр Лоренс Монт, поручил мне написать с вас миниатюру.
– Знаю, – сказала Динни, – но я думала…
Она не договорила. В конце концов дядя Лоренс любит пошутить; а может быть, для него шестьдесят – и в самом деле молодость.
«Молодой человек» вскинул монокль, и его голубой глаз внимательно уставился на Динни. Склонив голову набок, он сказал:
– Если мы сделаем набросок и вы мне дадите ваши фотографии, я долго вас мучить не буду. Ваше платье… бледно-васильковое… отличный цвет; на фоне неба… у того окна… да, небо не слишком синее… в нем чисто английская белизна. Может быть, приступим, пока свет хороший?
И, не переставая болтать, он уже раскладывал мольберт и краски.
– Английская леди – вот идея сэра Лоренса; высокая культура, но не бросается в глаза. Чуточку повернитесь. Спасибо… ваш нос…
– Ну, – сказала Динни, – это безнадежно.
– Что вы! Что вы! Прелестный нос. Насколько я знаю, вы нужны сэру Лоренсу для его коллекции. Я уже сделал для него две работы. Опустите, пожалуйста, глаза. Нет, посмотрите на меня. Вот. Зубы… замечательно.
– Пока еще все мои собственные.
– Такая улыбка нам и нужна; чуточку лукавства, не слишком много, как раз в меру.
– Ровно три унции лукавства и ни капельки больше?
– Нет, нет, так уж придираться я не буду. Теперь повернитесь, пожалуйста, в три четверти. Ага. Так видна линия головы; цвет волос восхитительный.
– Не слишком рыжие?
«Молодой человек» не ответил. Он уже начал сосредоточенно рисовать и делать заметки на полях.
Наморщив брови, Динни не решалась шевельнуться. Он вдруг бросил писать и подкупающе ей улыбнулся.
– Да, да, да, – сказал он. – Вижу, вижу.
Что он увидел? Ее вдруг охватило смятение, и она сжала руки.
– Поднимите руки, мисс Черрел. Нет! Слишком много святости. Не забудьте, у вас чертики в волосах. Смотрите на меня, прямо на меня.
– Как, радостно? – спросила Динни.
– Не слишком радостно, как раз в меру… Да, вот чисто английский взгляд – прямой, но сдержанный. Теперь поверните шею! Чуть-чуть откиньте голову. Во-от так. Знаете, как смотрит лань: немножко… нет, не испуганно… чуть-чуть горделиво.
Он снова принялся рисовать и делать наброски, – он весь ушел в работу, словно был тут один.
А Динни думала: «Если дядя Лоренс хочет получить портрет деревянной куклы, он его получит».
«Молодой человек» бросил карандаш, отошел назад, склонив голову совсем набок; все его существо, казалось, было сосредоточено в монокле, который он направил на Динни.
– Выражение! – пробормотал он.
– Вы, должно быть, хотите, чтобы у меня был жалобный взгляд, как у безработной?
– Шалунья! – сказал «молодой человек». – Углубитесь в себя. Можно я поиграю на рояле?
– Конечно. К сожалению, на нем давно не играли.
– Сойдет.
Он сел, откинул крышку, подул на клавиши и заиграл. Играл он с силой, но мягко, как настоящий мастер. Динни слушала, стоя у рояля, и музыка совершенно ее захватила. Это был явно Бах, но она не знала, что именно. Проникновенная, строгая, ясная тема повторялась снова и снова; однообразная, она все же волновала так, как может волновать только Бах.
– Что это?
– Хорал Баха в переложении одного пианиста.
«Молодой человек» снова уставился моноклем в клавиши.
– Дивно! Слышите небеса и шагаете по цветущему лугу, – прошептала Динни.
«Молодой человек» захлопнул крышку рояля и встал.
– Вот что мне нужно, вот что мне нужно, моя дорогая леди.
– Как! – сказала Динни. – И это все?