А потом снова раздается звяканье лопаты о камни.
Меня сменил незнакомец…
Он молча загоняет лопату в грунт, с кряканьем вынимает его и бросает.
Затаив дыхание и не говоря ни слова, я наблюдаю.
И когда он заканчивает, я получаю ответ.
Под плакучей ивой и цветочной клумбой нет никаких костей.
Там ничего, кроме грязи.
Мама лгала…
Мама лгала.
Сэйдж разогревает над огнем остатки вчерашней козлятины, и я молюсь, чтобы нам не стало плохо.
– Не позволишь мне самой позаботиться об этом? – интересуюсь я, просительно улыбаясь. Сэйдж любит готовить, но нужно, чтобы этим занялась я. Это часть моего плана. И единственный способ выбраться отсюда.
– Но мне нравится стряпать, – возражает она.
– Сэйдж, – говорю я себе под нос, – ты не умеешь готовить козье мясо. Дай я этим займусь. Сходи и возьми из погреба банку зеленой фасоли.
Вытирая руки о фартук, она искоса смотрит на меня и спрашивает у чужака, можно ли ей сходить в погреб. Пока они отвлеклись, я опускаю сковородку ближе к огню.
Мне нужен запах горелого мяса.
Мне нужен дым.
Нужна причина открыть окно над раковиной.
Сестра убегает в погреб, чужак роется в своей сумке. В последнее время я пристально слежу за тем, что в ней есть, и время от времени вижу, как он наполняет фляжки и банки холодной водой и укладывает их в сумку. Такой запас необходим для выживания в лесу.
К тому моменту, когда мясо начинает чернеть и съеживаться, возвращается Сэйдж. Перевожу взгляд с сестры на чужака, потом на сковородку. Мгновение спустя мясо уже шипит и потрескивает, и вскоре хижину заволакивает гарью.
– Рен! – Сестра бросается к очагу. – Ты его сожгла!
Ойкнув и всплеснув руками, бегу к кухонному окну, распахиваю створку и поднимаю нижнюю половину. Чужак уже открывает остальные оконца. Сэйдж гонит дым наружу, и пока оба заняты, я пальцем зачерпываю заранее приготовленное козье масло и смазываю окно – маленькая хитрость из книжки «Костлявые ноги», которую читала нам Мама.
Сегодня ночью при открывании рама не будет скрипеть.
– Простите, – говорю я, когда паника стихает. – Не обратила внимания.
Чужак фыркает и качает головой – совсем как Мама, если Иви разбрасывает домино или Сэйдж забывает убрать свои головоломки.
Теперь за мясом надзирает Сэйдж, а я беру банку фасоли и принимаюсь готовить гарнир… Порцию для гостя заправляю отдельно.
Взяв с полки три оловянные тарелки, накладываю холодную фасоль. Над огнем она быстро согреется. Теперь нужно посыпать пищу чужака приготовленной смесью мелатонина и корня валерианы. Я ее так тщательно растерла, что она превратилась в почти незаметную пудру, а с солью и перцем снадобье будет неразличимо на вкус.
Уголком глаза наблюдаю за ними обоими и, убедившись, что никто не видит, приступаю к делу.
Если он поймет, что я сделала… убьет нас обеих. Уверена.
После ужина чужак вынимает из сумки небольшую книжку в мягкой обложке с огромными буквами, устраивается в кресле у огня, а мы делаем уборку. Достаю кусок шифера и мелок, заранее припрятанные между тарелок, и пишу сестре: «Уходим сегодня ночью. Когда он уснет».
Сэйдж таращит глаза и вроде бы собирается что-то сказать, но, помедлив, не издает ни звука. Вот почему я ждала до последнего момента, прежде чем сообщить ей. Иначе сестра проболталась бы или вела себя так, что чужак насторожился бы.
Рисковать я не могла.
Ладонью стираю написанное и пишу: «Надень под ночнушку теплые вещи. Сделай это незаметно».
Удаляю эти указания, потом пишу: «Что бы ты ни делала, не издавай ни звука, не спрашивай меня, просто делай, как я говорю».
Мокрой тряпкой удаляю с шифера все следы мела и засовываю его за раковину, подальше с глаз, и возвращаюсь к посуде, будто мы и не останавливались. К тому времени, как мы заканчиваем, незнакомец перестает качаться в кресле и протяжно зевает.
Затаив дыхание, краем глаза смотрю, как он загибает уголок страницы. Потом встает, потягивается, вытянув руки над головой, и выходит из хижины облегчиться.
Каждый раз, выходя по нужде, он направляется вокруг дома к задней стене, словно считает поход в уборную слишком рискованным.
Вернувшись, чужак двигает мамину кровать, опять загораживает дверь и стягивает фланелевую рубаху.
– Завтра уходим. – Он говорит медленно, с трудом. – Первым делом. Советую вам отправляться спать. Нам придется пройти много миль.
По пути к платяному шкафу Сэйдж встречается со мною взглядом, кивает, потом отворяет дверцу, используя ее как прикрытие. Сбросив домашнюю одежду, она начинает натягивать теплую, как я и велела, – сначала кофточку, затем шерстяной свитер и вязаные чулки. Закончив, Сэйдж влезает в ночную рубашку, чтобы все это спрятать.
Я делаю то же самое.
Когда мы заканчиваем, он уже храпит.
Его сумка висит на одном из столбиков маминой кровати, и у меня сжимается горло при мысли, что он проснется, если я попробую ее снять. Однако придется. Другого выхода нет.
– Обувь и куртки, – беззвучно говорю я Сэйдж, указывая туда, где они хранятся.
На цыпочках пересекаю комнату и тяну руку к черной кожаной ленте. Пытаюсь медленно и аккуратно снять сумку. Только она тяжелее, чем выглядит. Осторожно выдыхаю и пробую еще раз. Его ритмичное посапывание подтверждает, что это можно сделать без опаски.
Смотрю на Сэйдж. Она машет руками, требуя, чтобы я поторопилась. Собравшись с силами, в последний раз поднимаю сумку так медленно, что мышцы дрожат, и выдыхаю, наконец сняв ее со столбика.
Перекидываю ремень через плечо. Я почти уверена, что сумка весит не меньше Иви, но отвлекаться некогда.
Показывая на смазанное кухонное окно, двигаюсь в том направлении, по пути стащив со своей кровати одеяло. Я накрываю им стул, чтобы он не стукался о стену, когда станем вылезать.
Все подготовив, поднимаю раму и сначала помогаю выбраться сестре, потом передаю ей сумку, опуская вниз.
Сумка с глухим стуком падает на землю, выскользнув из рук Сэйдж, и у меня замирает сердце.
Оборачиваюсь к спящему незнакомцу, жду. Убедившись, что он все так же храпит, забираюсь на стул и лезу в окно.
По телу пробегает холодок; двор освещает только половина луны.
– Придется тебя поднять, – шепчу я. – Нужно закрыть окно. Медленно и спокойно, поняла?
Необходимо, чтобы в хижине было тепло. Один порыв холодного воздуха выведет его из забытья, второй заставит подняться и закрыть окно, и он увидит, что мы сбежали.
Сэйдж кивает, закусив нижнюю губу. Обхватываю ее бедра и поднимаю повыше, насколько хватает сил. Мышцы дрожат; несмотря на небольшой вес, я едва держу сестру, но за несколько секунд ее гибкие пальцы успевают надавить на грязное стекло без единого звука.
Опустив Сэйдж на землю, прихожу в себя, потом закидываю сумку на плечо и беру сестру под руку.
– Готова? – шепотом спрашиваю ее.
Она кивает.
И мы бежим.
Глава 20Николетта
Этим утром Дэвис въезжает на свою подъездную дорожку, не включая сигнал поворота. Хотя ему это не нужно. На несколько миль вокруг соседей нет. Все ямки и ухабы на этой грязной грунтовой окружной дороге, ведущей к уединенному участку Дэвиса, принадлежат ему и только ему.
Часы на приборной панели моей машины показывают 8:54 утра, значит, он все еще работает по ночам на предприятии в соседнем городке. Уже три с половиной года, как имеет постоянную работу. Новый рекорд.
Когда Дэвис выбирается из грузовичка и хлопает дверцей, я глушу двигатель. Он дергает головой в моем направлении, и только тогда до меня доходит: шурин понятия не имел, что последние пару миль я ехала за ним.
Почесывая грудь натруженной загорелой рукой, он шагает к моему автомобилю, и я опускаю стекло. Не считаю нужным выходить из машины. У меня нет желания превращать это во что-то большее, нежели быстрый и безболезненный для него визит. Замкнутый и склонный к отшельничеству, Дэвис никогда не любил компаний. Единственный раз я приезжала к нему без предупреждения в начале наших отношений с Брантом. Привезла каких-то объедков, надеясь наладить отношения с последним членом семьи, который, похоже, что-то значил для моего парня. Никогда не забуду, как он настороженно замер в дверях, перегородив дорогу и глядя на меня с презрительным недоверием, словно на злую мачеху Золушки, предлагающую ему отравленное яблоко. Позже я рассказала про это Бранту, и он просил не принимать случившееся близко к сердцу, потому что его брат не любит непрошенных гостей, как и большинство людей, если уж на то пошло.
Сегодня я прибыла без приглашения, но чек на тысячу долларов на предъявителя, лежащий на пассажирском сиденье, должен возместить Дэвису причиненные неудобства.
– Николетта? – Он стаскивает с лысеющей головы пыльную бейсболку и предплечьем вытирает хмурый лоб.
– У тебя есть минутка? – спрашиваю я.
Дэвис усмехается.
– А у меня есть выбор?
Взяв чек, протягиваю его через окно. Он хватает бумажку из моих пальцев и рассматривает.
– Что за чертовщина? – Он хихикает. – Брант знает, что ты здесь?
– Нет. – Выпрямляюсь в кресле, откашливаюсь. – И хочу, чтобы так и было.
Серые глаза Дэвиса бегают по чеку, потом останавливаются на мне. Он фыркает сквозь поджатые губы, складывает чек и засовывает в левый нагрудный карман синей шерстяной рубашки.
– Ох, только не говори… проблемы в раю? – спрашивает он беззаботно, но с легким интересом.
– Мне нужно знать кое-что, что знаешь ты, – перехожу я к делу.
Дэвис скалит прокуренные зубы.
– У тебя стальные нервы, Николетта. Приехала сюда на дорогой машине и думаешь, что помашешь чеком у меня перед носом и я захрюкаю, как поросенок.
Сердце мое сжимается. На секунду перевожу взгляд на баранку. Он не выведет меня из себя, хотя говорит правду, и мне это сильно не нравится.
– Брант в последнее время сам не свой, – говорю я. – Мне просто хотелось спросить, не знаешь ли ты хоть что-нибудь… Я понимаю, что прошу слишком многого, но и ты должен понять – твой брат… он – моя жизнь.