Брант говорит, что все обречено на смерть, чтобы рождаться заново, но я позволю себе не согласиться. На этой земле полно роскошных вечнозеленых мест, где ничто не умирает, потому что там без устали сияет солнце.
Поднимаю чашку и делаю глоток.
– Эй!
Поспешно ставлю кофе; черная жидкость выплескивается через край.
Теперь раздается стук.
А потом уже отчетливое:
– Эй!
Сдерживая дыхание, неслышно подхожу к панели управления системой безопасности в коридоре, жму на кнопку и вывожу на экран изображения с камер, чтобы проверить периметр дома. Гаражная камера показывает пустую подъездную дорожку. Камера, направленная на задний двор с заворачивающим за угол крыльцом, показывает то же самое – никого и ничего. Жму на переднее крыльцо и, щурясь, разглядываю две темные фигуры перед парадной дверью. Постепенно изображение фокусируется.
Охнув, хватаюсь липкой от кофе рукой за грудь.
Навожу фокус на лица двух фигур и увеличиваю изображение.
Девчонки.
Две юные девушки с ввалившимися глазами, изможденными лицами и длинными, неопрятными, падающими на плечи волосами. Одна посветлее, другая брюнетка. Картина пугающая и вместе с тем абсолютно реальная. Светленькая повыше, но ненамного; одной рукой она обнимает ту, что пониже.
При таком освещении фокус получается не из лучших, изображение слегка зернистое и запаздывает на пару секунд, но я быстро определяю, что обе дрожат.
По дому эхом несутся три быстрых стука в дверь, и сердце колотится сильнее. Возможно, это уловка. Я слыхала о сомнительных личностях, которые прикидываются то застрявшими автомобилистами, то пострадавшими – все для того, чтобы кого-нибудь ограбить. Возле дома, скрываясь от камер, могут прятаться остальные. Они прекрасно знают: чтобы открыть дверь, я должна отключить систему безопасности. Вот тогда они и нападут.
Стараюсь уверить себя, что если что-то произойдет, если эти девушки просто приманка, мне нужно будет только нажать кнопку на клавиатуре двери, и прозвучит сигнал тревоги; полиция приедет меньше чем через десять минут.
Наверху в кабинете Бранта в сейфе хранится оружие. Всего лишь пистолет, такой маленький, что прячется в ладони. Никогда раньше им не пользовалась, но если дойдет до дела, все-таки средство устрашения.
– Нам нужна помощь, – слышится из-за двери. – Пожалуйста…
Экран показывает температуру снаружи – двадцать три градуса. Значительно ниже точки замерзания.
Как парализованная, смотрю на изображение. Минуту спустя та, что пониже, прижимается головой к плечу спутницы и морщится, словно ей больно.
Светленькая снова стучит, уже сильнее.
Тяжело вздохнув, иду на кухню, беру телефон и набираю 911.
– 911, что у вас случилось? – Диспетчер отвечает после первого же гудка.
– Привет, это Николетта Гидеон, – говорю я как можно спокойнее. – Четыре семь девять, Окид-драйв. У меня две девушки на крыльце просят помощи. Похоже, им… нехорошо. Прошу вас, не могли бы вы кого-нибудь направить прямо сейчас?
– Да, миссис Гидеон, – отвечает женщина. Фоном доносится стук по клавиатуре. – У них есть телесные повреждения?
– Я… Я не знаю. Я не открывала дверь, – говорю я, прекрасно понимая, что выставляю напоказ собственную бесхребетность. – Я совсем недавно проснулась и услышала, что они там просят помощи. Живу за городом, до ближайшего соседа несколько миль. Еще очень рано, и это так необычно. Мне, наверное, нужно было…
Оправдывать собственную трусость… не самое приятное занятие.
– Все в порядке, мэм. Сейчас же кого-нибудь пошлю. И медиков тоже направлю, – говорит она. – Оставайтесь на месте. И дайте мне знать, если они уйдут, хорошо?
– Ладно. – Подхожу к двери и, посмотрев в глазок, вижу: они еще здесь.
– Я буду на линии, пока к вам не приедут, – сообщает диспетчер.
Прижимаю телефон к груди. Руки так трясутся, что я чуть не роняю его на пол холла.
Девочки не двигаются с места.
Они не сдаются, не уходят.
Отчаяние рождает упорство, но, с другой стороны, на это способно и зло.
Отсюда мне лучше видна их одежда. Изношенные выцветшие платья с грязными подолами выглядывают из-под длинных коричневых курток, на ногах – испачканные ботинки.
Во всей округе не знаю подростков, которых жизнь заставила бы вот так одеться.
Хватаюсь за дверную ручку. Все мое существо требует, чтобы я перестала бояться и оказала помощь. Будь здесь Брант, он уже открыл бы дверь. Он бесстрашен и, кроме того, любит угождать. Ему хочется всем нравиться. Хочется быть героем. Нет лучшего способа повысить самооценку, чем оказание помощи людям.
Но здесь это ни при чем.
– Никого нет, – говорит маленькая. – Идем.
Взглянув на экран телефона, обнаруживаю, что прошло всего две минуты. До приезда помощи еще по меньшей мере восемь минут.
Засовываю телефон в нагрудный карман пижамы, отпираю замки и осторожно приоткрываю дверь, чтобы не испугать девочек.
И едва не охаю. Передо мной открывается жалкое зрелище. Крошечные глазки, худенькие, кожа да кости, личики, слипшиеся волосы, торчащие из-под рваных вязаных шапочек. Девочки словно из другого мира, определенно не из наших мест. По крайней мере, мне так думается.
Светленькая крепче прижимает к себе темноволосую, обе дрожат – то ли от холода, то ли от страха.
– П… привет, – говорит светлая, глядя круглыми голубыми глазами. – Простите, что… б-беспокоим вас…
Я в полной растерянности. Маленькая смотрит не мигая, а я разглядываю ее рваное лоскутное одеяние, штопанное и залатанное в некоторых местах кусками ткани в цветочек. На мысу левого ботинка дыра, из нее торчит шерстяной носок. Волосы, тяжелые и слипшиеся от какого-то натурального масла, спадают ей на плечи и потрепанными хвостиками свисают ниже локтей.
– Нам… нам… нужна помощь, – стучит зубами светлая. Я не смогла бы угадать ее возраст, даже если бы попробовала. Для взрослой слишком мала и бесформенна, но далеко не ребенок. Это же касается и другой девушки, хотя в ее широко раскрытых глазах читается любопытство, словно там прячется ребенок, видящий все в первый раз.
Отхожу, жестом приглашаю их войти. Они переступают порог, держась за руки, и останавливаются, тараща глаза, в центре нашего высокого, на два этажа, холла.
– Что с вами случилось? – спрашиваю я как можно ласковей. – Вы не пострадали? Вы знаете, где ваши родители? Они вас ищут?
Девочки такие юные, у них такие круглые невинные глаза… И они дрожат не переставая, хотя термостат у меня установлен на семьдесят два градуса.
Они напоминают мне брошенных крольчат… грустных и милых, которым суждено либо выжить, либо умереть от потрясения.
– Полиция в пути, – говорю я. – Проходите. Присаживайтесь. Вы голодны? Пить хотите?
Запираю дверь и иду на кухню, маня их рукой. Девочки держатся в нескольких шагах сзади, в дверном проеме останавливаются как вкопанные и смотрят на стаканы, в которые я наливаю воду.
– Можете присесть вот тут, – я показываю на стол. – Есть хотите?
Они молчат, но изможденные лица говорят сами за себя. Иду к кладовке, достаю батон хлеба, банку с арахисовым маслом. Из холодильника беру клубничное желе и миску мытого винограда без косточек.
– Они выслали «Скорую», – сообщаю я, ставя тосты и обрывая виноградины с лозы. – На случай, если вам потребуется медицинская помощь.
С момента появления в доме девочки не сказали ни слова. Они только внимательно, настороженно смотрят на меня, крепче сжимают костлявые ладошки друг друга, шаркают к столу и садятся.
– Вы не поранились? – спрашиваю я снова, ставя перед ними тарелки.
Ввалившимися глазами они изучают пищу, но не притрагиваются к ней, по крайней мере не сразу.
– Все в порядке, – шепчет старшая младшей. – Можешь есть. Кажется, она хорошая.
Ничто не наводит на мысль, что они родственницы. Младшая – темненькая, с заостренными чертами, у старшей яркие шафраново-светлые волосы, хрустально-чистые голубые глаза с тяжеловатыми веками, круглое лицо и на носу россыпь веснушек.
Внезапно на ум приходит, что, быть может, передо мною жертвы торговцев детьми. В горле встает ком. Возможно, они сбежали? Возможно, в жизни своей не видели порядочного человека и поэтому так настороженны по отношению ко мне?
Слабое завывание полицейской сирены усиливается с каждой секундой. Младшая перестает жевать и поворачивается к старшей.
– Все в порядке, – успокаиваю я, подняв ладони. – Это всего лишь полиция. Они едут на помощь.
Выражение их лиц с опухшими веками от моих слов не меняется, мне думается, они выглядят так устало, потому что давным-давно не спали. Может, их лишали сна? А может, накачали наркотиками? Или они в бегах и скитались много дней, пока не наткнулись на мой дом?
Что бы с ними ни случилось, уверена, полиция во всем разберется.
В окна проникают красно-синие отблески, а через несколько секунд раздается стук в дверь.
Подняв палец, улыбаюсь девчонкам.
– Я сразу вернусь, хорошо?
Иду к двери, открываю и оказываюсь нос к носу с женщиной – помощницей шерифа, с головы до ног одетой в хаки. Волосы собраны на затылке в плотный пучок, и хотя седина в каштановой прическе выдает зрелый возраст, на лице нет ни морщинки.
Сняв головной убор, она собирается заговорить, но я перебиваю:
– Они здесь, в доме.
Закрываю за ней дверь и вижу, как к дому подъезжает и останавливается «Скорая помощь».
– Прошу сюда. – Веду женщину на кухню, где девочки поглощают остатки тостов с арахисовым маслом и желе. Их стаканы, минуту назад полные воды, теперь пусты. Только виноград они не тронули. – Девочки, это помощница шерифа… – Я смотрю на ее бейджик с именем. – …Помощница шерифа Мэй. Она здесь, чтобы помочь вам.
Старшая девушка замирает, словно статуя, но глаза живые, тревожные, а младшая уставилась на свои коленки.
У меня такое чувство, что их история не для слабонервных.
– Привет, девочки. – Голос у помощницы шерифа Мэй сладок, как мед. – Миссис Гидеон хотела, чтобы мы убедились, что вы в порядке.