Взгляд ее падает на мои босые ступни, которые до сих пор ноют. После нашего похода по ночному лесу они покрыты красными пятнами и волдырями.
– Идем. Я покажу. – Николетта проходит в ванную, я за ней. – Итак, чтобы пошла теплая, нажимаешь эту ручку. Повернешь влево – станет горячей, вправо – холодней. Как в больничной душевой. – Достав из-под раковины розовую бутылочку, она отворачивает крышку. – Выливаешь один-два колпачка под струю воды, образуется пена. Когда примешь ванну, возьмешь халат и полотенце вот здесь, в шкафчике. Чтобы слить воду, нажми эту серебряную кнопку.
– Спасибо. – Стою в проеме между спальней и ванной комнатой, а она показывает, как пользоваться огромной овальной емкостью, расположенной у стены. Уголком глаза вижу, что сестра даже не пошевелилась. – Я никогда не мылась… в ванне с пеной… раньше.
Николетта мягко улыбается.
– Ну и хорошо. Значит, получишь удовольствие.
Наши купания сильно отличались от этого. Дважды в неделю мама приносила небольшое медное корыто и наполняла водой, согретой на огне. Мы мылись по очереди, и вода оказывалась либо слишком холодной, либо чересчур горячей, и приходилось спешить, а не мыться в свое удовольствие. В остальные дни мы обтирались мочалками с мылом.
Я приму ванну… но не сегодня.
Николетта говорит, что у них тут система безопасности, и даже если мужчина появится здесь, то не доберется до нас.
Сейчас мне хочется побыть с сестрой. Она – единственная, с кем я чувствую себя как дома.
– Если что-нибудь понадобится, я рядом, – говорит Николетта. – Соседняя дверь. Только постучите.
Ласково нам улыбнувшись, она уходит, и я не знаю, закрывать за ней дверь или нет. Здесь все так любят двери и уединение, каждую комнату рассматривают как личное пространство. Не думаю, что я к этому когда-нибудь привыкну.
Забираюсь на кровать в «футболке» и «легинсах», которые дала мне Николетта, и накрываюсь одеялами.
– Ты собираешься спать? – спрашиваю у Сэйдж, которая не двинулась с края постели с тех самых пор, как мы сюда вошли.
Судорожно вздохнув, она поворачивается ко мне:
– Почему Мама нам лгала?
– Не знаю. – У меня слабеет голос. – Я слишком устала, чтобы сейчас об этом думать.
Я вру сестре, но для ее же пользы. Ей не захочется знать и половины мыслей, промелькнувших в моей голове за двадцать четыре часа. Я то злилась, то смущалась, но в основном недоумевала, молилась и надеялась, что вскоре мы встретим Маму и она все объяснит.
Мама нас любит. И все же лгала. Это единственное, в чем я уверена.
– Думаешь, мы их найдем? – спрашивает Сэйдж.
– Не знаю.
– Думаешь, тот… человек… нас выследит?
– Я не знаю, Сэйдж. – Натягиваю одеяло до подбородка и смотрю в потолок на какую-то круглую штуку с пятью плоскими лезвиями, торчащими, как спицы в колесе. Надо будет утром спросить у Николетты, зачем она нужна. – Просто ложись спать, хорошо? Поговорим об этом завтра. Отдохни. Здесь мы в безопасности.
Пока.
Я так думаю.
Надеюсь…
Глава 24Николетта
Приглушаю звук телевизора, чтобы девочки не слышали, что о них говорят. До вчерашнего дня о телевидении им рассказывали один раз, а в больничной палате они с ним познакомились. Не уверена, что сестры понимают слова «сплетни» или «последние новости», но считаю: чем меньше напоминаний про их нынешнее положение, тем лучше.
– Их называют «любимицами Стиллуотера». – В камеру смотрит молодая ведущая с черными, как вороново крыло, волосами и не по годам твердым голосом. У нее прямая осанка и в меру озабоченное лицо. – Вчера из Стиллуотерского леса вышли две девочки-подростка. Они искали своих родных, которые, по словам девочек, бросили их в лесной хижине. Власти еще стараются разобраться в данном вопиющем случае, но говорят, что информации не хватает. Ни фотографий. Ни записей о рождении. Ни адресов. Нет даже фамилий. Через минуту мы покажем пресс-конференцию шерифа округа Стиллуотер, а пока просим всех, кто располагает информацией по этому случаю, звонить по следующему номеру…
На голубом экране загораются большие белые цифры – телефон службы шерифа. Через минуту камера показывает пустой подиум. Шелест бумаг, пощелкивание камер и тихий гул голосов прекращаются, когда к стойке подходит седоусый шериф и поправляет микрофон.
– Как многие из вас уже слышали, вчера примерно в семь утра две молодые женщины… – Он зачитывает официальное заявление, не содержащее для меня ничего нового. – В настоящее время департамент разыскивает женщину, светловолосую, с голубыми глазами, среднего роста и телосложения, приблизительно сорока лет, и светловолосую девочку примерно девяти лет. Мы считаем, что эта женщина и ребенок являются родней девушек. Если вы располагаете какой-либо информацией, пожалуйста, немедленно позвоните в департамент шерифа. А теперь вопросы.
Он показывает на какого-то репортера в зале, которого я не вижу и не слышу.
– Пока по этому вопросу комментариев не будет, – отвечает шериф.
Иду в ванную и умываюсь перед сном. Пользуюсь кустарным мылом Бранта, надеясь, что запахи лаванды и ромашки помогут мне сегодня уснуть.
Нужно еще раз позвонить ему. Пока что все попытки заканчивались безуспешно.
В поездках Брант часто оказывается вне зоны досягаемости – это обычное дело. Не всюду, где он бывает, существует адекватная сотовая связь, но редко случается, чтобы мы не разговаривали день или два.
Забравшись в постель, отключаю телефон от зарядного устройства и пробую позвонить еще раз, теперь напрямую по телефону отеля. Потом уже лягу спать.
– Алло? – Он отвечает после третьего гудка, застав меня врасплох.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Да, конечно. А как же иначе? – Он смеется моему вопросу.
– Я пытаюсь дозвониться со вчерашнего дня.
– К сожалению, в Амазонии вышки сотовой связи редки и находятся далеко друг от друга, – говорит он с усмешкой. В микрофоне слышен шорох бумаг, и я представляю, как он после съемочного дня сидит в номере, рядом хрустальный стакан с гостиничным бурбоном, в углу бормочет телевизор, а на экране появляются субтитры на английском.
Когда мы позавчера разговаривали по видеосвязи, он пользовался гостиничным вай-фаем. Значит, вчера в отеле его не было.
– Так и думала, – отвечаю я. Интересно, уловил ли он резкость в моих словах, сдержанность в тоне? – Я поселила у себя двух девушек.
Молчание.
– Погоди, – говорит он. – Что?
– Их имена Сэйдж и Рен. Одной восемнадцать, другой девятнадцать.
Снова молчание, которое, как ни странно, кажется громким. Но меня это не раздражает. Такое любого шокирует.
– Я думал… разве я не должен находиться там и подписать какие-то бумаги? – спрашивает он. – Мы даже не продумали программу домашнего обучения.
– Мы их не удочеряем, – говорю я. – Они останутся у нас, пока не воссоединятся со своей семьей.
– Ник… – Он на секунду умолкает. – Это… ох… не знаю, что и сказать.
– Тебе ничего говорить не нужно. У них неприятная ситуация, и мне хочется помочь им, чем только смогу, – отзываюсь я. – Можешь посмотреть на новостном сайте четвертый канал, когда представится случай.
Он согласился на усыновление. По-моему, тут нет никакой разницы.
– У меня выдались два долгих дня, – говорю я. – Устала – сил нет.
Брант протяжно вздыхает и ничего не говорит. Могу себе представить, что бы ему хотелось сказать в такой момент.
– Прости, – извиняется он. – Я понимаю, ты не на такую реакцию надеялась. Прости… придется приспосабливаться, вот и все. Я привыкну. У нас все получится.
– Допускаешь, что может не получиться?
– Ты знаешь, о чем я. – Его голос звучит резче моего.
Не могу удержаться от мысли, усложнит ли это ему жизнь.
Остается только надеяться, что усложнит.
Глава 25Рен
Куском молочно-белого мыла мою руки, вдыхаю приятный аромат лаванды, напоминающий мне о доме.
Не понимаю, как можно жить со всеми этими окнами.
В нашей хижине было четыре оконца, и временами нам казалось, что это даже много. Если нужно больше света, выходи во двор. Окнам радовались только зимой, когда, бывало, в них заглядывало солнце и появлялась надежда, что морозы пошли на убыль.
Этим утром перед завтраком Николетта устроила нам, как она выразилась, «большой тур». По-моему, во всем доме нет ни единой комнаты без окна или «светового люка». Все они чистые, ничем не завешенные. Она сказала, что ей нравится естественный свет, и здесь, в глуши, лес дарует им уединение, а потом спохватилась и добавила: «Или, возможно, иллюзию уединения».
Мы с Сэйдж занимаем свои места за кухонным столом, а Николетта в светлом халате с лиловым принтом хлопочет. Ее густые малиновые волосы собраны в тугой пучок на самой макушке.
Никогда не видела таких гладких и блестящих волос.
Сестра ставит локти на стол, ладонью подпирает подбородок и смотрит, как Николетта готовит нам еду, пользуясь какими-то маленькими приспособлениями и электрическими штуковинами.
Электричество – загадочная вещь.
Жму на выключатель. Зажигается свет.
Давлю на кнопку. Моя еда становится горячей.
Есть даже машина, которая хранит еду холодной или замороженной. Николетта говорит, так продукты сохраняются гораздо дольше. Она может контролировать температуру, не то что в нашем погребе.
– Вам помочь? – нерешительно спрашивает Сэйдж, приподнимаясь.
Николетта замирает с булкой нарезанного хлеба в руке. Хлеб в прозрачной сверкающей пленке, сбоку большими зелеными буквами написано: «100 % цельное зерно».
– Только если хочешь, милая, – говорит Николетта.
– Она хорошо управляется на кухне, – сообщаю я. Хотя не уверена, как сестра управится на такой…
Сэйдж старается совладать с волнением, потом выходит из-за стола и топает через кухню.
– У вас есть лишний фартук? – спрашивает она.
Николетта открывает шкафчик слева от раковины и достает красный клетчатый передник – почти такой же, как у нас дома. Я морщусь, думая, что сейчас Сэйдж растеряет весь свой пыл, но вместо этого она берет фартук и как ни в чем не бывало завязывает на талии.