Потому что именно так это называется.
Вранье.
Вся наша жизнь была пропитана ложью. Если бы не эта ложь, я давно бы поняла бессмысленность нашего существования.
Мамины сказки получаются нескладными.
По пути сюда я видела людей, выгуливающих собак. Не обращая внимания на холод, они махали друг другу руками, цветастыми вязаными шарфами, шапками. Они радовались прогулке, встрече с другими людьми, они смеялись и кричали «привет». Я видела вереницы домов, ряды магазинов, машины, припаркованные вдоль тротуаров. Когда Мама рассказывала про свое детство, она упоминала все это, но теперь, говорила она, ничего этого больше нет, мир – больное, испорченное место, от былой красоты остались одни руины, и она не вернется туда никогда.
Дама берет маленькую черную машинку, жмет на кнопку сбоку. И тут же поток горячего воздуха раскидывает волосы по моему лицу. Через несколько минут мои веки тяжелеют. Я сейчас усну, прямо в этом кресле. Все кажется таким чудесным – сама не знаю почему.
– Что ты об этом думаешь, Рен? – Сэйдж хлопает меня по плечу, сует буклет, показывая фотографию девушки с прямой стрижкой ниже плеч и челкой до бровей.
– Мне кажется, она тебе пойдет, – говорит дама, перекрывая гул машинки. – Прекрасный выбор.
Сегодня вечером я приму ванну с пеной, как вчера советовала Николетта. Я даже могу почитать какую-нибудь книгу из ее библиотеки. Уже утром я посмотрела несколько фантастических романов – перед тем, как ехать в магазин одежды. Оторваться не могла от их ярких обложек и все вдыхала чистый бодрящий запах желтоватых страниц. Они не такие, как наши книги – с потрепанными засаленными корешками, так что даже названия не разберешь. Они словно маленькие произведения искусства, и здесь их сотни. Книги аккуратными рядами стоят в шкафу шириной во всю стену и высотой от пола до потолка.
Я решила, что прочитаю их все.
Женщина выключает машинку, и окутывавшее меня теплое облако быстро сменяется прохладным воздухом. Она берет другой инструмент, длинный и тонкий, начинает водить им по всей длине волос, прядь за прядью, поддевать и отпускать, позволяя им мягко падать на плечи.
Высовываю из-под передника руку, подношу к лицу и провожу ладонью по шелковистым волосам. Они блестят, золотистый оттенок кажется ярче обычного, и я глаз не могу отвести от своего отражения.
Теперь я часто так делаю… теперь, когда всюду зеркала, куда ни глянь.
Это еще одна особенность. Люди здесь любят зеркала. Они в ванных комнатах и спальнях. В коридорах и автомобилях. Некоторые женщины даже носят их с собою в сумочках. А у нас всегда было только одно, и мы вешали его над тазиком для умывания. В основном Мама им пользовалась, когда причесывалась, и по большей части оно лежало без дела.
Как выгляжу, я знала всегда, но мало об этом беспокоилась и редко задумывалась. Но в последние дни всякий раз, увидев зеркало, не могу удержаться, чтобы не подойти, не посмотреться. И постоянно задаю себе вопрос: почему у меня с Мамой ни одной общей черты?
Я сравниваю свои золотистые волосы с ее волнистыми темно-русыми прядями, свои тяжелые веки, частично прикрывающие глаза, с открытым взглядом ее темно-синих глаз. У Мамы четкая линия подбородка, и от бровей до низа лица черты правильные, почти точеные. А у меня лицо круглое, черты сглаженные и, по сравнению с мамиными, мягкие.
Никогда не рассказывала Маме, но время от времени в этих «ложных», как она их называла, воспоминаниях присутствовала другая женщина. Это была не Мама, но смотрела на меня, как Мама. У нее тоже были шафраново-золотистые волосы, только кудрявые. Когда она улыбалась, между передних зубов виднелась щель.
Много раз та женщина снилась мне, и я, наверное, смогу нарисовать ее по памяти.
– Николетта! – зову я.
– Что, милая?
– Как вы думаете, сможем мы заказать бумагу и карандаши вашему снабженцу?
На лице Николетты едва заметная улыбка.
– Конечно. Вообще-то дальше по улице есть магазин, торгующий ими. Мы там остановимся, когда поедем.
Сегодня вечером попробую.
Глава 28Николетта
– Как вы с ним познакомились? – спрашивает Сэйдж, листая фотоальбом и рассматривая снимки моего мужа.
Брант может вернуться в любую минуту, и я постоянно посматриваю на часы. Весь день провела на телефоне, негромко обсуждая с доктором Петтигрю разные ситуации в развитии событий и способы справиться с ними. Хотя доктор заверила меня, что девочки хорошо подготовлены, лучше, чем она ожидала, и никаких трудностей вроде бы не предвидится. Тем не менее она привела мне целую кучу признаков, на которые нужно обращать внимание. Они указывают, что девочки чувствуют себя неуютно, хотя и не говорят об этом. Я их записала, а бумажку сунула в карман, зачем – сама не знаю. Сегодня столько раз перечитывала, что эти признаки уже отпечатались в голове.
– Я работала в художественной галерее, – начинаю я, усаживаясь на пол у кофейного столика. – Он был фотограф – в то время начинающий – и пришел спросить у моего босса, не согласится ли тот выставить его работы… Что было довольно смело, особенно для Нью-Йорка. Но работы были хорошие, а он устал ждать, когда его откроют. Что-то я заболталась. В общем, он пришел в галерею, встретился с моим боссом, а когда уходил, попросил у меня номер телефона, и позже мы встретились, чтобы выпить.
Все это время я беспокоилась о том, как отреагируют девочки на встречу с ним, тогда как волноваться нужно было о другом. Что они почувствуют, если Брант им понравится – он всегда всем нравится, – а кончится тем, что я его выгоню.
Не хотелось бы, чтобы они прониклись доверием к внешне доброму человеку, который окажется лгуном и обманщиком. Не знаю, насколько сильно это их травмирует, учитывая тот факт, что первый опыт их общения с взрослым мужчиной был далек от идеала.
Напоминаю себе, что нельзя хвататься за все сразу и надо решать проблемы по мере их возникновения.
– Что это значит – встретиться, чтобы выпить? – спрашивает Рен, разрезая тяжелыми портняжными ножницами одну из старых рубашек Бранта. Сегодня утром за завтраком она настояла на том, что сошьет Сэйдж новую куклу вместо той, что осталась в хижине. Рен говорит, что сошьет еще одну, для Иви, и отдаст ей, когда они снова встретятся.
– Это когда двое взрослых идут в бар и пьют напитки для взрослых, алкоголь, чтобы познакомиться друг с другом, – объясняю я, внимательно наблюдая, как Рен слюнявит конец нитки и вдевает ее в игольное ушко.
Она собирается сшить всю куклу вручную – до самого последнего стежка.
– Что такое алкоголь? – спрашивает Сэйдж.
– Это напиток, от которого становится веселей, – говорю я, подтягивая колени к груди, как девчонка. – От него будто… расслабляешься. Но он может заставить тебя делать такие вещи, которые человек обычно не делает, поэтому нужно быть очень осмотрительной.
Сэйдж перелистывает страницу альбома, водит рукой по глянцевым снимкам, ищет лицо Бранта.
– Он симпатичный, – говорит она.
– Красивый, – говорю я со снисходительной полуулыбкой. – Да, он такой.
Проколов иголкой два лоскута ткани, Рен поднимает глаза.
– Вы с ним давно вместе?
– Давно, – отвечаю я. – Много лет. Десять лет женаты. А вместе тринадцать. Что-то около этого.
– Почему у вас нет детей? – спрашивает она.
Ответ застревает в горле. Никто и никогда не спрашивал у меня про это, все в нашем кругу знали про удаление матки.
– Мы хотели, – медленно говорю я. – Лет десять назад мне сделали срочную операцию. После нее я не могу иметь детей.
Говорить об этом вслух так же больно, как и десять лет назад.
– Как бы то ни было, люди говорят: просто так ничего не случается, – говорю я, шлепая ладонями по бедрам и улыбаясь сквозь готовые брызнуть слезы.
– Кто это говорит? – спрашивает Сэйдж.
– Просто такое выражение.
Перевернув очередной лист, она впивается глазами в мое с Брантом селфи на фоне пирамид Гизы. Мы сделали его как-то осенью несколько лет назад. Кончиками пальцев Сэйдж касается его лица.
– Он вроде бы хороший человек, Николетта.
Рен смотрит на меня, потом встречается взглядом с Сэйдж; выражение лица у нее непроницаемое. Меня восхищает отвага этой малышки, но я нахожу, что она в какой-то степени закрыта для контакта. Редко говорит без надобности, но всегда смотрит так, будто ей есть что сказать. Надеюсь, со временем она больше раскроется передо мной.
Поднявшись, я иду на кухню выпить стакан воды, но останавливаюсь, увидев через окна фасада свет ксеноновых ламп. Потом раздается металлический стук захлопнувшегося багажника.
Он приехал.
Глава 29Рен
Глядя на входную дверь, Николетта заламывает руки. В окна, обрамляющие вход, я вижу темную фигуру, которая что-то тащит за собой. Солнце давно село, поэтому трудно рассмотреть детали, но на долю секунды я цепенею: в голове мелькает мысль, что это чужак явился за нами.
– Брант приехал, – говорит Николетта, но я не верю ее радостному тону, потому что глаза у нее бегают, а сама она застыла на месте.
Через секунду дверь распахивается, и в поле зрения появляется мужчина. Он выглядит в точности как на фотографиях, может, даже лучше. Слегка вьющиеся песочно-светлые волосы, квадратный подбородок, сочные яркие губы и пристальный, но мягкий взгляд зеленых, как у Иви, глаз.
Он высокий, но пониже того чужака, что вломился в нашу хижину. Черная шерстяная куртка не мешает понять, что это сильный мужчина, только в его силе не таится угрозы. Ничто в нем не вызывает настороженности, и его улыбка только подтверждает это.
Все же держусь на безопасном расстоянии. Я его не знаю, но хочу понравиться ему, потому что мне хотелось бы остаться в этом доме.
Мне здесь нравится.
Здесь все такое теплое, мягкое, красивое, приятное… и безопасное.
– Ты, должно быть, Рен? – спрашивает Брант, выпуская ручку сумки. Он снимает куртку, перекидывает через руку. Не приближается ко мне, не протягивает руку, как продавщица в бутике. Держится на расстоянии. – Брант. Приятно познакомиться.