Проехав по нашей дорожке, загоняю машину в гараж, открываю багажник. Автомобиля Бранта на месте нет, его место в гараже свободно. И только когда мы с девочками заносим сумки в дом, я вспоминаю номер 212 и звонки по пятницам между девятью и десятью утра.
– Почему бы вам обеим не отдохнуть немного? – спрашиваю я, надеясь, что они не воспримут это так, будто я их отсылаю.
Сэйдж плюхается на стул, раскладывает упаковки леденцов на кухонном столе, рассматривает их, как пират сокровища. Рен скрывается за углом, и я слышу, как она топает по лестнице. Потом шаги стихают, но уже через минуту она спешит обратно.
– Николетта! – Рен тяжело дышит, глаза широко раскрыты.
– Что такое? – Я ставлю пакет обезжиренного молока на стол. – Рен, что случилось?
– Мои рисунки, – говорит она. – Я оставила их в студии Бранта. Они исчезли. И из моей комнаты тоже. Они все… пропали.
Глава 35Рен
Он взял их.
Я знаю, что взял.
Но почему? Зачем Бранту портреты Иви и Мамы?
– Как вы думаете, где он? – спрашиваю у Николетты.
– Не знаю, милая. Может, отправился на пробежку? – Она складывает бумажный пакет, убирает в сторону.
Забрав со стола пакет с молоком, Николетта поворачивается ко мне спиной и убирает его в холодильник, на полку. Возможно, ей кажется, что это пустяк, но я так не думаю – особенно после того взгляда, каким он смотрел на мой рисунок с Иви, а потом ушел, как ни в чем не бывало.
– Вы не знаете, когда он вернется? – настаиваю я.
Николетта закрывает дверцу холодильника, но ручку не выпускает и не поворачивается ко мне.
– Он никогда не уезжает надолго. Может вернуться в любую минуту.
Вопреки ожиданиям ее ответ не успокаивает меня.
– А ты уверена, что не потеряла их? – Николетта берется за следующую сумку, достает покупки и раскладывает на столе. – Не то что я тебе не верю, просто не понимаю, зачем Бранту забирать из твоей комнаты нечто настолько… личное.
Смотрю на Сэйдж. Она погрузилась в свой маленький мирок: разрывает цветные упаковки и засовывает леденцы в рот, словно они испарятся, если она не слопает их как можно быстрее. Так же она поступала и с леденцами из снега.
– Мы спросим, когда он вернется, – говорит Николетта, повернувшись и поняв, что я ни на дюйм не сдвинулась с места. – Уверена, у него найдется вполне удовлетворительное объяснение.
Что-то в тоне Николетты мешает мне поверить ей.
Не думаю, что смогу доверять Бранту.
И не думаю, что он из хороших людей.
Глава 36Николетта
Присев на краешек кровати в одной из свободных комнат, я смотрю в окно второго этажа на подъездную дорожку и, прижимая телефон к уху, ожидаю связи с мобильным оператором. Мне нужно видеть, когда будет подъезжать Брант.
Поначалу отвлекать девочек от больных вопросов было несложно, но когда Рен пришла и сообщила, что Брант забрал какие-то рисунки из ее комнаты, пришлось изо всех сил делать вид, что это не такое уж большое дело, что этому наверняка найдется логическое объяснение. Но сама я не понимала, что происходит.
Это так не похоже на Бранта. На Бранта, которого я знаю.
– Да, здравствуйте, – тороплюсь я, когда наконец на связи появляется представитель сервисной службы. – Мне нужно проверить и узнать, какие последние пять исходящих вызовов были сделаны по одной из наших линий.
Женщина на том конце какое-то время молчит, словно осуждает меня, но мне плевать.
– Код доступа к учетной записи? – спрашивает она.
– Гидеон 777, – называю я.
– И какая линия вас интересует?
– Та, что заканчивается на три-пять-шесть-два, – говорю, вцепившись в телефон.
– Хорошо. У вас под рукой есть ручка и бумага?
– Есть, – отвечаю я, трогая ежедневник в кожаной обложке и ручку, которую захватила снизу.
– Самый последний вызов два-один-два… – диктует она. Тот самый номер в Нью-Йорке, что значился в списке за прошлый месяц. Женщина называет остальные – все они сделаны вчера вечером и не вызывают подозрений.
– Спасибо, – бросаю я и даю отбой, как только она обращается с просьбой ответить на пять вопросов анкеты.
Он звонил ей.
Звонил, пока я ездила с девочками в город.
Бросаю телефон на кровать и сижу, уставившись на номер. Запустив пальцы в волосы, расхаживаю по комнате, ловлю ртом воздух и пытаюсь сообразить, как мне заговорить об этом, и когда, и что потом будет.
Снова опускаюсь на кровать, беру телефон, стараясь, чтобы не дрожала рука, и понимаю, что есть только одна вещь, которую я в такой ситуации должна сделать.
Я должна позвонить ей.
Понятное дело, заморозив банковский счет и бросая намеки на темные делишки, которыми он занимается за моей спиной, я ничего не добьюсь. Поэтому остается только это.
Сначала жму *67, потом, затаив дыхание, набираю ее номер.
После четырех гудков меня приветствует голос:
– Вы позвонили Бет. Оставьте сообщение.
Бет…
Это она родила дочь от моего мужа?
Пересекаю комнату и, распахнув дверь, иду в гардеробную. Роюсь в его комоде, докапываюсь до самого дна, до шелковых черных носков, которые он редко надевает, и до обложки органайзера… только там ничего нет.
Вытаскиваю все, как попало, бросаю на крышку комода… Так и есть, ничего. Пусто.
Фото девочки пропало.
В животе бурлит, к горлу подкатывает желчь. Бегу в ванную и, опустившись на колени возле унитаза, давлюсь сухими рвотными позывами. Внутренности закручиваются узлом, я задыхаюсь, не хватает воздуха.
Хватит копать и вынюхивать, откладывать неизбежное, искать неопровержимые доказательства. Какие еще нужны подтверждения? Чего я жду? Доказательств того, что ошибаюсь? Что все это страшный сон?
Существует причина, по которой он ворует мои деньги, прячет от меня эту девочку, разговаривает с женщиной по имени Бет утром каждой пятницы, пока меня нет дома.
И я намерена узнать правду – от самого источника.
Содрогнувшись, я одним махом избавляюсь от содержимого желудка. Следом отправляются мои достоинство и гордость. Комком туалетной бумаги вытираю со рта едкую желчь.
Значит, вот чем это кончится.
Мы не станем парой упитанных седых пенсионеров, разомлевших на тропическом солнце.
Нас ждут разные дороги. Он вернется в Нью-Йорк, в свою маленькую семью, которую создал тайком от меня, а я начну заново – одинокая, эмоционально опустошенная.
Сигнал тревожного звонка на передней двери уведомляет, что он вернулся. Бегу назад, в нашу спальню, распихиваю его носки по местам, стараюсь, чтобы они лежали аккуратно, как прежде.
Затем быстро осматриваю себя в зеркале, поправляю прическу и иду к лестнице, чтобы наконец взглянуть правде в глаза.
Глава 37Рен
Лежа на диване в помещении, которое Николетта называет «общей комнатой», я читаю одну из ее книг в мягкой обложке. В этой женщина мстит мужу за обман: имитирует собственное похищение и убийство, а потом старается подставить его.
Проглатываю страницу за страницей, пальцы покалывает от нетерпения – я еще не дочитала, а им уже хочется перевернуть лист.
Никогда не читала такой умной и захватывающей книги, понятия не имела о слове «похищение», пока не встретила на этих страницах.
Такую книгу Мама точно сожгла бы в очаге, но пока я читаю, пока захвачена этими страницами, мне не приходится думать о теле, найденном в лесу.
Глаза бегают по строчкам, а в голове вдруг мелькает мысль: не совершила ли Мама что-то похожее на поступок Эми, героини этой книги?
Еще сегодня утром я решила, что мои воспоминания о доме с мягким, щекотавшим ступни полом и цветными стенами – настоящие. Мама называла их ложными, но если достаточно сильно зажмуриться и сосредоточиться, я почти слышу звонок желтого телефона, висевшего в кухне на стене. Он такой же пронзительный, как на айфоне у Бранта.
В моих воспоминаниях о доме – перегородки и комнаты с дверями, как у Николетты, только поменьше. И у меня была собственная комната с розовыми шторами и белыми стенами.
Как можно представить нечто подобное, если никогда не видел?
Это все должно быть настоящим.
Другого объяснения нет.
От этих мыслей в груди становится тесно, и все тело охватывает трепет. Никогда не чувствовала ничего похожего.
Я даже не понимаю, что это значит. Просто знаю, что все это реально, и рядом нет Мамы, так что возразить некому.
Возвращаюсь к книге и перелистываю страницу, но тут слышу голос Бранта.
Он дома.
Оставляю книгу на столике у дивана, выхожу из общей комнаты и вижу, что он в прихожей вешает куртку в шкаф.
– Что вы сделали с моими рисунками? – спрашиваю я.
Повернувшись, он щурится.
– А-а… Думал, не заметишь.
Потом он вдруг широко ухмыляется. Я не смеюсь.
– Где они?
– Хотел сделать тебе сюрприз, – отвечает Брант и, подняв руки с раскрытыми ладонями, делает шаг ко мне. – Отвез в город, чтобы поместили в рамки. К понедельнику будет готово.
Я не нахожу места своим рукам.
– Зачем?
– Зачем? Ты серьезно? Рен, у тебя невероятные рисунки. Ты, по-моему, не понимаешь, насколько талантлива. Твои работы заслуживают того, чтобы их выставили.
Вскидываю голову и изучаю его прищуренным взглядом.
– Как вы узнали про те, что лежали в моей комнате? – Насколько мне известно, он шагу не делал в гостевую, которую занимаем мы с сестрой.
Он хмыкает в нос, подбоченивается.
– Шел мимо. Дверь была открыта. Увидел, что они лежат на комоде… Извини. Если бы я знал, что ты так рассердишься, не стал бы этого делать.
– Что происходит? – Внизу лестницы стоит Николетта. Темно-синие глаза перебегают с меня на Бранта, рука крепко сжимает перила. Она бледнее обычного, и волосы местами в беспорядке.
Брант оборачивается к жене:
– Я отвез ее рисунки в город, в багетную мастерскую, чтобы поместили в рамки. Хотел сделать что-то особенное… понимаешь, как художник художнику.