Мы с мужем бросаемся друг к другу в объятия; он прижимает меня к себе обеими руками.
Я знала. Он знал. Но услышать это, увидеть документ – совсем другое дело. Это уже реальность.
– Когда нам лучше ей сказать? – спрашивает Брант.
Последние тридцать шесть часов мы провели в больнице. Заботились, чтобы Иви было удобно, принимали участие в уходе за ней – настолько, насколько позволяли медики. Но без законного подтверждения, что она наша дочь, мы вынуждены были держаться на расстоянии. Когда Иви спросила, кто мы такие, Рен объяснила – парочка добрых людей, принявших ее в свой дом и желающих помочь.
Петтигрю выгибает левую бровь.
– Честно? Чем скорее, тем лучше. И я с радостью помогу вам в этом разговоре.
– Мне хотелось бы самой рассказать Иви, – говорю я, посматривая то на доктора, то на мужа. – Ведь все это случилось из-за меня.
Говорить про это труднее, чем думать. Когда произносишь такое вслух, слова звучат весомее, выразительнее. У меня пока не было времени подумать, осмыслить свою вину, подготовиться к тому, что чувство вины будет возвращаться, накатывать по мере того, как я буду ближе узнавать свою дочь. Все, что мне остается, – пройти этот путь, опираясь на мужа, когда будет слишком трудно.
– Но ты не виновата, Ник. – Брант протягивает руку через стол, накрывает мою ладонь. – Ты была больна. Тебе не нужно винить себя.
– Сказать легче, чем сделать, – возражаю я.
Тепло его руки и безмятежный взгляд зеленых глаз, предлагающих мне успокоиться, напоминают, что я виновата не только перед Ханной.
Я не должна была сомневаться в нем. Как же я могла ожидать худшего от человека, любящего меня больше всего на свете?
Обязательно скажу ему про это и весь остаток жизни посвящу тому, чтобы загладить свою вину. Но сейчас главное не это.
– Значит, нам нужно просто войти… или как-то по-особенному подготовиться? – спрашивает Брант.
Доктор поджимает губы, обдумывая этот вопрос.
– Будьте максимально откровенны, но не ставьте себя в неловкое положение. Говорите от сердца. Способа рассказать ей легко и просто не существует, но поскольку вы ее биологические родители, а в скором времени – и представители всех ее интересов, очень важно, чтобы она поняла, что произошло и почему она будет жить с вами.
Поднявшись со стула, одергиваю блузку.
– Готов? – спрашиваю у Бранта.
Он встает, кивает.
– Хотите, чтобы я присоединилась к вам? – интересуется доктор.
– Нет, наверное, – отвечаю я. – Но спасибо.
Петтигрю склоняет голову, а мы с мужем встречаемся на другом конце стола, беремся за руки и направляемся в другой конец коридора, негромко стучим в дверь и входим в палату Иви.
На кровати рядом с ней лежит Рен. Девочки смотрят мультики и смеются.
– Рен, ты не могла бы на минутку оставить нас с Иви? – спрашивает Брант, откашлявшись.
Рен садится, поправляет волосы, потом выходит и закрывает дверь.
Улыбка на лице Иви гаснет. Она приподнимается, смотрит на нас.
Поставив стулья по разные стороны кровати, мы усаживаемся. Брант кивает мне, и я, стараясь не думать о том, как горят уши, собираюсь с мыслями.
– Иви, ты знаешь, кто мы?
– Вы – Брант и Николетта, – отвечает она. – Вы помогаете Рен.
– Правильно, но это не все, – говорю я. – Когда ты завтра отсюда выйдешь, то отправишься вместе с Рен в наш дом… и он станет твоим домом.
Она сводит светлые бровки.
– Я не понимаю.
– Твоя мама, – объясняю я. – Та, что вырастила тебя, – она не та, за кого себя выдавала.
– Что? – спрашивает девочка.
– Она вас украла. Всех трех, – тихо говорю я. – Ты понимаешь, что это значит?
Иви качает головой.
– Вы не ее дети. Она похитила вас у ваших матерей и вырастила как своих собственных. – Мне так хочется обнять дочку, погладить тонкие светлые волосики, откинуть их с изумительных зеленых глаз, взять ее ладошки в свои. Всему свое время, напоминаю себе. – На самом деле все немного сложнее, и как-нибудь на днях мы с тобой сядем, и я отвечу на любые вопросы. Расскажу все, что тебе захочется узнать. Но главное, Иви… Она украла тебя у меня, когда тебе было всего пять дней от роду.
Именно так это квалифицировала полиция – похищение ребенка, потому что я была физически и психически нездорова, а значит, не могла сознательно отдать свое дитя.
Взгляд Иви возвращается к мультику на экране.
– Где Мама? – спрашивает она через секунду. Наверное, ей требуется больше времени для осмысления услышанного. Возможно, понадобится вмешательство доктора Петтигрю, постепенное погружение в новую реальность. Предстоит долгий путь, но, глядя в чудные зеленые глаза своей дочери, я полна надежд.
Чудеса случаются каждый день.
И прямо сейчас я смотрю на одно из них.
– Мне очень жаль, милая, – говорю я, подавляя желание взять ее за руку. – В лесу она получила очень сильные повреждения, и ее… больше с нами нет.
Мгновение Иви сидит спокойно, потом у нее начинают дрожать губы, и она поворачивается ко мне:
– Она умерла?
– Да, милая. Мне очень жаль.
Дочь принимается рыдать по единственной женщине, которую она считала матерью, и я не могу сдержаться. Пересаживаюсь на кровать, обнимаю Иви, и она плачет у меня на груди, упираясь макушкой в подбородок.
Смотрю на Бранта – он одобрительно кивает.
Думаю про упущенное время, про все вехи и первые шаги, и сердце стонет от жалости. Но я вдыхаю запах дочери, смотрю в будущее и верю, что мы накопим новые воспоминания. Они наполнят меня радостью, которая ведома только матерям.
Глава 49Рен
– Рен! – доносится с кухни голос Бранта. – Можешь зайти на минуточку?
Откладываю книгу и осторожно сдвигаю Иви со своих колен. Облачившись в розовую пижаму с единорогами, она смотрит мультики про говорящего мышонка. Брант называет это «предаваться безделью». Николетта говорит, что люди занимаются этим по выходным и в расслаблении нет ничего плохого.
Думаю, к этому я смогу привыкнуть.
Иви уже почти неделю носит фамилию Гидеон и вроде бы привыкает понемногу. Доктор Петтигрю говорит, маленькие дети более устойчивы и лучше приспосабливаются к переменам. Она называет Иви «типичным ребенком», хотя я не совсем понимаю, что это значит.
Нехотя иду на кухню и вижу Бранта с телефоном в руке. Он кладет его на стол экраном вверх.
– Нам кое-кто звонил, – сообщает он. – Одна из твоих родственниц. И мы только что получили подтверждение, что она законный член твоей семьи.
Хватаюсь рукой за грудь. Пальцы ползут к горлу, я потираю ключицу, гадаю, кто это может быть, и стараюсь не обнадеживать себя.
– Ей хотелось бы поговорить с тобой, – продолжает Брант, глазами показывая на телефон. – Я записал ее номер. Можешь позвонить сейчас или позже, когда будешь готова.
Взяв еще теплый телефон, сажусь и смотрю на экран.
– Позвоню сейчас, – говорю я, хотя сердце колотится, а ладони вспотели. Не хочу провести еще одну бессонную ночь, терзаясь сотней вопросов, на которые нет ответов.
– Уверена? – спрашивает Брант.
Киваю, и он протягивает руку и листает список до имени «Катрина». На белом фоне появляется номер.
– Все готово. Просто нажми кнопку «вызов», – говорит он.
Откашлявшись, делаю два вдоха, жму кнопку и подношу телефон к уху.
Раздаются три гудка, потом тишина.
– Алло? – отзывается женский голос.
– Здравствуйте, – говорю я. Стук сердца отдается в ушах.
– Рен! – У женщины на том конце такой громкий голос, что мне приходится отодвинуть телефон. – О боже мой!
– Извините, кто это? – спрашиваю я.
Брант стоит, сложив руки на груди, улыбается. Должно быть, он ее слышит.
– Я твоя тетя Трина, – говорит женщина. Голос у нее забавный, каждый слог она растягивает и выделяет. – Я так и знала, что этот день настанет. О боже мой! Прости. Не хочу сюсюкать и все такое, но ты не представляешь, как долго я молилась, чтобы этот день настал. Понимаешь, теперь я знаю причину, по которой Господь надоумил меня сдать пробу ДНК по программе «Фамильное древо».
Она смеется, но в ее голосе слышны и слезы.
– Брант рассказал, что ты ищешь маму с папой, – говорит она с тяжелым вздохом, подсказывающим, что надеяться не на что. – Дорогая, даже не знаю, как тебе сказать, но они погибли лет семнадцать назад.
На глазах выступают слезы, и я отворачиваюсь, чтобы не видел Брант.
– Несчастный случай на дороге. Других машин там не было. Твой папа сидел за рулем. И очевидцев не было, и когда наконец их обнаружили, оба уже умерли, – произносит тетя сдавленным прерывистым голосом. – Но твое кресло… твое кресло в автомобиле оказалось пустым. В полиции решили, что кто-то подошел и забрал тебя. Встречаются такие по-настоящему больные люди. – Она цокает языком. – Ты можешь посмотреть эту историю в Гугле. Медиа называли тебя «малышка Фелисити». В национальных новостях этой теме довольно долго уделяли серьезное внимание.
– Фелисити? – Неожиданно услышав имя, данное мне родителями, я на время отвлекаюсь от трагической новости.
– О да. Так тебя звали. Вернее, так тебя зовут. Фелисити Холлингсуорт. Как бы там ни было, найти тебя не удалось – ни очевидцев, ни улик, ни следов. Но мы всегда тебя помнили. Ни на минуту не забывали. У меня на комоде до сих пор стоит твой детский портрет. И стоял во всех домах, где мне приходилось жить.
Голос у тети Трины ласковый, полный жизни. Добрая душа, как та женщина с золотистыми волосами, которую я помню.
– Мне очень хотелось бы встретиться с тобой, Рен, – говорит она. – Чем скорей, тем лучше. Я сейчас в Далласе, штат Техас, но могу прилететь ближайшим рейсом в Нью-Йорк, если хочешь.
– Очень хочу, – вытирая слезы и не сдерживая улыбку, отвечаю я.
– Слушай, ты никогда не видела фотографии своих родителей? – спрашивает тетя.
– Нет.
– Как только дам отбой, вышлю на этот номер один снимок. Как тебе такая мысль? А потом привезу с собой целую кучу альбомов.