— Перл Цинь? Это вы?
Я гляжу на сидящего в углу мужчину. Он мне знаком, но мои глаза отказываются узнавать его, потому что меня мгновенно охватывает жгучий стыд.
— Разве вы не Перл Цинь из Шанхая? Вы знали мою дочь, Бетси.
Я ставлю его тарелку с куриным рагу, отворачиваюсь и вытираю руки. Если передо мной действительно отец Бетси, то он первый и единственный человек из прошлого, который видит, как низко я пала. Я была красоткой, и мое лицо украшало дома в Шанхае. Я была достаточно умна и образованна, чтобы быть вхожей в дом этого человека. Теперь я замужем за рикшей, моей дочери пять лет, и я работаю официанткой в кафе для туристов. С натянутой улыбкой я поворачиваюсь к нему.
— Мистер Хоуэлл, рада вас видеть!
Но не похоже, чтобы он был рад видеть меня. Он выглядит опечаленным и постаревшим. Я смущена, но его горе очевидно.
— Мы искали вас. — Он хватает меня за руку. — Мы думали, что вы погибли при бомбардировке, а вы здесь.
— Бетси?
— Она в японском лагере рядом с пагодой Лунхуата.
Мне вспоминаются воздушные змеи, которых мы запускали там с З. Ч. и Мэй.
— Я думала, американцы покинули Шанхай до того…
— Она вышла замуж, — печально говорит мистер Хоуэлл. — Ты не знала? Она вышла за юношу из компании «Стандард ойл». Мы с миссис Хоуэлл уехали, а они остались. Нефтяной бизнес, сама понимаешь.
Я обхожу стойку и сажусь рядом с ним, кожей чувствуя любопытные взгляды, которые бросают на нас Сэм, дядя Уилберт и другие работники. Им не следовало бы таращиться на нас, разинув рты, словно уличные попрошайки, но мистер Хоуэлл ничего не замечает. Хотелось бы мне сказать, что я уже не испытываю стыда, но, как ни ужасно это признавать, я по-прежнему чувствую себя униженной. Я живу в этой стране почти шесть лет и до сих пор не до конца приняла свое положение. Как будто сам вид мистера Хоуэлла уничтожил все то хорошее, что со мной произошло здесь.
Возможно, отец Бетси все еще работает в Министерстве иностранных дел, поэтому он, похоже, чувствует мое смущение. Наконец он прерывает молчание:
— Мы говорили с ней после того, как Шанхай превратился в Одинокий остров. Мы думали, что она в безопасности, раз находится на британской территории. Но после восьмого декабря мы уже ничего не могли сделать. Дипломатические каналы сейчас почти не работают. — Он смотрит в свою чашку с кофе и горестно улыбается.
— Она сильная, — говорю я, пытаясь подбодрить мистера Хоуэлла. — Бетси всегда была умной и храброй.
Так ли это? Я помню, как она страстно спорила о политике, когда мы с Мэй думали только о том, чтобы выпить еще шампанского и потанцевать.
— Мы с миссис Хоуэлл постоянно себе это твердим.
— Надежда — это все, что вам остается.
Он хмыкает:
— Как это похоже на вас, Перл. Всегда видите светлые стороны происходящего. Вот почему вы так хорошо жили в Шанхае. Вот почему вы успели выбраться оттуда до того, как все началось. Все, кто поумнее, успели оттуда выбраться.
Я молчу, и он смотрит на меня. После паузы он продолжает:
— Я здесь в связи с визитом мадам Чан Кайши. Я путешествую вместе с ней по Америке. На прошлой неделе мы были в Вашингтоне — она выступила в Конгрессе с просьбой о материальной поддержке Китая в борьбе против нашего общего врага. И напомнила присутствующим, что Китай и Америка не могут считаться полноценными союзниками, пока действителен акт, ограничивающий въезд китайцев в страну. На этой неделе она собирается выступить в Голливуде и…
— Принять участие в китайском параде.
— Похоже, вы и сами все знаете.
— Я тоже туда иду, — говорю я. — Мы все идем, мы очень ждем ее приезда.
Услышав слово «мы», он как будто в первый раз оглядывается. В его безрадостных глазах я вижу воспоминания о девушке, которая, возможно, никогда не существовала. Он видит мою грязную одежду, маленькие морщинки вокруг глаз и потрескавшиеся руки. Окончательное понимание приходит к нему, когда он замечает тесноту кафе, стены, выкрашенные в цвет детской неожиданности, пыльный вентилятор и жилистых мужчин в повязках «Моя не япошка», уставившихся на него как на морское чудище.
— Мы с миссис Хоуэлл теперь живем в Вашингтоне, — говорит он осторожно. — Бетси рассердится, если вдруг узнает, что я не пригласил вас к себе. Я мог бы найти вам работу. С вашим уровнем английского вы можете помочь стране.
— Моя сестра тоже здесь, — выпаливаю я не раздумывая.
— Привозите и Мэй. У нас есть место. — Он отставляет тарелку с рагу. — Ужасно видеть вас здесь. Вы выглядите…
Странно, но именно в этот момент я вдруг все понимаю. Я сломлена? Да. Я позволила себе стать жертвой? До некоторой степени. Я боюсь? Постоянно. Часть меня все еще мечтает убраться отсюда? Конечно. Но я не могу уехать. Мы с Сэмом выстроили жизнь для Джой. Она несовершенна, но это наша жизнь. Счастье моей семьи значит для меня больше, чем возможность начать все сначала.
На фотографиях, сделанных в клубе, я улыбаюсь, но на снимке, сделанном в тот день, выгляжу ужасно. Мистер Хоуэлл, в пальто и шляпе, и я стоим рядом с кассовым аппаратом, на котором я написала: «Всякое сходство с японцами совершенно случайно». Обычно наши посетители смеются над этой надписью, но на фотографии никто не улыбается. Несмотря на то что это черно-белый снимок, мне кажется, я вижу краску стыда на моем лице.
Несколько дней спустя мы все садимся в автобус и отправляемся на голливудский парад. Поскольку мы с Иен-иен много сделали для сбора денег в фонд «Помощь Китаю», нам выделили очень хорошие места — прямо перед фонтаном, отделяющим сцену от зрителей. На сцену выходит мадам Чан в парчовом чонсаме, и зал взрывается аплодисментами. Она восхитительна.
— Сегодня я прошу всех женщин уделить больше внимания образованию и политике, — объявляет она. — Вы можете заставить вращаться колесо прогресса, оставаясь при этом прекрасными женами и матерями.
Несмотря на то что мы внимательно слушаем ее призыв оказывать всяческую поддержку движению «Новая жизнь женщин», сдержать восхищение ее внешним видом невозможно. Я начинаю по-другому смотреть на собственную одежду и понимаю, что чонсам, который я ношу, чтобы порадовать туристов в Чайна-Сити и соответствовать требованиям миссис Стерлинг, может быть и патриотичным и модным символом.
Вернувшись домой, мы с Мэй надеваем самые лучшие чонсамы. Вдохновленные примером мадам Чан, мы желаем выглядеть так же стильно и патриотично, как она. На мгновение мы вновь становимся красотками. Сэм фотографирует нас, и на секунду перед нашими глазами встает студия З. Ч. Позже я спрашиваю себя — почему мы не попросили Сэма сфотографировать, как мы с Иен-иен пожимаем руки мадам Чан Кайши?
Поздней осенью мы собираемся у радиоприемника, чтобы послушать обращение президента Рузвельта:
— До настоящего момента уроженцы Востока не могли получить гражданство Соединенных Штатов Америки. Теперь этот пункт должен быть вычеркнут из наших законов, так как мы должны исправить свою ошибку. Теперь уроженцы Востока могут получить американское гражданство.
Несколько недель спустя, 17 декабря 1943 года, аннулируются все законы, ограничивающие въезд в страну некоторых национальностей. Отец Бетси предсказывал это.
Мы слушаем, как Уолтер Уинчелл объявляет:
— Сегодня Кей Люк, старший сын Чарли Чана, упустил возможность стать первым китайцем, получившим американское гражданство.
В тот день Кей Люк был занят на съемках, и первым стал некий доктор из Нью-Йорка.
Сэм запечатлевает счастливый момент радиосообщения на камеру. На фотографии его дочь стоит, подбоченясь левой рукой, а правую положив на радиоприемник. Больше никаких чонсамов! Она любит все, что связано с ковбоями, в том числе «ковбойские» платья. Дедушка подарил ей пару ковбойских сапожек, купленных на Ольвера-стрит, из которых она не вылезает. На ее лице — радостная улыбка. Хотя нас на этой фотографии нет, помню, что мы все улыбались вместе с ней.
После этого мы с Сэмом обсуждаем, стоит ли нам получать гражданство. Но мы опасаемся последствий, как и многие бумажные сыновья и их жены, просочившиеся в страну вместе с ними.
— Я записан как сын своего отца, поэтому у меня есть поддельное гражданство. Ты — моя жена, и у тебя есть документы. Зачем рисковать тем, что у нас есть? Как доверять государству, которое высылает наших соседей-японцев в лагеря для интернированных? Как доверять государству, которое так с нами обращалось? Как доверять государству, когда ло фань по-прежнему смотрят на нас с подозрением, как на япошек?
Мэй в другом положении, чем мы с Сэмом. Она — жена действительного гражданина Соединенных Штатов и уже пять лет прожила в Америке. Она становится первым жителем нашего дома, получившим гражданство.
Мы с отцом Лу срываем со всех товаров наклейки «Сделано в Японии» и заменяем их на «100 % китайский товар». Когда поставка товаров из-за океана прерывается окончательно, мы закупаем сувениры в Мексике, что делает нас прямыми конкурентами наших соседей с Ольвера-стрит. Как ни странно, покупатели не видят разницы между вещами, сделанными в Китае, Японии или Мексике. Для них это всего лишь чужеземные штучки.
Мы тоже здесь чужие, что автоматически вызывает у всех подозрение. Семейные предприятия в Чайна-тауне печатают плакаты с надписью «Китай — ваш союзник». Мы вешаем их в окнах магазинов, ресторанов, своих домов и автомобилей, чтобы дать понять окружающим: мы — не японцы. Кроме того, выпускаются специальные значки и нарукавные повязки, которые мы носим, потому что иначе на нас могут напасть на улице или схватить, сунуть в поезд и отправить в лагерь для интернированных. Правительство, понимая, что для большинства уроженцев Запада все азиаты выглядят одинаково, снабжает нас специальными сертификатами, удостоверяющими, что мы являемся представителями «китайской нации». Нам все еще нельзя расслабляться, но мы можем по крайней мере любоваться фотографией нашей дочери, гражданки Соединенных Штатов, в ковбойском наряде и мечтать о ее будущем.