Луиджи КапуанаДевушки
Уже более гола в доме судебного пристава дона Франко Ло Кармине царил настоящий ад. Дочь его влюбилась в этого дурака Санти Циту, служившего в муниципальной гвардии, и не желала ничего слышать.
От злости дон Франко стал еще тоще и бледнее обыкновенного и не мог говорить ни о чем другом с людьми, которым он носил повестки и судебные акты, точно все должны были интересоваться его несчастьем, этим Божиим наказанием, как он говорил в возбуждении.
– Вот увидите! Дело дойдет до того, что я сделаю какую-нибудь глупость. Вот увидите!
Но он не делал этой глупости, потому что Циту носил всегда кинжал на боку и находился под покровительством городского головы. Но зато он изливал свой гнев на дочь и на жену, которая держала, по его мнению, сторону этой несчастной, сумасшедшей девчонки.
– Чего же вы от меня хотите? – отвечала ему, хныча, донна Сара.
– Вы должны размозжить ей голову, когда она подходит к окну.
– Но я держу окна всегда запертыми. Разве вы не чувствуете, какая здесь духота и затхлый воздух? Просто, дышать невозможно.
– И ты поступаешь совсем не так, как следует! Окна должны быть широко раскрыты и днем, и ночью, а девчонка все-таки не должна подходить к ним.
Он повышал голос, чтобы Бенинья, его дочь, слышала эти грозные слова из соседней комнаты, где она запиралась, чтобы избежать обыкновенной неприятной сцены перед уходом отца в суд.
– О, Господи Боже мой! И каким только образом этот пожар мог вспыхнуть в моем доме? Как это могло случиться?
Донна Сара била себя руками по нечесаной голове, бросалась на стул и подносила к глазам край передника, чтобы вытереть слезы.
Дон Франко же всегда был на стороже и при малейшей возможности исчезал из суда и неожиданно появлялся в доме, чтобы застать врасплох дочь и Циту в случае, если…
Когда ему приходилось присутствовать на судебном разбирательстве, то он напоминал муху без головы, особенно если Циту стоял тут же с двумя карабинерами, находясь в распоряжении суда, и дону Франко приходилось обращаться к нему, и передавать приказание судьи относительно какого-нибудь неявившегося свидетеля.
Циту улыбался почтительною улыбкою и отвечал:
– Слушаюсь, дорогой дон Франко!
И как только он уходил из залы, дон Франко терял голову более прежнего.
Ему казалось, что Циту непременно воспользуется удобным случаем, зная, что он прикован к зале суда своею должностью судебного пристава, и сбегает на свободе к девчонке, ждавшей его может быть у окна, чтобы полюбезничать с нею. Потому он давал иногда несколько сольди сыну столяра, который держал лавку против его дома.
– Смотри хорошенько, не пройдет ли Циту? Как увидишь его, приходи сказать мне об этом в суд и получишь два сольди.
Но так как он давал мальчику эти сольди только, когда тот являлся и говорил: – Он прошел! – то мальчик, желая получить на чай, часто сообщал ему о проходе Циту даже, когда этого не было.
– А она была у окна?
– Она была у окна.
– И делала ему знаки?
– И делала ему знаки белым платком!
Дон Франко нервно потирал руки, кусал губы и приходил в бешенство. Но он был вынужден оставаться на месте и вызывать свидетелей До окончания заседания, а затем провожать до дому судью, который расспрашивал его ради забавы, зная его историю и догадываясь, в чем дело.
– Что с вами, дон Франко?
– Господь Бог наказал меня, господин судья.
– Но раз ваша дочь желает этого…
– Я лучше убью ее собственными руками, господину судья!
– Но раньше вы, ведь, были близкими друзьями с Циту?
– Это был хитрый обман, господин судья!
То, что дон Франко называл хитрым обманом, случилось в страстной четверг вечером во время процессии под звуки торжественного салюта, как только статуя Иисуса Христа была вынесена из врат церкви среди пения каноников и возгласов верующих:
– Да здравствует Иисус Христос!
Кто-то осмелился ущипнуть в толпе женщину; та рассердилась, и произошла драка. Послышался звон пощечин, были пущены в дело кулаки и палки, женщины попадали в обморок, дети заревели, и на шум и беспорядок явилась полиция и карабинеры.
Циту подобрал Бенинью, бледную, как полотно и потерявшую сознание от испуга; он взял ее на руки, снес домой в соседний переулок и стал помогать плакавшей и причитавшей донне Саре, которой никак не удавалось расстегнуть платье дочери, неподвижно лежавшей на постели, точно мертвая.
– Нет ли у вас уксусу, донна Сара? Это ничего, сейчас пройдет.
Он принимал в девушке большое участие. С некоторого времени она стала нравиться ему, и он хотел воспользоваться этим случаем, чтобы стать другом семьи. Он обрызгал лицо девушки свежей водою и натер ей уксусом лоб, нос и руки с целью вызвать кровообращение, утешая все время мамашу, которая только плакала и отчаивалась.
– Это ничего, донна Сара.
Дон Франко явился, когда Бенинья уже сидела на кровати, бледная и испуганная, а Циту вертелся около нее и заботливо упрашивал:
– Выпейте капельку вина, это вернет вам силы.
Он поддерживал ее голову и подносил стакан к губам.
Дон Франко совсем запыхался, так как полетел во всю мочь и вбежал через несколько ступенек по лестнице, когда ему сказали:
– Бегите скорее, ваша дочь ранена!
Он не мог говорить и ощупывал дочь, чтобы узнать, где ее рана; затем он прошептал:
– Где, где?
Циту понял недоразумение, засмеялся и налил ему тоже стакан вина со словами:
– Знаете, «в военное время много лгут».
– Ах, если бы не Циту! – говорила донна Сара, рассыпаясь в благодарностях и похвалах и снова начиная плакать из чувства нежности и признательности.
– Как вы себя чувствуете теперь? – спрашивал девушку Циту.
Бенинья улыбалась ему, слегка кивая головою, что означало: – Мне лучше.
– Выпейте еще глоток вина.
– Нет, благодарю вас.
– Так я выпью за ваше здоровье.
– Это было чудо Святого Иисуса Христа! – заключила донна Сара.
Циту согласился с нею, и дон Франко тоже.
– У жены глухого Титта разбита голова, – добавил он в подтверждение слов жены.
Он вышел из дому вместе с Циту, который пригласил его выпить стакан вина в трактире Патакка, потому что, когда они проходили мимо двери трактира, дядя Патакка поклонился им.
Они собирались догнать процессию, но на Площади Вечерни перед трактиром Ската Циту повторил приглашение выпить стакан вина.
– Одну каплю, это будет полезно для вас. Здесь вино гораздо лучше, чем там; вот увидите.
Дон Франко счел неудобным отказываться.
– Да что вы? Неужели?
– Да, да, здесь натуральное, неразбавленное вино.
– Ну, хорошо, еще стаканчик.
Когда они дошли до улицы Санта Мария, процессия была уже далеко. На углу улицы находилась пивная лавка «Выручка» с лавровою ветвью над дверью и с зажженным фонариком.
– Здесь можно получить чудное натуральное вино «Виктория».
– Нет, благодарю вас, кум Санти.
Но кум Санти взял его под руку и протолкнул в лавку.
– Последний стаканчик, дорогой дон Франко!
Этот последний стаканчик развеселил дона Франко и развязал ему язык. Он пожелал рассказать хозяйке о случившемся во время процессии и о чуде, сотворенном Иисусом Христом. Он запутывался в рассказе, начинал с начала, снова запутывался и поминутно похлопывал Циту по плечу, глядя на него маленькими масляными глазами и приговаривая: – Славный парень!
Когда по возвращении его домой донна Сара и Бенинья увидели, что он шатается на ногах, и шляпа съехала у него на затылок, то они в испуге воскликнули:
– О, Боже мой, что вы сделали?
– Славный парень этот Циту! Очень воспитанный молодой человек! Да здравствует Иисус Христос!
И он упал на ближайший стул, смеясь каким-то странным смехом.
Таким образом Циту удалось проникнуть в дом Ло Кармине; теперь он мог посещать его и когда дона Франко не было дома. Однажды донна Сара оставила его наедине с дочерью, чтобы заглянуть на минутку в кухню, и Циту получил возможность сказать девушке то, что до сих пор он давал ей понять только взглядами, предупредительностью и шуточками:
– Я без ума от вас! Если вы согласны…
Увидя, что девушка внезапно покраснела и опустила голову, он пошел дальше и обняв ее за талью, собрался поцеловать в затылок.
– Мама! – воскликнула Бенинья, никак не ожидавшая этого. – Сжальтесь надо мною, святой христианин.
Но, услыша этот робкий упрек, Циту, окончательно потерявший голову, вторично поцеловал ее, и на этот раз в губы.
Сердце бедной Бениньи вспыхнуло при этом поцелуе; огонь любви запал в него еще в тот памятный вечер, когда она, очнувшись от обморока, увидела Циту у своей кровати и узнала, что он принес ее домой на руках, как больного ребенка.
Донна Сара сразу заметила, что что-то произошло между молодыми людьми, но ничего не сказала.
– Служба в муниципальной гвардии не особенно хорошее ремесло, – думала она. – Но если так угодно патриарху Святому Иосифу!..
Она тоже была ослеплена мундиром, блестящими медными пуговицами, кинжалом и кепи, которые Циту носил с таким победоносным видом. Она втихомолку следила за молодыми людьми, делая вид, что ничего не замечает, тем более, что дон Франко, которого Циту продолжал угощать хорошим вином то у Патакка, то у Ската, по-прежнему рассыпался в похвалах славному парню, воспитанному молодому человеку, который уважал всех и был уважаем всеми.
Потому донна Сара и Бенинья были крайне поражены однажды вечером, когда дон Франко явился домой с грозным видом и сердито проворчал прежде, чем снять шляпу и поставить тросточку в обычный угол:
– Никто не должен больше приходить сюда!
Никто, очевидно, означало Циту.
– Почему? Что это значит? – осмелилась спросить донна Сара.
– Это значит, что вы дура, а эта девчонка – кокетка. Это значит, что я не желаю больше видеть в своем доме людей, которые стоят мне поперек дороги. Разве я не хозяин в своем доме, что ли?