крыла пакет.
Сумерки сгущались. За окном сонно чирикали воробьи. На самой верхушке березки сидела ворона и, вытянув шею, изредка каркала. В зальце тикали часы, на кухне гремела посудой мать. Ольга, задумавшись, ломала одну за другой дольки шоколада и медленно ела. Очнулась только тогда, когда в руках осталась лишь серебряная обертка.
В комнатушке стало темно. Девушка задернула занавеску. Засветила лампу, повернулась к этажерке и стала разглядывать корешки книг. Взяла «Избранные стихи» Валерия Брюсова. За чтением Ольга не услышала, как вошла мать, взбивала перину и подушки. Любимый поэт уводил девушку то на улицы Рима, то в альковы царевен, то в каменоломни рабов, то на поля битв революции, то в Москву, к Ленину.
Ольга подняла глаза от книги, прислушалась. На селе уже началась перекличка петухов. С печки доносился тихий храп матери. Девушка разделась, погасила лампу, забралась под одеяло, закрыла глаза и провалилась в покой и тепло.
— Оля?
— Ау!
— Не аукай, ты не в лесу.
— Я дальше.
— Замолчи, озорница!
За перегородкой, в крошечной комнате, послышался смех.
— Такой уродила!
— И тут я виновата?
— А я совсем и не виню. Славлю каждой кровинкой за то, что ты дала мне жизнь. Ну, и сама себе нравлюсь такой, какая есть.
— Ох, девка…
Мать и дочь в одно время вышли в зальце, залитое голубоватым светом мартовского дня, и остановились друг против друга: одна — сухонькая, с морщинистым, желтоватым лицом, с усталым взглядом когда-то красивых карих глаз, другая — стройная, темноглазая и краснощекая.
Глядя на мать, Оля улыбалась. Мать, любуясь дочерью, вспомнила, что много лет назад и она была точь-в-точь такой же красавицей, как ее Ольга, и тоже заулыбалась, словно себя самое увидела в молодости. Спохватившись, она прошла в кухоньку и спросила из-за полуоткрытой двери:
— Кто едет с тобой в Рязань-то?
— Даша Кузнецова.
— Так и знала! Две нерасставухи!
— Тебе это не нравится, мама?
— Больно озоруете вместе-то!
— И меня считаешь озорницей? И не любишь?
— Хотела бы не любить, да не могу. Да и Дашу… Поезжай лучше с Катей, та посерьезнее будет. А с Дашей натворите делов, как…
— Как осенью!
— Боюсь, что и масло отдадите…
— Как яблоки!
— Да, вот этого я и боюсь!
— Масло и мясо колхозные, не отдадим, не бойся. А яблоки наши, из усадебных садов. Мы потому и решили сдать их в лазарет. Что ж тут озорного-то? Раненые бойцы полакомились. Ты должна, мама, похвалить за это Дашу и меня.
— Если бы ты, девка, знала, сколько стоило тогда на базаре каждое яблоко, так ты бы…
— Ох, мама! Вот этого я не люблю в тебе! — воскликнула Ольга. — Мне даже не верится, что ты такая жадная!
— А ты очень простая. Ну, прямо благодетельница для всех…
— Не для всех, а для тех, у кого мы в долгу. Папа меня и Дашу похвалил, сказал: «Правильно, девчата, поступили».
— Ой, не говори мне о старом дураке! — сердито воскликнула мать. — Твой отец на трех войнах был, от его героизма у меня сердце почернело. Вот и теперь ушел в партизаны. Что, без него не обошлись бы?
— Папа иначе не мог.
— Девка, не режь мне сердце!
Ольга замолчала. Повернувшись к зеркалу, висевшему на стене над комодом, расплела косу. Темно-русые волосы рассыпались по плечам.
Расчесывая их, Ольга взглянула в окно. На завалинке синел снег. Синица носиком чистила перья крылышек. На серой дороге над оттаявшими кучами конского навоза чернели галки — выбирали из помета непереваренный овес. Где-то трещала сорока: «Та-та-та, та-та-та! Я все понимаю, я первая умница».
Прислушиваясь, Ольга улыбнулась. «Удивительно, как эта сорока напоминает Феню! Та тоже вот так трещит на собраниях…»
— В этом платье поедешь? — спросила мать из кухоньки.
— Да.
— Надень похуже, ситцевое. Не надо трепать шерстяное в дороге.
— Поеду в нем. И пальто надену.
— И, конечно, фетровые ботики?
— Ботики возьму с собой, надену их в городе.
— Уж не в кино ли пойдете?
— Отчего же, мама, и не сходить!
— Ой, девка, боюсь я за тебя!
Ольга рассмеялась и, положив гребень на комод, стала заплетать волосы в косу.
Вошла Даша. Глаза ее сияли, ямочки на румяных щеках вздрагивали. Она разделась, повесила пальто на вешалку. Затем подскочила к Ольге, обняла ее и поцеловала в затылок. Заглянула в зеркало и, встретившись там глазами с подругой, рассмеялась и запрыгала по комнате. Складки шелковой юбки вспыхивали голубыми бликами. Светлая коса слегка раскачивалась. Ольга отвернулась от зеркала, остановила взгляд на подруге.
— В шелковом?
— Правда, оно идет ко мне? — обернулась Даша.
— Очень, — ответила Ольга. — Тебе все к лицу!
— «В этом я уверена, — смеясь пропела Даша. — Выйду замуж за…» За кого, ты думаешь? А вот сейчас погадаем.
Она шагнула к радио, включила. Из рупора полились звуки вальса.
Даша подлетела к Ольге, обняла ее за талию, и девушки закружились в танце. Подолы юбок взлетели и веером плавно заколыхались в такт музыке. Мать Ольги выглянула из-за двери, вздохнула и, сложив руки на груди, застыла в удивлении. Ее старое, морщинистое лицо с каждой секундой становилось добрее и мягче.
— Ай-ай! — шептала она и покачивала головой. — Ай-ай!
Дверь открылась, и на пороге остановился председатель колхоза.
— Вот-те на! — пробормотал он и смущенно погладил ладонью седую бороду. — А я думал, они готовы…
Девушки враз остановились и, пряча улыбки, скромно сказали:
— Мы давно готовы, товарищ председатель.
— Лошади запряжены, надо ехать, — сказал Григорий Васильевич.
Ольга и Даша стали одеваться.
— Григорий Васильевич, боюсь, что они протанцуют и масло и мясо в Рязани. Послал бы вместо этих озорниц других девушек или женщин, — посоветовала мать Ольги.
— Лучше Ольги и Даши у меня нет, — возразил Григорий Васильевич. — Тихони не только товар проворонят, а и лошадей потеряют.
— Спасибо, дедушка, за добрые слова! — застегивая пальто, поблагодарила Даша.
— Поехали, — сказала Ольга.
Девушки по очереди обняли и поцеловали Анну Петровну и, схватив чемоданчики с провизией, выбежали из дома. За ними последовали председатель и Анна Петровна.
— Кум! — остановившись на крыльце, позвала она.
— Что, кума? — замедляя шаг, отозвался Григорий Васильевич. Предвесенний ветер трепал у него на груди белую бороду.
— А ты построже дай им наказ, чтоб они…
Председатель досадливо махнул рукой и быстрее зашагал за девушками, которые уже спускались под гору, к правлению колхоза. Анна Петровна вздохнула и вернулась в избу.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда Ольга и Даша въехали в ворота Дома колхозника, там под навесами стояло много подвод. По двору, заваленному кучами навоза, бродили куры, поросята, где-то гоготали гуси.
— Не постоялый двор, а прямо совхоз, — недовольно сказала Ольга, слезая с саней.
— Это все заведующий развел. Птица-то его и кормится на дармовщину нашим добром, — откликнулся на ее слова старичок в тулупчике и красноармейском шлеме.
— Оля, — сказала Даша, — есть место на другой стороне. Заворачивай!
Ольга повернула лошадей направо и въехала под навес. Девушки быстро отпрягли лошадей, привязали их к передку саней, где лежало сено, набросили на них попоны, чтобы не озябли с дороги. Мясо и масло они уже сдали на заготовительный пункт. Подошел дворник, сухо предупредил:
— Сбрую куда денете? В сани положите? Украдут — не отвечаю!
— Не отвечаете? — удивилась Ольга. — Кто же отвечает? Мы деньги платим за стоянку.
— Уж не хотите ли задаром! — огрызнулся дворник и, хромая на правую ногу, быстро заковылял прочь.
— А если мы заплатим вам продуктами? — бросила ему вдогонку Даша.
— Дельно! — ответил дворник и обернулся. — Тащите сбрую вон в тот сарайчик. Там мой мальчонка сидит, он примет. Сохранно будет, да и сами будете чувствовать себя вольготнее. Наверно, в город пойдете, может, и в кино… За конями тоже погляжу.
Девушки отнесли сбрую в сарайчик, потом вошли в чайную. В сизом махорочном дыму было людно. У окна за столиком высокий молодой человек в черном пальто ел хлеб с салом и запивал какой-то жидкостью. За длинным столом, стоящим посреди чайной, сидело трое мужчин. Они пили водку, курили, громко разговаривали, пересыпая речь бранью. Девушки вспыхнули, попятились к порогу.
— Э-э! — воскликнул толстенький, с розовой плешью и яйцеобразным лицом мужчина и выпучил мутные, с кровяными жилками на белках глаза на девушек. — Э-э, какие хорошенькие! Я таких краль еще не встречал! Прошу вас… поближе к нам! Садитесь, не стесняйтесь! Куда же вы, а?!
Девушки подошли к столику у окна, смущенно и растерянно сели за него. Молодой человек в черном пальто сидел недалеко от них. Взглянув на него, Ольга подумала: «Где-то я видела этого парня…»
Толстенький плешивый человек подошел и стал приставать к девушкам. Даша вскочила.
— Что вам, гражданин, надо? Уйдите!
— Не желаете быть знакомыми со мной, а?
— Уйдите, — сказала спокойно Ольга и посмотрела по сторонам, на сидевших в зале. — Не мешайте нам.
— А ежели я не уйду? — осклабился человек. — Вот возьму да и не уйду! Ха-ха! И ничего не сделаете… Эй, Сашка, Алешка, катай сюда!
Его друзья поднялись и, пошатываясь, стали собирать со своего стола бутылки, куски хлеба, сала и колбасы.
— Уйдите! — побледнев, сказала Ольга. — Уйдите, или… — Она решительно подняла свой чемоданчик с провизией.
— Что-о?! — заорал плешивый и качнулся к Ольге, пытаясь схватить ее за руку. — Ах ты, драться вздумала! Эй, — позвал, он друзей, пробиравшихся среди столиков, — спешите, дьяволы!
— Идем, идем! — откликнулись два пьяных верзилы. — Держись, Петро! Эх, девочки, сейчас мы вас…
Но в это время подбежал молодой человек в черном пальто.
— Тарутина, успокойтесь, — сказал он. — Успокойтесь, — повторил он и, схватив хулигана за ворот, потащил к двери.