ла, чтобы гости могли сесть. — Садитесь, садитесь, пожалуйста!
— Не беспокойтесь, товарищ Аркашкин, — усаживаясь за стол, ответил глухим тенорком Завьялов. — Тарутина, Звягинцева, идите к нам!
— Нет, Михей Иванович, мы уже уселись, — отозвалась Ольга. — И хотим, чтобы вы сели с нами. Идите сюда!
— К нам, к нам! — подхватили хором девушки.
Завьялов и Долгунов поднялись, прошли к столу, стоявшему в центре, и сели рядом с Тарутиной и Звягинцевой. Нил Иванович, Лузанов, Барсуков и парторг поля Ливанов уселись вместе с бригадирами-ударницами — Дашей Кузнецовой, Катей Лукачевой и техником Лизой Воробьевой. Ольга пригласила Соню. Бригадир разливальщиц Свиридов и техник Аржанов тоже присели к столу. Пришли без приглашения пожилые мужчины из разных бригад. Многие из них никогда не пропускали таких случаев: они знали, какие девушки не пьют водки, и подсаживались к ним. С мужчинами было веселее за столом, да и потанцевать, поплясать можно. Сенька-гармонист был, конечно, завсегдатаем на этих вечерах, но соглашался играть, только получив изрядную порцию водки. Аркашкин, Маркизетова и подавальщицы бегали от стола к столу, ставя тарелки с закусками.
— У вас, товарищ Аркашкин, всегда такой порядок в столовой? — спросил Завьялов.
Аркашкин выпрямился, заморгал, вздохнул и ответил:
— Стараемся угодить, Михей Иванович!
— Он у нас деловой, — холодно сказал Долгунов, — знает, когда надо стараться.
— Вы, Емельян Матвеевич, каждый раз только нападаете на меня, — с обидой в голосе возразил Аркашкин. — Вы не обижайте, а войдите в мое трудное положение. Если бы вы знали, как я верчусь, так вы бы…
— Начал уже входить в ваше, Аркашкин, положение, помогу вам, чтобы не вертелись вы, — ответил сухо Долгунов, не глядя на него.
Аркашкин прикрыл веком бельмо и как ужаленный отскочил в сторону.
Девушки тихо разговаривали, не прикасаясь к стоявшим перед ними закускам. Завьялов и Долгунов разговорились с Тарутиной и Звягинцевой. Беседа у них шла не о добыче торфа — об этом наговорились на производственном совещании, — а о войне, о победах Красной Армии, о разгроме оккупантов в Белоруссии и об освобождении Украины и Крыма.
Когда столы были уже накрыты, Долгунов поднялся.
— Я пью за здоровье бригад Тарутиной, Звягинцевой, Кузнецовой, Лукачевой и за всех, за всех, идущих за ними в социалистическом соревновании, за всех девушек-героинь. Ура!
— Ура! Ура! — подхватили Завьялов, Нил Иванович, Лузанов, Ливанов и Барсуков.
— Ура! Ура! Ура! — выкрикивали девушки.
Было заметно, что они, выпив по бокальчику водки, оживились, повеселели; загорелые и обветренные их щеки раскраснелись. Многим хотелось выйти поскорее из-за стола и потанцевать. Сенька-гармонист уже чувствовал на себе нетерпеливые взгляды и спешил использовать нарастающее расположение к своей особе. Девушки, сидевшие за одним столом с ним и за соседними, усердно угощали его водкой.
Аржанов сидел с тремя девушками из бригады Звягинцевой — Лидой Тюриной, Полиной Тягловой и Людмилой Лядовой. Он был невесел; девушки то и дело чокались с ним, но он не пил, а только прикасался губами к своей рюмке. Соня почувствовала себя запьяневшей. Она часто ловила на себе взгляды Аржанова и на этот, раз не сердилась на него. «Пусть смотрит, если я нравлюсь ему, — не без гордости сказала она себе, а заметив, что Аржанов не обращает никакого внимания на девушек, сидящих за одним с ним столом, подумала: — Молодец!»
Соня перевела глаза на Ольгу. Облокотившись на стол, та слушала разговор Звягинцевой с директором и парторгом. Ее лицо было бледно и утомлено. Под большими блестящими глазами лежали тени. Полные губы плотно сжаты. Она откинулась к спинке стула и, обведя взглядом девушек за столиком, громко сказала:
— Подружки, теперь не грех и потанцевать! Как вы думаете, а?
— Согласны, Оленька! Нам надоело сидеть, — отозвалась с задорцем Глаша и рассмеялась.
— А рюмки можно наполнить, — услужливо предложил Аркашкин. — Разрешите?
— Покорнейше благодарим, — ответила Глаша. — Мы лучше потанцуем. Сеня, сыграй-ка какой-нибудь вальс.
Гармонист достал гармонь, окинув девушек мутноватым взглядом, широко растянул мехи. Девушки поспешно поднялись из-за столов, встали попарно и закружились в вальсе. Звягинцева подбежала к Завьялову.
— Идемте, Михей Иванович, — и, не дожидаясь согласия, увлекла его за собой в вихрь танцующих.
Его черноволосая, с проседью, большая голова странно и смешно покачивалась из стороны в сторону. Катя подошла к Долгунову и пригласила. Долгунов встал и, ладно притопывая сапогами в такт переливчатым звукам двухрядки, закружился вместе со стройной девушкой.
Соня видела, как девушки подходили к Аржанову, но он ни с одной из них не пошел танцевать. Они обиженно отворачивались от него и, постояв немного, приглашали пожилых мужчин. Мужчины испуганно смотрели на озорниц, отмахивались:
— Какие мы танцоры! Вот придет с фронтов молодежь — натанцуетесь вволю.
Не обращая внимания на их протесты, девушки почти насильно увлекали мужчин танцевать. Свиридов, пройдя полтора круга с Глашей, вырвался из ее рук и подсел к Соне.
— Сильна девушка! — пожаловался он и вытер лицо платком. — Обхватила так, что аж ребра затрещали. Вот мне бы такую на разлив!
Ольга и Соня рассмеялись.
— Ну, и у ваших разливальщиц силенки есть, — сказала Ольга и поднялась. — Пойдемте, Дмитрий Елизарович, со мной. Я легонько, тискать не буду, как Глаша.
— Уволь, Оленька, — поглаживая густые усы, сказал умоляюще Свиридов. — Знаю я твое «легонько»!
— Откуда вы знаете?
— По твоей ухватке на работе.
— То на работе, Дмитрий Елизарович.
— Не заманивай, все равно танцевать не пойду. Так вот, лучше, Оленька, разреши мне выпить за здоровье самой умной, самой красивой девушки на болоте. Можно?
Ольга, покраснев, наполнила стакан и подала Свиридову. Бригадир разливальщиц низко поклонился и поднес водку к губам.
— Ольга, не давай водки Елизарычу! — крикнула Глаша, проносясь в паре с какой-то чернобровой, широкоплечей, в оранжевом платье девушкой. — Он сбежал от меня!
Обернувшись на голос Глаши, Ольга стала смотреть на танцующих. Мимо нее пронеслись Катя с Долгуновым, Завьялов с Звягинцевой, Барсуков с полногрудой девушкой, Лиза Воробьева с техноруком Лузановым, — его серые длинные усы торчали прямо и, как лезвия ножей, блестели. Нина в голубом шелковом платье проплыла с толстеньким Нилом Ивановичем. Его лысина смешно блестела, отражая свет электрических лампочек. Все пары бежали, плыли, летели, притопывая и шаркая ногами. Казалось, вертится огромное цветистое колесо.
Вдруг Ольга почувствовала, что кто-то прикоснулся к ее локтю. Оглянулась и широко открыла глаза — перед нею стоял Павлов.
— Откуда? Как попал сюда? — задыхаясь, тревожно и счастливо шепнула она.
— Не танцуешь? Пары нет, а? — не отвечая на вопрос, ласково спросил Павлов.
Он схватил Ольгу и стремительно вылетел с нею на середину круга.
Нетанцующие захлопали в ладоши. Аркашкин, видя, что и его подавальщицы завертелись в танце, подошел к Даше.
— Станцуем? — предложил он, делая руку кренделем.
— Не танцую, — вежливо ответила Даша.
— Почему? — удивился Аркашкин. — Вы такая красивая и не танцуете?
— Давно нет письма от близкого человека на фронте. Боюсь, что…
— А-а-а! — протянул сочувственно Аркашкин, и на его широком лице появилась кислая и разочарованная улыбка. Он отвернулся и, заметив Соню, шагнул к ней. — Приглашаю.
— Идемте со мною, — встав из-за стола, предложила Глафира и одернула цветастое платье.
Аркашкин растерялся, стрельнул здоровым глазом на Глафиру, на Соню, опять на Глафиру.
— Я нравлюсь вам только тогда, когда мою пол, — оскалив белые зубы, шепнула Глафира.
Аркашкин гмыкнул что-то и, обхватив ее талию, завертелся с нею.
Аржанов подошел к Соне и пригласил ее. Соня встала и пошла танцевать. За столами остались Даша и три девушки из бригады Кати. Они молча смотрели на танцующих. Даша следила за Ольгой и Павловым. Когда они проносились мимо нее, она улыбалась. Они также отвечали ей улыбками, едва заметными, звали ее счастливыми взглядами: «Полно грустить-то, иди танцевать!»
Соня, положив руку на плечо Аржанова, с опущенными глазами легко скользила по залу. Ее ноздри слегка раздувались. Аржанов танцевал хорошо, и ей было приятно, что такой сильный и стройный парень уверенно и ловко ведет ее в вальсе, крепко придерживая за талию. «Ни с кем не пошел… Неужели серьезно любит?» — думала Соня, чувствуя, как от каждого прикосновения Аржанова по телу пробегают волнующие токи, а сердце замирает от страха.
Девушки одна за другой стали выходить из круга; обмахивая платочками вспотевшие и возбужденные лица, они садились за столы. Долгунов, Завьялов и Нил Иванович попрощались и ушли. Сенька резко оборвал мелодию. Послышались недовольные возгласы:
— Леший рыжий! Что не дал натанцеваться?
— Играй, пока кровь горит!
Звуки плясовой рассыпались по залу. Девушки встрепенулись, разделились на две партии, отбежали друг от друга назад, к стенам зала. Первые ударили в ладоши, пристукнули каблучками и пустились в пляс. За ними вторые ряды, третьи. Вскоре все завертелось, закружилось. Послышались страданья, частушки. Зал наполнился топотом, гиканьем и отрывистыми звонкими голосами, — казалось, плясали столы, окна, стены, пол, потолок и золотые лампочки, Все неслось, гудело, топало, переливалось всеми цветами.
— Ух! — вскрикнула Соня и, как яркая птица, вылетела из круга и рванулась на улицу, в темноту ночи.
Свежий воздух приятно пахнул в ее разгоряченное лицо. Она сбежала с крылечка. Голова сильно кружилась. Аржанов выплыл из тьмы и остановился перед нею. Увидев его, Соня вздрогнула и нахмурилась.
«Что ему надо от меня?» — подумала она тревожно и отступила.
Аржанов, как бы угадывая ее мысли, мягко сказал:
— Я думал, что вам плохо, хотел помочь… Не сердитесь.