Петро, беспомощно размахивая руками, упирался и выкрикивал безобразные ругательства. Сашка и Алешка метнулись тоже к выходу.
Ольга и Даша переглянулись и осторожно сели за столик. Молодой человек долго не возвращался, а вернувшись, принялся за свой завтрак. «Где я его видела? — опять подумала Ольга. — Раз он знает мою фамилию, значит, мы действительно где-то встречались».
Ольга всмотрелась в красивое смуглое лицо молодого человека, встретилась с его взглядом и покраснела. «Ну, так и есть, это он, матрос!»
Знакомство было не из приятных.
…В сентябре Ольга приезжала в Рязань сдавать помидоры заготовительным организациям. Пристань была забита народом. Какой-то матрос проверял документы. Держался грубо, кричал на одну девушку. Ольга вмешалась:
— Можно повежливее?
Матрос вспылил:
— А ты что суешься не в свое дело? Кто такая?
— Не шумите, — спокойно ответила Ольга. — Я хочу сначала знать, какое вы имеете право так обращаться с людьми.
Матрос показал карточку НКВД. Ольга рассмеялась ему в лицо.
— Это ваше право. Но это и ваша обязанность быть вежливым. Блюститель! Глядели бы лучше за помидорами — они гниют у вас под носом.
Матрос опешил. Он во все глаза смотрел на раскрасневшуюся девушку, которая его отчитывала.
— Что вы уставились на меня! Нужны вам документы или нет? — спросила Ольга.
— Убирайтесь вы к черту! — грубо ответил матрос, кусая губы. — Впрочем, дайте-ка паспорт! — Он взглянул на первую страничку, спросил название колхоза и тотчас вернул документ со словами: — Проходите, пока не задержал.
Спустя несколько дней Ольга получила письмо. Матрос извинялся за грубость, объяснял свое поведение: «Тоскую по кораблю, на котором участвовал в боевых операциях, а к тылу привыкнуть никак не могу — все раздражает». На письме стояла подпись: «Борис Павлов». В конце приписка: «А помидоры действительно сгнили. Вы были правы».
Ольга на письмо не ответила…
Вспомнив об этой встрече, она с улыбкой посмотрела на «матроса». Тот, чувствуя, очевидно, какие воспоминания он всколыхнул в девушке, потупился и начал пить давно остывший чай.
В чайную вошел майор с трехлетним мальчиком. Мальчонка был одет бедно и выглядел болезненным. Майор обратился к пожилому крестьянину:
— Папаша, не перевезете ли мои вещи с одного вокзала на другой?
— Нет, лошади у меня не свои, колхозные, — отмахнулся тот.
— Что же, что колхозные?! — воскликнул майор. — Я ведь не задаром прошу, уплачу что следует. — Старик не ответил. Майор продолжал, уже ни к кому не обращаясь: — От вокзала до вокзала три километра. Я прямо измучился. У меня ребенок, вещи. С трудом донес его, а вещи оставил на хранение. Если не сяду сегодня же в поезд, опоздаю в свою часть.
Он вздохнул и, поискав взглядом сочувствия у присутствующих, остановил грустные глаза на парнишке.
— Я, пожалуй, перевезу, — сказал паренек, не глядя на майора и сопя носом. — Пятерку вперед дадите?
— Я больше дам.
— За целковый у нас сотня, — рассмеялся паренек.
— Пятьсот? Это за три километра-то?! — удивился майор и тут же спохватился: — Такими деньгами не располагаю, поиздержался в госпитале и в дороге… Но у меня найдется хорошее платье покойной жены.
— На кой ляд оно мне! Я не девка! Нет, не поеду и за полтыщи!
Ольга поднялась и подошла к майору.
— Я перевезу ваши вещи, товарищ офицер. Идемте. Мальчика пока оставьте с моей подругой.
Майор недоумевающе взглянул на девушку и пошел за нею. Ольга подвела мальчика к подруге.
— Вот тебе, Даша, занятие на час, чтобы не скучала.
— Какой худенький и хороший! — сказала Даша, смотря на ребенка, и глаза ее ласково засветились: — Езжайте, а я побуду за няньку. Как зовут-то?
— Костя.
Майор улыбнулся сыну, глаза его повеселели, и он отправился вместе с Ольгой на двор запрягать лошадей.
Даша осталась с Костей. Она открыла чемоданчик, достала два пирожка с яблоками и дала их мальчику.
Вечерело. Дворник засветил фонарь. Его желтый свет проникал через окно в чайную. Молодой человек в черном пальто встал из-за стола и, проходя мимо Даши, положил на столик письмо в синем конверте и две «мишки».
— Письмо — для Ольги Николаевны, конфеты — для мальчика.
— А мне что? — созорничала Даша.
— Дружба, — отозвался тот и быстро вышел.
В темном парке устало каркали грачи, только что прилетевшие из теплого края. Немножко морозило.
Гнедая кобыла и чалый мерин легко мчали сани по накатанной дороге, черневшей в сумерках. В санях лежали два чемодана, узел с подушками и периной и узлы с одеждой. Майор по пути на вокзал рассказал Ольге о себе, о жене, погибшей от тифа, о сыне. Лицо его было грустным.
Ольга, сидя в передке саней, шевелила вожжами и покрикивала на лошадей, когда они замедляли бег. Она думала о том, куда майор денет своего ребенка. В Москве у него нет ни родных, ни близких знакомых; в Киеве, как и в Москве, никого. «А что, если я предложу, чтобы он оставил сына у нас в колхозе? Я буду любить его, как младшего брата. Мама у меня хорошая, сердце у нее доброе к детям. Да и Даша… Как бы это предложить ему?»
Сани подкатили к Дому колхозника. Ольга остановила лошадей, спросила:
— А в номере у вас есть вещи, Николай Терентьевич?
— Нет, только сын. Я сейчас вынесу его, посажу в сани — и на вокзал, — вздохнув, проговорил майор.
— Оставьте, Николай Терентьевич, своего сына мне… нам… В колхозе ему будет хорошо. Доверьтесь. Мы будем любить его. Да и мама будет рада. Сыновей у нее нет. Был один — погиб на войне. И внуков нет.
— Что вы, что вы! — растерянно пробормотал майор.
А Ольга все настойчивее говорила:
— Кончится война, вернетесь прямо к нам в деревню за сыном, возьмете его и поедете к себе в Киев… Соглашайтесь, Николай Терентьевич! А вот и Даша с мальчиком…
Не дождавшись ответа майора, Ольга крикнула:
— Даша, майор оставляет у нас мальчика! Правда, Николай Терентьевич?
— Ой, как хорошо! — отозвалась Даша, подходя с мальчиком к отцу и засматривая ему в глаза. — Я уже крепко подружилась с Костей. Он меня так обнимает и… — Она смутилась, покраснела и, оправившись от смущения, сказала: — Назвал мамой.
Майор смотрел то на Ольгу, то на Дашу, то на сына. Он был растроган и горячо благодарил девушек. Ольга достала из кармана пальто записную книжечку, карандаш и написала на листке свой и Дашин адрес, вырвала теток и подала его майору.
Майор взял записку, прочитал ее и бережно положил в боковой карман шинели.
— А вы, Николай Терентьевич, сейчас дадите свой адрес или с фронта пришлете? — спросила Даша.
— Да, я вам, друзья, буду часто писать с фронта. А если меня убьют, то вы не оставьте Костю… Впрочем, я вам доверяю. И буду спокоен за него… — Он взял сына из рук Даши, прижал к груди и стал целовать в глаза, в щеки, в лобик и в маленькие ручки. — Ну, дорогие друзья, мне пора. Не думал, что я встречу таких… — Он запнулся, передал Даше сына и повернулся к саням. — Да, чуть было не забыл отнести вещи в чайную.
— Нет, их надо сдать на хранение, — сказала Ольга.
Майор и Ольга отнесли чемоданы, мешки и узлы в сарайчик дворника.
— Николай Терентьевич, я отвезу вас на вокзал.
— Не надо, Ольга Николаевна, я теперь налегке.
— Вокзал далеко, вы и так устали.
Майор отказался. Девушки проводили его до ворот. На улице он еще раз попрощался с девушками, поцеловал сына и быстро зашагал по темной улице в сторону вокзала.
Подруги ушли только тогда, когда майор скрылся в сгущающейся тьме. Взглянув друг на друга, они улыбнулись.
— Ольга, а я тебе мальчика не отдам. Я тебе серьезно говорю, что он назвал меня мамой.
— Он дремлет. Иди, — сказала Ольга.
Утром Ольга побывала в городском комитете комсомола, у секретаря, и говорила с ним о мобилизации девушек на добычу торфа и об агитации за добровольчество. По пути из горкома она завернула на рынок, купила в книжном ларьке сочинения Чехова и Куприна.
Когда она уходила, продавец ласково остановил ее:
— Барышня, вы можете мне заказать нужные для вас книги. Подберу. Это я говорю вам только потому, что вы часто покупаете у меня.
— Спасибо, — сказала Ольга.
Продавец записал в книжечку.
Ольга, довольная, пришла в чайную.
В зале не было вчерашней пьяной компании. Увидев Ольгу, Даша ахнула:
— Оля, не сердись, что не передала… позабыла… Получи… — И она вручила ей синий конверт.
— От черного пальто? — слегка побледнев, спросила Ольга.
— Да.
— Дома прочту, на свободе. — И она положила письмо в карман.
— А если он ждет немедленного ответа? — Глаза у Даши насмешливо улыбались.
— И подождет, если мой ответ для него важен, — ответила сердито Ольга. — Костя спит?
— Спит. У дворника. У него теплынь и чисто.
Ольга пошла запрягать лошадей. Даша вынесла вещи майора, развернула узел с одеялами и подушками и уютно устроила малыша в передке саней; виднелся только розовый носик Кости. Она расплатилась с дворником за хранение вещей и сбруи — отдала большой кусок свиного сала.
Подруги сели в сани. Ольга тряхнула вожжами. Лошади вздрогнули и рысью вынесли их со двора на улицу.
Солнце еще не зашло, когда девушки въехали в село и покатили по верхней, повыше сараев и амбаров, ухабистой дороге, прямо к дому Даши. Две сороки, трещавшие на крыше колхозной маслобойни, испуганно поднялись и, петляя в воздухе, полетели к темному саду, к высоким березам, вершины которых розовели в лучах заката.
У крылечка пятистенного дома Ольга остановила лошадей. Из саней первой выскочила Даша и побежала к высокой завалинке. Сильно постучав в окно, она крикнула:
— Бабуся! Это я приехала! Выйди поскорее! — и метнулась от окна к саням.
На крыльце показалась старушка, еще бодрая и легкая на вид. Острым взглядом голубоватых глаз она окинула Дашу и Ольгу.