Соня кивнула головой и, напряженно сжимая ручку брандспойта, стала более спокойно направлять струю. Массы торфа ворочались под струей, ломались и с шипением срывались с кручи.
— Пойдет, пойдет, не робейте! — бросил ободряюще инженер.
По его сияющим темным глазам и ласковой улыбке Соня поняла, что он верит в нее.
«Не девушки, а чудо! — направляясь к другим кранам, размышлял инженер. — Как они внимательно, как быстро овладевают новыми специальностями! О, с такими девушками мы быстро поднимем добычу!»
ГЛАВА ПЯТАЯ
Долгунов сидел в кабинете Нила Ивановича, с которым он только что прочел длинный приказ Наркомата электростанций. На его продолговатом выбритом лице не было ни испуга, ни раздражительности от строгих распоряжений наркомата. Что же касается Нила Ивановича, то он, прочитав эти распоряжения, чрезвычайно расстроился, и казалось, вот-вот взорвется от гнева на самого себя.
— Черт меня побери! — ударил он ладонью по столу. — Как это я поддался на удочку Завьялова и Казенова? Дал почти триста девушек на добычу! — Он взглянул покрасневшими от недосыпания глазами на парторга и еще раз хлопнул ладонью по столу. — А все ты, Емельян Матвеевич, виноват!
— Я виноват? — очнулся от размышлений Долгунов. — Не считаю себя виноватым.
— Не считаешь? Хочешь свалить вину за невыполнение плана на меня? — вспылил Нил Иванович. Я так и знал. Мне, значит, идти под суд, а вы все в стороне. А разве я не говорил, что у нас не хватит рабочей силы, что снимать торфяниц на добычу нельзя, что… — Нил Иванович задохнулся и перевел дух. — И ты это положение хорошо знал, а меня не поддержал…
— А что я мог тогда сделать?
— Возражать, возражать, дорогой мой, как возражал я! Возражать — и точка! — воскликнул Нил Иванович и снова схватился за приказ. — А теперь, видишь, как пишет замнаркома! Если в ближайшую пятидневку не выправим положение, дадут нам по шее.
— Надо подумать, Нил Иванович, — спокойно сказал Долгунов.
— Думай не думай, а пороху не выдумаешь, — возразил Нил Иванович. — От нашей думки людей у нас не прибавится. Да-да!
— Посмотреть надо, Нил Иванович, — посоветовал Долгунов. — Людей, может, и не прибавится, а производительность повысить можно. Особенно на поле Волдырина. У нас есть не выполняющие планов торфяницы и даже целые бригады. Надо устроить общее собрание, постараться раскачать отстающих. Девушки у нас хорошие, поймут…
— Знаю, что поймут, — вздохнул Нил Иванович. — Девушки и так напрягаются. Но пойми и ты, Емельян Матвеевич, что с одного вола десять шкур не снимают.
— Соберем сначала актив, — предложил Долгунов, — техников, комсомольцев, бригадиров, партийцев. Поговорим с ними по-настоящему. Уверен, что наши передовые люди помогут и наш участок выйдет из прорыва.
— Придется так и сделать, — проговорил Нил Иванович. — Но что это даст нам?
— Как что? — удивился Долгунов. — Поднимем выработку отстающих торфяниц и бригад.
— Ох, горе горькое! — воскликнул Нил Иванович. — Как это я, опытный торфяник, допустил, что Казенов и Завьялов выклянчили у меня рабочих! — Он помолчал, побарабанил короткими пальцами по столу, предложил: — Чтобы не рассуждать голословно, давай прикинем на карандаш.
Начальник участка и парторг достали блокноты и стали производить подсчет. Наступило молчание. В тишине кабинета тикали часы, жужжали на запыленных стеклах окон мухи, шуршала крыльями бабочка, шуршали карандаши по бумаге. Нил Иванович и Емельян Матвеевич старательно ставили цифры, подсчитывали, зачеркивали, снова ставили цифры и подсчитывали.
Какая-то девушка с острым, птичьим носом заглянула в дверь и, увидав сердитые и сосредоточенные лица руководителей, тут же скрылась. Ни Нил Иванович, ни Емельян Матвеевич, занятые цифрами, не обратили на нее никакого внимания, не слыхали даже стука двери. Начальник участка взял с подоконника счеты и медленно, шевеля серыми густыми усами, стал щелкать косточками. Положил налево счетов несколько косточек, поглядел со вздохом на них и записал. Сбросил косточки направо, потом опять стал, уже быстрее, класть их налево. Потом, уже не записывая положенные налево косточки, резко смахнул их направо с такой силой, что парторг Долгунов испуганно вскинул глаза от блокнота и покачал головой.
— Ты что? — спросил, недоумевая, Нил Иванович. Сколько у тебя получилось?
— По моим подсчетам, если мы проведем намеченные мероприятия, можем найти не менее десяти процентов недостающей нам рабочей силы, — сказал Долгунов.
— Ну, батенька, хватил! — возразил Нил Иванович. — При самых благоприятных, условиях и то не получится больше семи.
— А я говорю, что не меньше десяти.
— Утверждаю, что не больше семи.
— Допустим, что только семь. Но и это неплохо!
Нил Иванович согласился:
— Конечно, что и говорить! Нам, как ты знаешь, не хватает тридцать пять процентов. Десять, допустим, мы уже нашли, хотя я и сомневаюсь. А где мы возьмем еще двадцать пять?
— Не знаю. Как говорят, дело мастера боится.
— Это легко сказать, а сделать мастеру не под силу, — откидываясь к спинке стула, проговорил Нил Иванович и ладонью спугнул муху с лысины.
— Надо поднатужиться, поджаться кое-где, найти кое-какие резервы. Оно, глядишь, и получится…
— Когда слушаю тебя, Емельян Матвеевич, кажется, что я мед пью, — горько рассмеялся Нил Иванович. — Так выкладывай свои соображения.
— Подсобных рабочих на поселке можно подсократить.
— Раз!
— Домохозяек привлечь в порядке добровольчества на пять-шесть дней.
— Допустим, — почесав за ухом, неуверенно сказал Нил Иванович. — Два!
— Воду должны носить не обязательно здоровые девушки.
— Хотя сомневаюсь, но допустим. Три!
— Почему сомневаетесь?
— Где же это видно, чтобы больные воду носили?
— Если комсомольская организация расшевелится, то она может выделить на носку воды на поля школьников старших классов. Наконец, — это самое последнее, — мобилизовать всех наших служащих, в том числе и тебя и меня, на пять-шесть дней на змейки.
— Согласен, но что это нам даст? Давай переведем эту силу на язык цифр, — опять предложил Нил Иванович и подвинул к себе счеты.
— Давай. — Долгунов взял карандаш и блокнот.
Снова в кабинете наступила тишина. Нил Иванович, погруженный в подсчеты, шевелил густыми усами и что-то бормотал. Косточки сухо щелкали под его короткими пальцами: В этот раз Нил Иванович раньше парторга сделал подсчет и сказал:
— Вот видишь, все эти мероприятия дадут нам не больше шести процентов.
— А по-моему — восемь.
— У тебя всегда больше получается, Емельян Матвеевич. Пусть так! По твоим, значит, подсчетам получается восемнадцать процентов, а по моим — тринадцать. Давай возьми средний процент — пятнадцать. Где нам взять еще двадцать?
Долгунов посмотрел серьезно на Нила Ивановича и убеждающе сказал:
— Я думаю, Нил Иванович, что если мы, сидя вдвоем в кабинете, уже нашли пятнадцать процентов, то замнаркома прав, когда хочет намылить нам шеи. Значит, у нас есть резервы, и мы обязаны использовать их.
Нил Иванович нахмурился и шлепнул ладонью по лысине.
— Ты хочешь сказать, Емельян Матвеевич, что если будем бить зайца, то он будет на одной ноге танцевать перед нами?
— Я не сказал так сильно, — улыбнулся Долгунов. — Но если не нажмем, то и застрянем…
— Так-то оно так! — протянул уныло Нил Иванович. — Что ж, давай жать. Другого выхода у нас, конечно, нет. Да и надеяться не на что.
Шумно распахнулась дверь, и в кабинет, запыхавшись, вбежала девушка из рабочего контроля.
— Емельян Матвеевич! — крикнула она парторгу. — Идите скорее сюда! Идите, да бегом!
Не дожидаясь ответа, она пулей вылетела из кабинета. Долгунов взглянул вслед девушке, схватил фуражку со стола, сунул блокнот в карман гимнастерки и бросился в коридор.
Нил Иванович прошел к окну и стал смотреть на улицу. Девушка бежала впереди Долгунова. Ее светлые короткие волосы развевались. За нею вприпрыжку бежал Долгунов держа в правой руке картуз и размахивая им.
— Что там стряслось? Теща замуж, что ли, вышла? Бегут, будто перцу налопались! — раздраженно проговорил начальник участка и отошел от окна.
Спустя час вернулся Долгунов. Бросив фуражку на вешалку, он устало опустился на стул, вытер ладонью вспотевший лоб и с возмущением стал рассказывать о дневных происшествиях в столовой. Маркизетова украла пять кусков свиного сала. Подавальщица Нюрка снесла под полой халата несколько килограммов масла к сапожникам. Другая подавальщица с банщиком спрятали в поленницах три десятка банок свиной тушенки. Девушки из рабочего контроля поймали воров на месте преступления.
— Ай-ай! — вздохнул Нил Иванович. — Когда мы избавимся от этих двуногих крыс?!
— Травить их надо! — воскликнул парторг, гневно поблескивая глазами. — Бить всюду и всеми средствами, и прежде всего общественной непримиримостью к этому злу!
— Акт составили? — спросил Нил Иванович.
— А ты как думаешь? Конечно. Милиция, рабочий контроль и Пелагеюшкина произвели обыски у столовщиц, и с большими результатами, — сказал Долгунов. — Теперь положим конец воровству!
Нил Иванович закашлялся и хотел что-то сказать, но ничего не сказал.
Вечером следующего дня у конторы участка состоялось собрание торфяниц. Тысячи девушек стояли и сидели под открытым небом, слушали доклад парторга о состоянии работы на полях сушки. Солнце еще не село, и его лучи отражались на рельсах узкоколейки, освещали бледно-красноватым светом головы и лица собравшихся и окна конторы. Веял теплый, влажный ветер. Шелестели листвой деревья за конторой и бараками. Над девушками серыми клочьями, как темная кисея, колыхались ноющие комары. Многие торфяницы еловыми и березовыми ветками отгоняли их от себя. У стола, вынесенного из конторы, сидели Нил Иванович и Лузанов. Долгунов, стоя у стола, делал доклад.
— Товарищи, наш участок находится в тяжелом положении, — проговорил он ровным и громким голосом, — мы сильно отстаем в кладке торфа в змейки.