Сотрудники улыбнулись. Казенов, поймав их насмешливые взгляды, смутился и подумал: «В редакции, быть может, знают, как грохнулся я в картовую канаву?» Собирая морщины на лбу, он сухо проговорил:
— Жаль, что вы, товарищ Гуманевский, придаете столь серьезное значение всем этим корреспонденциям. На их основании у вас создалось неправильное представление о работе Волдырина. — Он вздохнул и развел руками. — Думаю, что мое мнение не должно сбрасываться со счетов.
— Безусловно! — ответил Гуманевский. — Безусловно! — повторил он с оттенком грусти в голосе. — Но мы не согласны с вами в оценке писем, с которыми вы только что познакомились. Опровергните их, и мы с удовольствием изменим свое мнение о Волдырине.
— Я подхожу к специалистам, подчиненным мне, по-деловому! Я требую прежде всего выполнения плана! — встав, резко и обиженно воскликнул Казенов. — Вы же своими статьями, порочащими специалистов, мешаете…
— Мешаем? Нет, мы помогаем вам в этом, товарищ Казенов, — мягко возразил Гуманевский. — Вы знаете, что есть и другие задачи у начальников поля. Они состоят в том, чтобы воспитывать людей на производстве. У Волдырина тысячи девушек. Ну, мы уж не требуем у Волдырина воспитательной работы — чего с него взять! А вот за срыв выполнения плана будем бить крепко. Вам известно, как обстоят дела в этом отношении на поле Волдырина?
— Известно, известно! Все мне известно! Но я все же не согласен с вами. Петра Глебовича так же, как и торфяниц, надо воспитывать, а вы глушите оглоблей его так, что руки у него опускаются.
Поблескивая сердитыми глазами, он кивнул головой редактору и быстро вышел.
Шагая по улице, главный инженер уже сожалел, что зашел к Гуманевскому и так долго говорил с ним о Волдырине.
«Мое мнение ничего не стоит для редакции. Черт знает что! Вот тут и работай, старайся! — обиженно думал Казенов. — Завтра этот Гуманевский может осрамить и меня в своей газетенке. Мальчишка!»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Долгунов встал до солнца и вышел на улицу. Розовато-сивый рассвет стоял над полями. Лес за поселком казался темным и неподвижным. За клубом на кустах дремали облачка молочного тумана, такие же облачка ползли по зеркальной поверхности озера. Бригады девушек одна за другой проходили мимо. На плечах у торфяниц сверкали лезвиями топоры, цапки и лопаты, желтели корзины. Долгунов приветливым взглядом провожал их, здоровался со знакомыми, обменивался с ними веселыми шутками.
Поднялось солнце, ярко-красное, веселое. От его лучей сразу все вокруг оживилось, засверкало, заискрилось. Бригады были уже далеко, серыми цепочками направлялись по трубам, вдоль канав на карты полей, когда Долгунов зашагал в контору. Нила Ивановича еще не было. Он прошел в свой кабинет, сел за стол, но тут же поднялся и стал ходить, думая об организации предстоящего праздника. Вошла конторщица и сообщила, что люди в сборе, ждут у клуба. Долгунов взял со стола памятку, сунул в карман и вышел.
У клуба пестрела толпа.
— Что же, товарищи, начнем? — обратился парторг к собравшимся.
— Как же это можно самим! — возразил мужчина с козлиной, чуть седеющей бородкой и бледно-синими спокойными глазами на загорелом скуластом лице. — Начнем, а вы скажете: «Не с того конца!» Вот давай, Емельян Матвеевич, нам работенку, тогда и начнем.
Долгунов выслушал и укоризненно покачал головой.
— Исаев! Да я вам ясно вчера объяснил, что вы со своими плотниками будете делать арку у входа в парк. Лес уже на месте. Идите и принимайтесь за дело.
Когда Исаев с плотниками отделились от толпы и, держа топоры, пилы и ящики с инструментом, направились к парку, парторг обратился к домохозяйкам:
— А вы идите и расчищайте дорожки в поселке, перед клубом и в парке. Расчищенные посыпьте песком, да хорошенько, чтобы казались золотыми. Ну, а вы? — улыбнулся Долгунов ребятишкам, гладя ладонью голову то одному, то другому. — Марш в лес, наломайте как можно больше еловых веток и тащите их к клубу.
Ребятишки, выслушав внимательно парторга, сорвались с места и, сверкая босыми пятками, весело побежали.
Не прошло и получаса, как у входа в парк застучали топоры, запели пилы и зашаркали рубанки. На дорогах зашуршали метлы; из леса, от темных высоких елей, доносились громкий смех, визг и голоса ребятишек, треск ломаемых сучьев. Работа кипела.
Долгунов вернулся в контору. Нил Иванович уже сидел за своим столом и пил чай.
— Хочешь чаю? — спросил он парторга. — Небось не пил? Мне сказали, что ты с этим праздником и не ложился со вчерашнего вечера.
— Это клевета.
— Ну-ну, — рассмеялся Нил Иванович, — на нас с тобой трудно наклеветать. Часто видим, как заря с зарей сходятся.
Поздно вечером, проходя по поселку, увидели поставленную арку и недалеко от нее трибуну.
— Надо бы покрасить, — сказал Долгунов. — У нас, я думаю, найдется красная краска?
— Завтра утром пошлю маляра. Гореть будет! — пообещал Нил Иванович.
— Смотри не подведи, — предупредил озабоченно Долгунов. — Ни кумача, ни красного сатина у нас нет!
Парторг ночевал в кабинете, где он работал почти до рассвета. Утром, когда торфяницы ушли на поля, он вышел на улицу и зашагал по поселку. Все дорожки были уже приведены в порядок и посыпаны желтым песком. Ограда во всю длину была увешана фотографиями ударниц. Маляр красил в красный цвет трибуну. Художник писал лозунги. Огромная цифра на отдельном плакате показывала процент выполнения плана участком.
Долгунов не заметил, как у парка остановилась дрезина.
— Зазнаешься, Емельян Матвеевич, людей не узнаешь!
— Какое зазнаюсь! — отозвался Долгунов и, улыбнувшись, шагнул навстречу управляющему трестом и группе представителей партийных и других организаций. — Видите, товарищи, сколько у меня тут народу готовится к празднику, — сказал он, здороваясь с прибывшими.
— Все возрасты, — пошутил Завьялов. — Надеюсь, эти бригады не за счет сушки торфа?
— Конечно! Торфяницы подготовке праздника отдали свои выходные дни. Работают домохозяйки и, как видите, школьники, педагоги и служащие. Все, можно сказать, добровольцы, — пояснил Долгунов и прибавил: — Народ немножко уважает нас, вот и…
— Да уж наслышаны, наслышаны! — подхватил управляющий трестом. — О вас, Емельян Матвеевич, слава гудит по всем нашим предприятиям.
— Это правда, — поддержал руководителя Завьялов, — торфяницы за Долгунова в огонь и воду пойдут. А все потому, что он и сам расшибется, а все сделает для них.
Долгунов смутился, его впалые щеки покрылись слабым румянцем.
— Как же иначе члену партии, коммунисту!
— Хорошо сказано, — поддержал инструктор МК партии Адамович. — К сожалению, товарищ Долгунов, ваши девушки видят не во всех членах партии коммунистов.
Завьялов, лукаво прищурясь, обратился к молодому, невысокому, с темными усиками на смуглом лице человеку в суконной гимнастерке и в сапогах:
— Товарищ Адамович, замнаркома совсем недавно хотел отдать под суд Долгунова и Нила Ивановича за срыв ими графика по кладке змеек, а теперь, как видите, они герои дня.
Адамович улыбнулся.
— Мне кажется, Михей Иванович, вы напрасно отделяете себя от Емельяна Матвеевича и Нила Ивановича.
— Где уж нам, товарищ Адамович, в герои попадать!
— Скромничаете, скромничаете! — дружески подмигнув Долгунову, Адамович положил руку на его плечо. — Ничего, Михей Иванович, Емельян Матвеевич и Нил Иванович не подведут вас.
— Болотные волки! — щуря голубые глаза, поправил со смехом управляющий трестом.
Все расхохотались.
Долгунов повел приехавших длинной аллеей по парку.
Гости остались довольны подготовкой к торжеству.
— Что ж, — спросил управляющий трестом, — придется провести праздник предприятия на участке Нила Ивановича. Согласны, Михей Иванович?
— Раз они так подготовились, то и без нас, пожалуй, обойдутся, — толкнув слегка локтем управляющего, проговорил с лукавым задорцем Завьялов и остановил взгляд на инструкторе. — Как вы, товарищ Адамович?
— Не обижайте Долгунова и Нила Ивановича!
— Правильно, товарищ Адамович! Мы не только подготовились к празднику, но и далеко обогнали в кладке змеек другие участки, — сказал не без гордости Долгунов. — Праздник всего предприятия должен состояться на нашем участке.
— Победили, победили! — подхватил дружески Завьялов. — Согласен. Приедем гулять к вам.
— Милости просим, — пригласил Долгунов. — Мы всегда хорошим гостям рады. Приезжайте, угостим на славу!
Долгунов проводил гостей до дрезины. А когда они уехали, Емельян Матвеевич, устало вздохнув, прошел в конец аллеи, сел на лавочку, привалился к спинке и закрыл глаза.
Парк стал наполняться голосами. Появились вернувшиеся с полей девушки, бригадиры, техники. Прибежал запыхавшийся Нил Иванович.
— Уже уехали? — обратился он к Долгунову, снимая фуражку и вытирая платком пот с лица.
— Приедут, — улыбнулся парторг. — Победили! Праздник будет на нашей улице!
Долгунова и Нила Ивановича окружили начальники и парторги полей. Тут же вертелся Аржанов, только что вернувшийся на участок с бригадой Свиридова. Громко, чтобы все слышали, он говорил Волдырину:
— Устал я очень на добыче, Петр Глебович. Да и как, сам понимаешь, не устать, когда ни днем, ни ночью поспать как следует не дают! Пойду сейчас к себе, разденусь и такого задам храпака, чтобы после можно было еще несколько ночей не спать.
И он, не ожидая ответа Волдырина, зашагал в свой барак.
Войдя в комнату, Аржанов запер на крючок дверь и, не раздеваясь, лег на кровать. Окно не занавесил. Сумерки сгущались. Сонные темные мухи лениво ползали по столу, накрытому серой скатертью. Аржанов сунул руку под матрас и стал шарить под ним. Не найдя того, что искал, он быстро встал. «Где же финка?» — удивился он. Заглянул под кровать, потом на стол и, не найдя финки, снова лег на кровать и задумался, стараясь припомнить, кто заходил к нему в комнату.