— Нет, я насчет Волдырина, Нил Иванович.
— Я могу, Ольга, разговаривать только по самым неотложным делам, — строго сказал Нил Иванович, — на другое сейчас нет ни минуты времени. Поняла? — И он опять протянул руку, но, встретившись с настойчивым взглядом девушки, почувствовал, что ему не удастся выпроводить ее из кабинета, не выслушав.
«Рязанки все с характером. Они только на первый взгляд кажутся тихими и застенчивыми, но стоит лишь несправедливо отнестись к ним, как они сразу становятся другими — упрямыми и настойчивыми. Да и в работе они огонь. А Ольга характером перещеголяла их всех», — подумал Нил Иванович и, откинувшись на спинку стула, проговорил с досадой:
— Ольга, поверь, не могу сейчас говорить с тобой! Отложи этот разговор хоть до завтра. Смотри, я даже побриться еще не успел к празднику.
— На то вы и начальник. Назвались, как говорится, груздем, так и полезайте в кузов!
— Я хотел бы видеть тебя в этом кузове, если не груздем, то хотя бы сыроежкой, и ты бы, красавица, не то запела! — воскликнул с легким раздражением Нил Иванович. — Ты вот поспи-ка два-три часа в ночь…
— А вы думаете, Нил Иванович, у меня нет таких ночей? Я не больше вашего сплю, — возразила Ольга.
Нил Иванович, махнув рукой, сказал:
— Не будем спорить о том, кто сколько спит. Так зачем это ты пришла?
— Не могу я, Нил Иванович, работать с Волдыриным, — начала Ольга. — Дело у меня валится из рук.
— Ну и сказала! Ну и сказала! — воскликнул Нил Иванович. — Слыханное ли дело, чтобы у пятисотницы Тарутиной работа валилась из рук! Загибаешь, Олечка, загибаешь. Никогда не поверю.
— Правду говорю, Нил Иванович. Лучший бригадиршей числюсь на всем участке, а на поле Волдырина дело у меня не пойдет.
— Не только на участке — на всей Шатуре, по всей стране гремит слава о тебе как о лучшей торфянице.
— Вот то-то и оно-то! — протянула Ольга. — А теперь этот хваленый ваш бригадир работает хуже всех на поле, да и на всем участке. Разве мне, Нил Иванович, легко сознавать это? — У Ольги глаза стали влажными от слез. — Нелегко, Нил Иванович. Мне стыдно даже перед двухсотницами, некоторые смеются прямо в лицо: «Тарутина, ты же пятисотница, а отстала от нас!»
— На чужой роток не накинешь платок, — мягко сказал Нил Иванович и улыбнулся. — Не расстраивайся, Тарутина, ты еще поведешь поле к рекордам, да так, что и сам Волдырин вприпрыжку побежит за тобой. Он уж не такой плохой производственник.
— Вот и вы шутите, Нил Иванович, а мне плакать хочется. Вы и представить себе не можете, какое это зло Волдырин!
— Что ж, Ольга, давай реветь вместе.
— Думаете, не ревела? Ревела, а потом поняла, что ревом не поможешь делу, не вышибешь дурь из головы Волдырина, и к вам пришла.
— Чего же ты хочешь от меня?
— Или Волдырина снимите и назначьте хорошего начальника, или отпустите меня на другое поле. Не могу я больше срамиться на его поле!
— Ишь чего захотела: не больше и не меньше, как «снимите» или «переведите»!
— Да! Именно так! Если вы, Нил Иванович, не уважите мою просьбу, дальше пойду, пожалуюсь на вас, — ответила Ольга, чуть улыбнувшись.
— Куда ты пойдешь? Никуда, Ольга, не пойдешь.
— Нет, пойду. А то возьму и бухну об этом на празднике. Ведь слово-то вы предоставите мне на торжестве?
— Можешь, конечно, бухнуть, — настораживаясь, сказал Нил Иванович. — Знаю я вас! Я думаю, Ольга, мы договоримся и без буханья. Не такие дела решали. Думаю, и это разрешим к лучшему.
В кабинет вошел Долгунов, весь забрызганный торфяной жижей.
— Здорово, друзья! — устало сказал парторг. — С добрым утром вас и с праздником! — Он остановил взгляд на лице Ольги и обеспокоенно спросил: — Я вижу, что вы о чем-то серьезно беседуете. Может, помешал?
— Ты никогда не мешаешь мне, — обиделся Нил Иванович. — Прежде всего ты скажи, где уже успел извозиться в жиже. На брюках грязь, на фуражке хвоя…
— На фуражке! — воскликнул Долгунов. — Хорошо еще, что не на голове.
— Куда путешествовал?
— На место аварии ездил.
— Ну и что?
— Одно скажу — скверно! Какая-то стерва завелась и у нас на болоте.
— Ты так думаешь? — вскочив со стула, спросил испуганно Нил Иванович.
— Так думаю.
— Факты?
— Каких тебе еще надо фактов! — воскликнул Долгунов и зашагал по кабинету. — В прошлом сезоне на соседнем участке огонь слизал тридцать тысяч тонн фрезерного торфа. Кто-то поджег, несомненно. Недавно торфососы кто-то подорвал? Подорвал. С карт на поле Барсукова гидромассу кто-то спустил в канавы? Спустил. Гидромассу кто-то нынче ночью выпустил в болото? Выпустил. Так какие еще факты тебе нужны? Мало их? Еще надо тебя и меня вместе с поселком поднять на воздух, а?
— Этого только не хватало! — пробормотал Нил Иванович, опускаясь на стул.
Долгунов остановился и подсел к столу.
— Так-то вот, Нил Иванович! Я был на месте аварии, опросил мотористку одну, потом другую, говорил с инженером добычи и из этих разговоров убедился, что гидромасса спущена в болото неспроста. Сегодня у нас праздник, большой день, и вот какая-то каналья решила омрачить нам его…
— Надо поймать негодяя, — сказал Нил Иванович. — Что ты, Емельян Матвеевич, думаешь? Кого подозреваешь?
— Дело не в подозрениях, — уклончиво ответил Долгунов. — Одни мы ничего не сможем сделать, тут нужен специалист по таким делам. Я постараюсь побывать у Павлова… — Он взглянул на Ольгу. — Да и Ольга пусть поговорит с ним. У нее глаз на людей верный.
— Дело, — согласился Нил Иванович. — Лейтенант, наверно, приедет на наш праздник. Как думаешь, Тарутина?
— Не знаю, — смутившись, тихо ответила Ольга.
— Ну-ну, вижу, что будет, — улыбнулся Нил Иванович. — Сердце — вещун. А теперь давай твое дело закончим, Емельян Матвеевич поможет. Все равно без его участия этого вопроса не решить. — И Нил Иванович рассказал парторгу о претензиях Тарутиной.
Долгунов выслушал начальника участка и сказал:
— Ольга права, дело говорит. И я понимаю ее. Каждый из нас, болеющий за добычу торфа, поставил бы вопрос точно так же.
— Да, все это так, нельзя же ставить ультиматум, как это делает Ольга! Согласен, что Волдырин слабоват, разбросан, а кроме того, самоуверен, груб, не имеет подхода к рабочим, к добровольцам. Он привык относиться к торфяницам по старинке, по старой болотной традиции…
— Всегда пьяный, — добавила Ольга.
Нил Иванович вспылил:
— Пьяный! Укажите мне: кто не пьет на болоте? Куры у нас пьют! А где я вам возьму такого знающего и идеального начальника поля, которого просит Тарутина? Где? — Нил Иванович даже покраснел и шлепнул ладонью по лысине.
— Это я слышал от тебя, Нил, — сказал Долгунов.
— Я поставлю Волдырина на свое место, призову его к порядку. Да-да! Обязательно, вот увидишь! Гм… Наконец, сам помогу ему. Но что Ольга предлагает, невозможно. Не могу согласиться.
Долгунов встал и прошелся. Затем, повернувшись к столу, сказал:
— Твое дело хозяйское, ты решаешь, а я даю совет. А мой совет — снять Волдырина. Найти человека, подготовить и поставить. Так надо, Нил Иванович, и чем скорее ты это сделаешь, тем лучше для дела.
— Не выйдет! Я не стану снимать Волдырина. Что предлагает Ольга. Если опять заартачится… Сядь, сядь! — забеспокоился Нил Иванович, увидев, что Ольга решительно поднялась со стула. — Что же ты уходишь, не договорившись?
— Я пыталась сработаться с Волдыриным. Но разве можно с таким человеком работать! Не стану!
— Ничего, ничего, Ольга! Нажмем на него — шелковым станет!
— Вижу, что жмете, Нил Иванович. От ваших нажимов не у Волдырина спина трещит, а у меня и моих торфяниц. Вы хорошо знаете Волдырина. Если он вам так дорог, то отпустите меня и мою бригаду к другому начальнику.
— Ну это, Ольга, нехорошо с твоей стороны, — сказал Долгунов. — Это ты идешь по линии наименьшего сопротивления, бежишь от трудностей. Нет, ты уж оставайся принципиальной до конца. Ты комсомолка, добейся своего! Дело сделай, а потом и смотри, стоит уходить или нет.
— Сделаешь с вами, когда вы уцепились за Волдырина, как за крепкую веревку, а она сгнила давно! — сказала горячо Ольга. — Неужели вы не видите, что он назад тащит весь участок?
— Я за него не держусь, — возразил Долгунов. — Ты, Ольга, мое мнение о нем слышала, оно не расходится с твоим.
— Ладно, Тарутина, — согласился вдруг Нил Иванович с парторгом, — снимем Волдырина, как только подберем человека ему на смену. Потерпи еще маленько. После праздника займемся с Емельяном Матвеевичем…
— Только, надеюсь, не в конце сезона это будет, — сказала Ольга, — а намного-намного раньше?
— Ну и девушка! — вздохнул Нил Иванович и качнул головой. — Ну и характерцем тебя наградили папаша и мамаша… Не характер у тебя, а золото!
— Не жалуюсь на родителей, — улыбнулась на шутку Ольга.
— Значит, договорились?
— Договорились, — подтвердила девушка и вместо с Долгуновым вышла из кабинета.
Нил Иванович, оставшись один, задумался. Разговор с Ольгой и Долгуновым отодвинул его мысли от праздника, и он никак не мог не думать о Волдырине, о подыскании на его место человека, о выпущенной в болото гидромассе, о подорванных торфососах.
«Да, и надо же какому-то стервецу выпустить гидромассу, да еще под праздник! Как на это дело поглядит начальство?» — подумал Нил Иванович и поднял голову.
В это время открылась дверь и вошел Аржанов. Он развязно и весело поздоровался с начальником участка и наигранно сказал:
— Нил Иванович, я с просьбицей к вам. Дайте мне отпуск деньков на пять, не откажите! Домой съездить надо, что-то старики мои ноют. Отпуск я заслужил, Нил Иванович, сами знаете, как я стараюсь, — ни от какой работы не отказываюсь.
— Работу твою знаю, но все-таки дать отпуск в разгар сезона… Сам видишь, как у нас с людьми трудно.
— Ну, Нил Иванович, хотя бы на три денька! Ночью покошу траву… Нил Иванович, пожалуйста! Я всегда думал о вас как о хоро