Марат слабо улыбнулся – ему нравилось, когда окружающие намекали на его сексуальную неутомимость.
– Вообще-то в постели она ничего. Раскованная, без комплексов. Только вот…
– Что?
– Не знаю я, как мы ее будем голой снимать. У этой, как ты метко выразился, мадам нет груди.
– Как это? – оторопел Филипп.
– А вот так, – развел руками Марат. – Размер минус один. Плоскодонка. Стиральная доска.
– Может быть, тебе все же стоит устраивать кастинги перед тем, как приглашать кого-то позировать? – запоздало предложил Филипп. – Что, мало знаменитых баб с нормальными сиськами?
– Ты что, идиот?! – взвился Логунов. Он ненавидел, когда его критиковали.
– Но тогда бы у тебя не было таких проблем, – резонно возразил Филипп. Он видел, что приятель нервничает, и специально говорил со спокойной рассудительностью, словно с буйным психом беседовал. «Тоже мне, гигант большого секса!» – зло думал он.
Только сейчас, пожалуй, в голове Филиппа окончательно сформировалась мысль, которую он бессознательно вынашивал, наверное, не один месяц. Он вдруг понял, что его бесконечно раздражает этот холеный самоуверенный Марат. Все в нем раздражает – и розовые наманикюренные ноготки, и выщипанные брови (ну разве мужское это дело – часами торчать в кабинете косметолога), и высокий голос с капризными нотками, и медленная вальяжная улыбка, которую сам Логунов считает невероятно сексуальной, и тело, безупречно смоделированное дорогими диетологами и фитнес-инструкторами. Но все вышеперечисленное можно было бы стерпеть, если бы Марат был хорошим человеком. А он – свинья. Эгоист, нарцисс, хам и психологический садист. Нравится ему издеваться над несчастными модельками, нравится чувствовать себя важным и главным.
Филипп представил, как теперь Марат будет с небрежным презрением рассказывать на светских тусовках о Марине Керн. «Ах, эта безгрудая нимфоманка? Знаем, знаем, пробовали…» Скажет что-нибудь в этом роде и непременно приглушенно рассмеется. Чтобы все окружающие поняли – вот какой он, Марат Логунов, искушенный стервец.
– Ладно, теперь-то что говорить? – неожиданно примирительно улыбнулся редактор. – Понимаешь, «Сладкий год» не совсем обычный календарь. Он не такой, как остальные эротические журналы и прочие жанровые издания. Нам в принципе не важны параметры модели. Важно, чтобы это было, во-первых, раскрученное, а во-вторых, неожиданное лицо. Знаменитая женщина, которую никто и не ожидал увидеть голой. Пусть у нее шрам от аппендицита, кривые ноги и морщинистая шея – любого человека можно сфотографировать так, что он будет выглядеть красивым и сексуальным.
Филипп удивленно слушал. Иногда Марат был в состоянии изрекать такие неглупые тонкие вещи, что было сложно представить, как это в одном человеке могут уживаться хамство и рассудительная интеллигентность.
– Мне важно, чтобы человек излучал сексуальную энергию, чтобы у него в глазах светился секс, – продолжал тем временем разглагольствовать Марат. – По такому принципу мы и выбираем героинь для календаря.
– Тогда какие проблемы с Керн? Она звезда, ее считают секс-символом. А то, что грудь маленькая – да наплевать, многим нравится. Приподнимет то, что есть, ладошками, я ее снизу сниму, никто ничего и не заметит.
– Да нечего там ладошками приподнимать, – посетовал Марат. – Впрочем, сам сейчас увидишь… Она идет.
Марина действительно приближалась – они не сразу ее заметили, потому что появилась она не со стороны отеля, а откуда-то сбоку. Выглядела она неплохо – настолько неплохо, насколько в принципе может выглядеть женщина за тридцать, злоупотребляющая косметикой, ночной жизнью и крепкими алкогольными напитками. Сопровождала Марину бледная невыспавшаяся стилистка.
Увидев Марата, Керн просветлела, заулыбалась – судя по всему, ей-то как раз понравилась ночь, проведенная в постели обаятельного главного редактора. Она подбежала к нему и уже собралась было запечатлеть влажный хозяйский поцелуй на его небритой щеке, но Марат дернулся в сторону.
«Бедная, – подумал наблюдавший эту сцену Филипп. – Она еще не знает, что является для Логунова просто «одноразовой» девчонкой, причем еще и не самой лучшей и запоминающейся из этих самых, «одноразовых». Хотя ей, наверное, не привыкать». Филипп читал ее мемуары. Марина лихо, с циничным юмором описывала свои сексуальные победы над разнообразными знаменитостями – в книге она выглядела беспринципной, всеми желаемой стервой, играючи расправляющейся с истерзанными мужскими сердцами. Однако между строк Филиппу почудилось отчаяние человека, у которого никак не получается бросить якорь – и едва ли уже получится когда-нибудь. Слишком много неизлечимых комплексов, слишком дурная репутация, а репутацию не смоешь, как столь любимый ею грим.
– Ну и почему мы опаздываем? – холодно и строго поинтересовался Марат.
– Я проснулась возрожденной, – с готовностью объяснила Марина. – Сам знаешь почему. Уже собиралась отправиться сюда, когда почувствовала острую необходимость поделиться своей энергией с окружающим миром. Чтобы мир стал еще прекраснее, – она кокетливо подмигнула. – И я отправилась в уединенное место на морском берегу. Я медитировала.
Филипп понял, что она хочет показаться глубокой и разносторонне развитой – и это есть не что иное, как демонстрация достоинств невесты. Знал он и то, что неожиданный выпад Керн подействует на Марата, как плащ тореадора на разъяренного быка. Так оно и вышло.
– Ты что, дура, не понимаешь, что из-за тебя мы время теряем?! – взревел Логунов. – Она, мать ее, медитировала! Нет, вы слышали – ме-ди-ти-ро-ва-ла! А у нас свет уходит. Тебя, кошелка, сюда привезли для того, чтобы ты медитировала, что ли?!
– Я ей говорила… – капризно заметила стилистка, но никто не обратил на нее внимания.
А Марина поникла – ее лицо вмиг покинули все краски: потускнел нежный розовый румянец, высохли глаза – не было в них больше того волшебного сияющего блеска, который появляется у желанных женщин после страстной бессонной ночи.
Марат понял, что немного перегнул палку, и успокаивающе похлопал ее по костлявому плечу. Но когда Марина приготовилась было найти утешение на его накачанной груди, мягко отстранил ее.
– Ладно, у нас впереди целая неделя, – бодро заметил Филипп. – Еще успеем снять. Сейчас давайте хотя бы посмотрим, поищем ракурсы.
Марина вздохнула с покорностью человека, которому нечего терять.
– Мне раздеваться?
– Пожалуйста, – Филипп поправил отражатель света, устроенный на большой металлической треноге.
Совершенно беззастенчиво, как профессиональная стриптизерша, Марина стянула через голову легкий летний свитер. Потом так же спокойно избавилась от свободной льняной юбки, трусов под которой не оказалось. Филипп обреченно вздохнул. Марат нисколько не преувеличивал.
Конечно, ему приходилось видеть разные женские тела, большинство из которых были далеки от совершенства. Талантливый фотограф способен превратить любую Золушку в королеву бала – все зависит исключительно от ракурса, света и грима. Но Марина казалась безнадежной – у нее была безликая фигура неспортивного двенадцатилетнего пацана.
Филиппу невольно вспомнилась Азия – та тоже была худой и ребристой, как щепка. И тем не менее она казалась сексапильной – была в ней какая-то изюминка, харизма. В конце концов, порнофильмы с ее участием были нарасхват – если, конечно, этот факт вообще может служить доказательством чьей-либо сексуальности.
Бледная кожа Марины была сплошь усыпана бурыми веснушками. Сразу видно, что этой женщине неведома радость материнства – ее живот был впалым, а грудь… Нет, для ее груди казалось невозможным подобрать подходящий эпитет. Два еле заметных бугорка, увенчанных аккуратными бледными сосками. «Странно, что такой привередливый тип, как Марат, вообще не послал ее подальше, когда увидел такую красоту. Или он был пьян?» – подумал Филипп.
Часы показывали семь утра – день обещал быть солнечным и жарким. Однако утренний морской ветер был довольно прохладным, и через пару минут на Маринином теле забугрились мурашки – теперь она и вовсе походила на тощего общипанного цыпленка из гастронома перестроечных времен. Эту женщину хотелось пожалеть, ободряюще потрепать по щеке, одолжить ей свой пиджак, в конце концов, чтобы она не мерзла так отчаянно. Но никак не тащить ее в постель. Марат и Филипп переглянулись.
– Что делать-то будем? – деликатно кашлянул Марат.
Марина смотрела в сторону – туда, где в залитой солнцем лазурной дали были едва различимы белоснежные пятна кораблей. Она усиленно делала вид, что ей безразлично их разочарование.
– Может быть, подкрасить ей соски? – робко предложила стилистка.
– Что? – Марат посмотрел на нее так, словно она была вдруг заговорившей собакой.
– Ну… Подкрасить их губной помадой. Тогда она будет смотреться… более ярко.
Филипп вздохнул и отложил в сторону фотоаппарат. Похоже, не удалась фотосессия. Модель подкачала, да и свет уже ушел. Что же делать? Может быть, пусть она вообще прикроет грудь ладонями? Маникюр у нее что надо – ногти длинные и крепкие, как у птицы феникс, на некоторых поблескивают вульгарные изумрудные стразы. Нет, едва ли такой вариант можно считать решением проблемы. Грудь-то она спрячет, а с ногами что делать? Ведь если не на грудь будут смотреть зрители, то на ноги. А Маринины ноги напоминали две переваренные макаронины.
– Мне можно одеться? – разлепила губы актриса. И Филипп уже готов был ответить «да», но в этот момент вперед выступила стилистка.
– Вообще-то есть у меня одна примочка, – откашлявшись, сказала она. – Я купила ее в Париже несколько лет назад и ни разу не использовала…
Она порылась в объемном прямоугольном чемоданчике – прямо на песок полетели коробочки с гримом, кисти в прозрачных чехлах, разнокалиберные гребни – и с самого дна достала какие-то странные резиновые лоскуты весьма неаппетитного вида. Стилистка радостно потрясла ими перед носом у ничего не понимающих мужчин.
– Что это? – брезгливо поморщился Марат.