И он, по ходу, заразился.
– Погоди ты, это всё ерунда. – Ник помотал головой, развеивая морок. – Не может быть, чтобы её украли и спрятали.
– Это ещё почему?
– Да ты не была в том шкуродёре. Туда никто не заберётся, взрослый не пролезет, Фролыч и тот не смог. А чтобы туда человека пронести – вообще никак. Мы с Колей опухли, пока её вытаскивали, и это мы вниз тянули, а вверх – просто нереально.
– А другого пути туда нет?
– Другого? Какого другого?
– Ну, я не знаю. Сверху, сбоку. Это же пещера, вдруг там не один лаз.
– Нет там ничего! – заявил Ник, но уже не так уверенно.
– А ты обследовал, что ли? – резонно поинтересовалась Милка.
– Да мне не до того было! – вспыхнул он, чувствуя, что сестра его обходит.
– Вот видишь, – невозмутимо сказала Мила. – Наверняка там что-то есть, но вы не посмотрели. Нашли щель и полезли в неё. А там сбоку, например, нормальный ход. Это же пещера. Так же бывает.
Приходилось признать, что да, бывает. У Милки тоже был какой-никакой пещерный опыт: они вместе начинали в секцию к Фролычу ходить, и первое время сестра не отставала. Но потом ей надоело, и она бросила. Почти все девчонки бросили. Однако мыслить как спелеолог она научилась.
И правда, наверняка есть другой лаз. Почему это им с Колей самим в голову не пришло? Они так обалдели от того, что нашли человека, что им это казалось чудом. А ларчик, возможно, открывался просто.
– Ой, Колетт, ты видишь, с кем связалась! – говорила тем временем сестра. – Он даже про пещеру свою любимую не соображает. Ничего. Теперь я беру всё в свои руки. Сейчас мы пойдём к нам домой и там быстро всё про тебя выясним.
– В смысле – быстро выясним? – Ник почувствовал, что сестра снова начинает его бесить и из-за этого он плохо соображает. – И зачем нам домой?
– Домой – чтобы не привлекать внимания. А выясним без проблем. Для этого есть интернет. Ты уже её в соцсетях пробивал?
– Нет. – Ник снова почувствовал себя дураком.
– Неть, – передразнила Милка. – То-то и оно. А это надо было первым делом сделать.
– Но как? Ты знаешь её имя?
– А что, кроме как по имени, по-другому не ищется? По фото, например. Нет? Ох, голова. Ладно, давай прямо сейчас я тебя щёлкну, и побежим.
– Щёлкну? – не поняла Колетт.
– Почему ты постоянно переспрашиваешь? – спросила Мила между прочим, наводя телефон на Колетт.
– Она некоторых слов не знает, – объяснил Ник.
– Интересно, может, у тебя и правда французский – первый язык? – Она уже закачивала фотографию в Сеть и погружалась в поиск.
– Что она делает? – спросила Колетт.
– Она тебя сфотографировала. Сейчас будет искать по фотографии.
– Сфотографировала? Когда? Чем? – Колетт выглядела удивлённой и почему-то оглядывалась, будто искала фотографа с камерой.
– В смысле? Не смеши меня! Это телефон же, вот. Видишь? – Мила сунула ей под нос экран, на котором была фотка Колетт – с той же милой растерянностью, с нездешними глазами.
«Надо будет потом попросить прислать», – успел подумать Ник.
– Какая удивительная вещь. – Колетт улыбнулась. – И музыку играет, и фотографирует так быстро…
– Удивительная-то удивительная, но нам ничего пока не даёт, – сказала Мила. – Интернет тебя не знает. Выдаёт всякую ерунду. Вон, смотри. – Она развернула галерею портретов: тут были девочки, девушки, даже рисованные, и фото кукол. Но ни одной Колетт. Хотя бы похожей. – Аккаунта в соцсетях у тебя, кажется, нет. Или там нет твоих фоток. Или они закрытые, так что поиск не выводит.
– Или ей нельзя иметь свою страницу, – сказал Ник и сам удивился, что это сказал.
Милка просияла:
– А ты начинаешь подавать надежды, мой маленький друг. Правда! Есть ведь такие люди, всякие там разведчики, министры, я не знаю, – короче, очень секретные люди. Им самим нельзя светиться в сетях, и семье они не разрешают. Ты про папу ещё что-нибудь помнишь? Кем он работал? Может, он у тебя разведчик? Может, он поэтому за границу уехал?
Колетт покачала головой.
– Ладно. А про себя саму? Ты, например, балетом никогда не занималась?
– Балетом? – Колетт искренне рассмеялась. Ник впервые слышал её смех, и он невольно заулыбался тоже. – Отчего же балетом?
– Ну, у тебя осанка. Или, может, не балетом, а какими-нибудь танцами?
– Я танцую плохо, – сказала Колетт. – На балу всегда была хуже всех, меня редко приглашали. Моя сестра гораздо лучше меня танцует.
– На балу? – удивился Ник, но Милка заметила другое:
– Ага, сестра! Теперь мы знаем, что у тебя есть сестра. А что ты про неё ещё помнишь?
Но Колетт уже замолчала, и на её лице проступило то самое выражение, которого боялся Ник, – она снова была не здесь, а в какой-то тёмной глубине, где он не мог ни видеть её, ни ей помочь.
– Не помнит, – сказал он. – Она когда так зависает, это значит, что не помнит.
– Нет, мне кажется, – медленно, с напряжением проговорила Колетт, – мне кажется, я что-то помню. Да, сестра. Она была… Они с папой где-то… Нет. – Она вдруг закрыла глаза. – Не могу. Нет.
– Ясно, значит, это нам пока ничего не дало. Ладно, не отчаиваемся. Ищем дальше.
– Может, поискать объявления о пропаже человека? По приметам. Ведь если она потерялась или её украли, то ищут, – предложил Ник.
– Точно! Мне определённо нравится с тобой работать. – Мила покровительственно потрепала его по плечу, но Ник отстранился. Она уже снова хотела было нырнуть в Сеть, но остановила себя: – А, не. Бесполезно. В таких объявлениях обычно тоже есть фотка. И поиск её бы вывел. А тут – ничего. Ну я всё-таки поищу, конечно… – Она стала набирать в строке.
– Удивительно, но всё, о чём вы говорите, не вызывает во мне никаких воспоминаний, – проговорила Колетт. – Я смотрю – и во мне пустота. Как будто я правда никогда ничего подобного не видела. Ни вот этих коробочек, ни таких фотографий.
– А что у тебя вызывает воспоминания? – спросил Ник.
– Сложно сказать. Мне кажется, напрямую – ничего. Но есть вещи, на которые я смотрю, и мне становится как-то теплее. Как будто они мне близки.
– Например?
– Например – вы оба, брат и сестра. Мне очень приятно слушать, как вы общаетесь. Приятно, что вы ровесники. И что вы так хорошо понимаете друг друга.
– Ха! Это он-то меня понимает! – фыркнула Милка.
– А ты не отвлекайся, – одёрнул её Ник, – занимайся своим делом.
– Вы как будто дополняете друг друга. В этом есть гармония. И это меня успокаивает.
Ник и Мила невольно переглянулись. Они никогда не думали, что могут друг друга дополнять.
– А что ещё? – спросил Ник.
– Ещё? Вон та серая кобыла. – Колетт кивнула на площадь. Ник в первый момент не понял, о чём она говорит, перевёл глаза – там по-прежнему были те же две лошади.
– В смысле, белая?
– Масть – серая. За ней, конечно, очень плохой уход.
– Да уж, помыть бы её не мешало, – согласился Ник.
– Не в этом дело. Мне кажется, когда она пойдёт, у неё будет хромота на заднюю левую – видишь, как она подтягивает зад? И шея недоработанная. Ну и худоба, скорее всего, с желудком что-то не так. Хотя при хорошей работе, на хороших кормах была бы справная лошадь.
– Ты лошадей любишь? – не отрываясь от телефона, спросила Мила. – Я тоже по ним фанатела, когда мелкая была. Но мне мама не разрешила. Она боялась, что я на конюшне целыми днями стану пропадать.
– А мне не запрещали. Это была… passion. Как сказать?
– Да понятно, pasión20, – сказала Милка.
– Они все разные, лошади. Как люди. Мне кажется, у нас было их много. Большая конюшня. Но потом… Что-то отзывается такой… вы знаете, болью, утратой. – Она положила руку на грудь. – Мне кажется, мы их всех потеряли.
– Это очень грустно, – сказал Ник.
– Интересно, что могло случиться? – сказала Милка. – Пожар?
– Нет. – Колетт покачала головой. – По-моему, это был не пожар. По-моему, их всех… увели? Так может быть, чтобы лошадей увели.
– Украли? – не понял Ник.
Но её лицо уже потеряло прежнюю концентрацию.
– Я не помню. Простите. Я даже не уверена, что вспомнила правильно. Быть может, я просто люблю лошадей, а всё остальное придумала.
– Нет, – сказала Милка уверенно. – Ты не просто их любишь. Я думаю, у тебя на самом деле была большая конюшня, причём своя.
– Она что, из деревни? – фыркнул Ник.
– Это ты из деревни. А Колетт наоборот – из большого города. Не отсюда, здесь у нас точно конюшен нет. А из Москвы, например. Или из Питера. И у неё очень богатые родители. Они держали лошадей, и Колетт на них ездила. При этом она училась в частной школе. Или к ней приходили учителя. Поэтому она ничего не знает про обычную жизнь. Ты же видишь, да? – Ник вынужден был признать: и правда не знает. Как будто просидела всю жизнь взаперти. Что-то в Милкиной идее было здравое. – Ну вот. А потом что-то случилось. Например, всех лошадей вдруг украли. Или убили. И Колетт увидела, кто это сделал. Или узнала. И тогда её тоже решили украсть или даже убить.
– Из-за лошадей? – Ник усомнился. С этого места идея давала сбой.
– Ну, не знаю, может, не из-за лошадей. Может, она что-то другое узнала или увидела. Что-то очень важное. Государственной важности. И за это её выкрали и увезли сюда, к нам. И спрятали в пещере.
– А родители её не ищут? – снова усомнился Ник.
– Ищут. Просто её родители – это такие люди, кому скандалы не нужны. Поэтому про такое в интернете не напишут.
– Про папу писали в газетах, – вдруг сказала Колетт. – И про маму тоже. Мы с сестрой вырезали эти статьи. И складывали в коробочки.
– Вот видишь, что мы уже имеем! – обрадовалась Милка.
– И чего имеем? Ты теперь будешь перебирать все статьи во всех газетах, где про кого-то писали?
– Нет! Мы просто знаем, что родители Колетт – важные люди.
– Да в чём их важность? Мало ли про кого пишут в газетах! Когда Коля участвовал в марафоне в Яме, про него тоже написали как про самого молодого участника. И что?