Никогда Салли не видела такой привлекательной туземной девушки. Стройное темное тело с крепкой точеной грудью напоминало бронзовую статуэтку. У девушки были чудесные карие глаза, но черты лица грубоватые и губы слишком толстые и бледные. Намылившись с ног до головы, она вылезла из таза, подняла его и вылила воду на себя.
В это время, весело насвистывая, появился Сэм Маллет — он направлялся на свой участок позднее обычного. Салли отошла за палатку. Но Сэм едва взглянул на девушку, хотя и крикнул ей:
— Мойся, мойся хорошенько, Маритана.
— Мойся, мойся хорошенько, Маритана, — так же весело повторила она.
Девушка стряхнула воду с волос и принялась расхаживать на солнышке, чтобы обсушиться. Затем ушла в палатку и через несколько минут появилась снова в старой белой рубашке Фриско; вокруг бедер она обернула кусок материи с красным и желтым узором, а на шее блестели две нитки стеклянных бус.
Когда Салли стала убирать постели, она увидела девушку у входа в свою палатку. Босая, с веселыми искрящимися глазами, она скорее напоминала мексиканку или испанку, чем обитательницу кустарниковой чащи. Салли приветливо улыбнулась ей, и весь день девушка не отходила от нее, то и дело издавая удивленные восклицания при виде странных обычаев белой женщины и засыпая Салли вопросами на ломаном английском языке.
— Кто эта девушка из палатки Фриско? — спросила Салли Морриса, когда он вечером вернулся с работы.
— Маритана, — пробурчал Моррис. — Он клянется, что она метиска.
— Маритана? — Салли усмехнулась. Вероятно, вот почему мистер Фриско Джо Мэрфи пел с таким ироническим пафосом: «О Маритана, дикий цветок».
— Конечно, это вранье. Она туземка, — сказал Моррис.
— Но она не похожа на здешних женщин, — заметила Салли. — Цвет кожи у нее светлее и взгляд осмысленнее.
— Вздор! — сердито крикнул Моррис. — Маритана — обыкновенная кочевница, и никого Фриско не убедит, будто это не так. А досталась она ему обычным путем.
— А именно?
— В первую ночь, когда мы здесь поставили палатки, неподалеку было кочевье туземцев. Они прислали к нам двух девушек. Фриско решил оставить одну из них, а другую отправил обратно, подарив ей пачку табаку и жестянку с вареньем. Девушка, которую выбрал Фриско, была еще очень молода и пуглива, она начала кусаться и царапаться, как дикая кошка, и в конце концов убежала. Вот почему он и назвал ее Маританой. Кочевники посылали других девушек, но они Фриско не понравились. Старатели стали дразнить его этой маленькой мегерой и назвали месторождение ее именем, чтобы позлить его.
Через месяц Маритана пришла снова. Вероятно, подчиняясь воле своего племени. Ее отец и будущий муж имели свидание с Фриско. За право оставить ее у себя он подарил им несколько бутылок вина и две пачки табаку. Однако нужно отдать ему справедливость, Фриско обращался с ней хорошо, кормил ее и одевал в яркие платья, как цыганку. Некоторое время ей, по-видимому, нравилась такая жизнь, а потом она убежала в чащу, перепачкала свои платья и раздарила все бусы. Теперь она приходит и уходит, когда ей вздумается. Но он требует, чтобы она оставляла свою одежду и все эти стекляшки, когда она убегает к своим, а когда возвращается, она должна вымыться и надеть на себя платье.
Все же Моррис негодовал на Фриско за то, что тот держит Маритану в лагере, когда бок о бок живет миссис Гауг. Эта беззастенчивая, открытая связь с туземкой казалась Моррису оскорбительной для белой женщины, и он запрещал Салли всякие сношения с Маританой.
— Ты должна игнорировать ее… и Фриско тоже, — сказал Моррис.
— Как же это сделать? — возразила Салли. — Девушка ни в чем не виновата, и я не могу быть с ней груба, когда она приходит ко мне из чащи, как дикий зверек. А что касается мистера Мэрфи, то мы, вероятно, все еще у него в долгу?
— Пожалуйста, перестань пилить меня, — проворчал Моррис.
— Если мы у него в долгу, то мы не можем игнорировать его, — настаивала Салли. — Только, Моррис, не пойми меня превратно. Я не меньше тебя осуждаю такое отношение наших мужчин к туземным девушкам.
— Уж в этом ты никогда не сможешь упрекнуть меня, — заверил ее Моррис. — Туземки грязны, от них скверно пахнет, хотя в молодости некоторые из них довольно недурны. Не понимаю, как можно иметь дело с этими дикарками. Но хуже всего то, что есть негодяи, которые похищают этих женщин и насилуют их, а другим белым приходится платиться за чужую вину.
Салли это знала. Ее радовала уверенность, что Моррис никогда не имел дело с туземками: они претили ему. Моррис и раньше рассказывал ей о том, что столкновения между старателями и кочевниками чаще всего происходят оттого, что белые совращают их женщин.
Не потому, чтобы туземцы с неохотой одалживали своих жен белым людям. Но им не нравилось, когда женщин задерживали в лагере, а их сородичам, считавшим, что они в таком случае имеют право на разные блага, не удавалось этими благами попользоваться. Если туземцы в отместку перед утром нападали на лагеря старателей и осыпали их дождем копий, белые отвечали им стрельбой из ружей и проливали кровь туземцев. Тогда начиналась кровавая вражда. Кочевники считали, что все белые принадлежат к одному и тому же племени и отвечают за преступление, совершенное любым членом племени. Таков был их закон — единственный закон, известный им: око за око, зуб за зуб!
В тех местностях, где кочевники были настроены враждебно, они иногда засылали своих девушек в лагерь белых как приманку. Некоторые старатели не могли устоять перед соблазном при виде этих смуглых созданий, приходивших вечерком в лагерь. Другие были осторожнее и, опасаясь тучи копий, отправляли женщин обратно, снабдив их в виде добровольного даяния несколькими жестянками с вареньем или мукой и сахаром. Пусть уходят с миром. Но в дальних районах за Лейк-Кери или в сторону Стрелы золотоискатели, оставлявшие у себя туземок, рисковали жизнью.
В больших лагерях, подобных Хэннану, где темнокожие уже опустились до попрошайничества и напоминали голодных ворон, связи с туземками были делом довольно обычным, хотя большинство золотоискателей стыдилось этого и старалось по возможности скрыть свои отношения с темнокожими женщинами. Но Фриско выставлял Маритану напоказ и именно потому, что она принадлежала к дикому племени, наряжал ее и носился с ней, всячески давая понять, что гордится такой возлюбленной. И это приводило Морриса в ярость.
Сородичи Маританы облепляли палатку Фриско, точно мухи. Они сидели в пыли, поджидая, когда он вернется с работы, и едва он показывался, начинали оживленно что-то лопотать. Фриско расхаживал среди них, посмеиваясь и весело приветствуя их. Он раздавал им жестянки с вареньем, муку и сахар, а иногда старое платье, пачки табаку и куски пестрого ситца. Он держал для этой цели особый ящик, в котором лежали предметы «товарообмена», и доказывал Моррису, что необходимо быть в хороших отношениях с этими «негритосами». Он-де узнал это на опыте, когда плавал матросом в Южных морях.
Австралийские туземцы — это, конечно, не совсем то, соглашался он. С ними не очень-то завяжешь товарообмен. Да, в сущности, им нечего и менять, кроме воды и женщин, да еще знания тех местечек, где можно найти золото. Разумеется, они относились недоверчиво к чужестранцам, захватывающим их земли, но съестные припасы белых людей, спиртные напитки и табак были слишком соблазнительны, и в конце концов желание иметь их пересиливало инстинктивную недоверчивость. Однако Фриско продолжал настаивать на том, что кочевники могут быть полезны человеку, занимающемуся разведкой в безводной стране: когда они к нему дружески расположены, они могут указать ему воду и золото. И с ними вовсе не трудно ладить, если даешь им пищу, вино и табак и знаешь, как подойти к ним.
Дорогое удовольствие, говорил Моррис. Правда, случалось, что туземец приводил старателей к богатой залежи или к тем местам, где была вода, без которой белым грозила гибель. Но, в общем, кочевники хранили тайну своих водоемов с яростным упорством. Ничем нельзя было заставить их открыть местонахождение золота или воды. Они слишком хорошо знали, что золото приводило в их сторону тысячи людей и животных, которые поглощали запасы воды и топтали их охотничьи земли. Моррис уверял, что щедрость Фриско объясняется только желанием удержать Маритану.
Глава XX
Маритана ступала так беззвучно, что камешки едва звякали под ее босыми ногами. Только звон стеклянных бус, которые Фриско подарил ей, да тихий журчащий смех возвещали о ее приближении. Невозможно не улыбнуться ей, не обрадоваться ее приходу, когда она вот так стоит перед тобой, красивая и стройная, и застенчиво глядит на тебя из-под длинных ресниц, словно дикий зверек, — так говорила себе Салли, когда Мари-тана пришла навестить ее однажды утром, вскоре после того, как Фриско и Моррис отправились на работу.
Маритана часами наблюдала за Салли, изучала ее лицо, старалась прочесть мысли белой женщины, как люди ее племени читали следы на песке. Она была так чутка, что сразу же угадывала, если миссис Салли бывала недовольна или утомлена ее присутствием, и тогда тихонько и скромно удалялась.
Но она возвращалась на другой день с простодушным веселым смехом и вопрошающим взглядом. И Салли чувствовала, что ее так же сильно влечет к этой туземной девушке, как Маритану к ней. «Мири» — называла ее Салли; так ее звали туземцы. Они пытались разговаривать друг с другом, пользуясь обычной для приисков смесью английского и туземного языков, и Маритана в простоте души пересыпала свою речь самой непристойной бранью, которой она научилась у старателей.
— Не нужно так говорить, Мири, — удерживала ее Салли. И Мири поняла, что есть слова, которые женщинам запрещено произносить.
Она была очень сметлива и быстро научилась подражать тому, что говорила и делала Салли. Связала себе веник из веток и принялась мести и убирать вокруг палатки Фриско так же, как Салли подметала вокруг своей палатки. Потом Маритана перемыла посуду, выстирала белье Фриско и развесила его на кустах для просушки. Салли научила ее стряпать и шить. Они вдвоем смастерили целое платье из куска ситца с желто-красным узором: обычно Маритана повязывала этот кусок вокруг бедер, и он вечно соскальзыва