Из галереи Гельмана мы переходим в галерею «Лаборатория», где в то время был дурацкий проект: на стенах висели фото, а посередине почему-то стоял рояль. В закуточке сидела девочка — работница галереи. Пименов тут же разделся догола, сел играть за рояль и пел песню, на которой он тогда был помешан: «...все хорошо в Москве, хорошая погода, а в остальном варфоломеевская ночь... что-то еще... ку-ка-ри-ку полковник Кочетков...» — в общем, бред сумасшедшего. Полковник Кочетков - это некий полковник КГБ, который его якобы допрашивал. Дима ударял по клавишам рояля со всей силы в голом виде, подпрыгивал, делал странные сексуальные телодвижения и перепевал постоянно эту песню. Сотрудница галереи смущенно вышла из своего закутка и, улыбаясь, спросила, что это у нас тут. Пименов ответил: «А давай станцуем с тобой!» На что девочка смущенно ответила, что не умеет, а Дима ей: «Да не стесняй-
тесь, что ты, как будто первый раз замужем!» — после чего он схватил ее и начал вальсировать, как волк с зайцем, очень грубо прижимая. Она ему говорила что-то типа «Не прижимайся так», а он ей - «А че ты, у меня уже хуй встал». При этом он отодвигался и было видно, что у него эрекция. Девочку это не смущало, возможно, Пименов ей нравился, хотя она видела его первый раз.
Далее мы заходим в мастерскую Авдея Тер-Оганьяна Там ничего особенного не происходит: Авдей выходил из комнаты, где мы находимся, в это время Пименов одет, потом возвращается - тот уже разделся, пляшет Тер-Оганьян в течение эпизода занят тем, что степлером цепляет холсты к подрамникам. Дальше мы шли по другим галереям и везде подобное повторялось.
Из других мест, которые мы посетили в течение фильма, была штаб-квартира пресловутой «Аум Синрикё», которая располагалась возле Пассажа, во дворе. Это та самая организация, которая потом устроила взрывы бомб с газом в токийском метро.
В то время она была еще легальной, кроме того, довольно гламурной: там был евроремонт, компьютеры, девочки-мальчики в белых рубашечках.
Мы не знали этого места, но шли по улице, увидели вывеску, а тогда Москва была вся заклеена плакатами Сёко Асахары - это такой неприятный толстый японский персонаж в национальном одеянии, почему-то он был чрезвычайно модным и авторитетным. Наверное, потому что у этой секты были деньги: их клипы крутили по телевидению, о них знали все. Второй звездой после него была Мария Дэви Христос. Мы с Пименовым обсуждали не только вопросы искусства, но и вопросы эзотерики. Соответственно, интересны были и современные представители так называемой «эзотерики», подпольные экстросен-сорные московские тусовки, полупсиходелические, полусатанистские.
Из штаб-квартиры той секты нас быстро выперли — Пименов не успел ничего с себя снять или как-то проявить себя. Этот эпизод в фильме присутствует, но любопытен он только с исторической
точки зрения, и показывает, что эта секта тогда была разрешена официально.
Дальше следуют эпизоды, снятые в квартире известного тогда критика Сергея Кускова. Он был еще в относительно хорошей форме, но уже весьма пьющим. Он писал в основном про тусовку художни-ков-шестидесятников. Его отец был известным художником и его друзья позволяли Кускову что-то писать про них, просто понимая, что без этих «халтур» он пропадет, потому что отец его был уже парализован в то время. У Сергея были комнаты в двух коммунальных квартирах, которые располагались в одном доме, но в разных подъездах. Когда мы приходили тусоваться, начиналась пьянка в одной квартире, а продолжалась в другой, где жил отец. Кусков объявлял, что ему нужно кормить отца, и мы переходили из одной комнаты в другую. Кормление отца состоялс в следующем: он варил какие-то сосиски, которыми его с вилочки кормил; отец съедал три-четыре сосиски, кашлял, матерился, после чего Кусков давал ему выпить 150 грамм водки и тот засыпал.
Там была чудовищная антисанитария, все было покрыто жутким слоем копоти: замасленный диван, грязный ковер, полно тараканов. При этом Кускова тараканы вдохновляли на всевозможное творчество. Например, когда он открывал какую-то книгу, а там посреди страниц засох таракан, он обводил ту фразу, которую таракан прикрывал, карандашиком и пытался анализировать, считал, что этот таракан умер там не случайно. Он считал, что прикрыв собой эти слова, тот определял что-то в жизни Кускова. Это было гадание при помощи тараканов - в качестве эпизода оно зафиксировано у меня в фильме.
Далее по сюжету фильма Пименов приходит в квартиру к Кускову, между ними происходит диалог двух эзотериков, которые рассуждают о чем-то более возвышенном и непонятном, а через некоторое время приходит Император Вава. В этот момент Пименов уже срывается с катушек, потому что было выпито какое-то количество водки, и Ваву тут же усиленно поят, чтобы он дошел до необходимой кондиции. Ког-
да все трое уже находятся в определенной кондиции, алкоголь как-то стимулирует сексуальные рефлексы Пименова и тот начинает приставать то к Кускову, то к Ваве.
— Давай трахаться в задницу, давай ты у меня отсосешь, — говорит он Кускову.
— Ну, я не хочу сейчас.
— А когда ты захочешь?
— Ну, я не знаю, давай завтра.
— Ну, может быть. Нет, давай сейчас.
— Нет, ты же сказал завтра.
— Нет, сейчас давай! - и так же далее продолжается диалог, Пименов пристает к людям, как умеет.
Тут вдруг Кусков говорит: «Давай послушаем музыку», - и включает «Life is live» группы Opus.
Под эту тоталитарно-маршевую музыку Пименов и Вава вдруг укладываются в постель, Дима стаскивает с Вавы брюки и трусы и сам обнажается.
Они довольно долго кувыркаются, целуются в засос, периодически отрываясь друг от друга и выкрикивая лозунги типа «Да здравствует искусство и революция!». Причем предшествует этому диалог, когда Вава говорит, что не хочет с Пименовым вступать в отношения, на что тот ему говорит: «Да мы же художники, блять, ты чего!», — и этот аргумент магически действует.
В этот момент приходит персонаж по кличке «Испанский летчик» - арбатский хиппи-тусовщик, попрошайка, плановый наркоман. Он был в бытовых отношениях с Кусковым - они вместе выпивали. Мы его совершенно не ждали, он трезвый, как стеклышко, видит людей, которые без штанов бегают по квартире, от чего он не то что бы в ступоре, а в недоумении, криво ухмыляется, поворачивает голову набок и улыбается. Ему тут же отдают приказ бежать в магазин за следующей партией водки, что он незамедлительно делает. Через 20-25 минут Испанский летчик появляется с сеткой водки и тут же выпивает необходимое количество, чтобы соответствовать всем остальным.
Все уже пьяны на сто процентов и Пименов начинает приставать к Испанскому летчику.
— Ты какие группы любишь?
— Ну, разные.
— А ты бы у Гребенщикова отсосал хуй? - спрашивает Пименов, достав пластинку «Аквариума».
— Не знаю.
— Ну, ты же его любишь.
— Ну, нравится.
— А давай я эту пластинку разрежу на куски, а ты ее съешь и запьешь водкой? Ты же должен подвиг совершить, ты же - Испанский летчик. Ради музыки, своего кумира.
Заканчивается все тем, что Пименов хватает стопку пластинок и ударяет Испанского летчика по голове. Тот потирает ушибленное место и воспринимает все происходящее без улыбки, говоря: «Ну, зачем так, ну, я не знаю, ну, не надо так, не деритесь». Он был хиппи, пацифист, а Пименов не пацифист совсем, он очень брутальный персонаж, поэтому продолжает говорить Летчику: «Ты же Испанский летчик, ты должен подвиг совершать, вот, терпи, терпи!». После ряда таких препирательств Пименов вынуждает Испанскогс летчика звонить своим друзьям, чтобы с ними встречаться в каком-то интересном месте. Из этого ничего не получается, потому что выйдя из квартиры Кускова на улицу и спустившись в метро Испанский летчик очень хитроумно, как будто бы увидев какого-то знакомого, просто от нас убегает.
Остаются Император Вава, Пименов и Кусков, какое-то количество водки и денег, поэтому мы решаем ехать в Ботанический сад около ВДНХ. Весь фильм построен на психогеографии, как у ситуационистов: не знаешь, зачем и куда ты пойдешь, но случайные обстоятельства и намеки тебя выводят. Это параноидальная шизофрения, когда человек видит в вещах, встречаемых на улице, радиосообщениях или телепередачах, вывесках, газетах, книгах персональные сообщения. Например, надпись «Ботанический сад» уже неким образом побуждает нас туда ехать, потому что там может быть что-то особенное. В Ботаническом саду Пименову видится что-то эзотерическое, что он впоследствии назвал «Конструктор зеленого цвета».
Мы едем туда, по дороге я снимаю сцену в автобусе, где Пименов и Вава знакомятся с девочкой, которая на вопрос, как ее зовут, отвечает «Ира». На это Пименов тут же кричит: «Ира! Ура! „Ира“ — это же Ирландская республиканская армия!» От такого у девочки лезут глаза на лоб. Мы выходим на станции «Ботанический сад», идем вдоль ограды, по теплицам, шатаемся какое-то время. Мы пьяны, городим какой-то бред и ведем себя неадекватно, но так как в руках у нас камера, нам за это - ничего. Кусков и Вава писают прямо в горшки с орхидеями - это никого не ужасает. Пименов решает сделать заявление на фоне кактусов, которые находятся в горшках в одной из теплиц, и здесь происходит его монолог о том, что Троцкий превратился в кактус, отправившись в Мексику.
Мы выходим из Ботанического сада уже часа в ДВЕ ночи. Вава предлагает ехать к его подруге, какой-то посольской австрийке. Она жила в ведомственном посольском доме в центре города. Как заявлял Вава, она рада любым посетителям в любое время суток, у нее полно жратвы, питья и всего на свете. К тому времени мы уже выпили все, что у нас было, деньги у нас кончились - естественно, мы нуждались в заправке. Как это ни парадоксально, эта самая подруга довольно легко открывает дверь и впускает всех пьяных людей. Она оказывается застенчивой молодой симпатичной австрийкой, которая по западной традиции вежливости тут же организует стол: открывает банки с деликатесами, нарезает колбасу, сыр, открывает хорошие вина. Стол моментально превращается в мусорную кучу, потому что Пименов блюет на стол, хватает какие-то продукты, запихивает себе в рот, выплескивает вино. Все это девочкой воспринимается как норма - так себя ведут русские, наверное. Она безропотно идет за веником, тряпкой, убирает, предлагает Пименову прилечь на диван.