Концептуально все вертелось вокруг холода, мороженого, полюсов — художники должны были работать внутри этих тем. Тогда Вава сделал свой первый публичный радикальный перформанс с буквами МММ, которые вырезал на груди. Он собирал рожками мороженого кровь и раздавал зрителям — получалось своего рода причастие. Несколько человек действительно ели это мороженое. У Преображенского были видеоработы с ключами и всякими штуками, которые находятся через зеркальную призму: рука попадает в призму, превращается во фракталы, входит в калейдоскопическое пространство и т. д. Работа Литичевского была посвящена деду Порфирию Иванову — персонажу, который обливался водой. У Звездочётова работа тоже посвящалась холоду: фотография, где он в зимней шапке с ушами — дальше не помню. У Фарида Богдалова был иконостас из долларов, возле которого горели свечки. У Басковой — работа «Черный лед», черно-белое видео заснеженных кладбищ.
У Митты была работа «Венера во льду» — отливка классической «Венеры» изо льда, которая экспонировалась в холодильнике среди ледяных кубов и глыб масла. Холодильник был промышленный — большой зал с низкой температурой. Каждому посетителю выдавалась специальная шуба или телогрейка, поверх которых надевался халат, медицинская маска, бахилы, как в операционной, и перчатки потому что все должно было быть стерильно. Женя Митта собирал группы и как экскурсовод водил туда зрителей, показывал работу — одновременно получался перформанс.
Произошел и любопытный инцидент, довольно скандальный, не очень хороший, на мой взгляд, но все
же ожививший экспозицию — идиотский перформанс Кускова. Его Рошняк забинтовал, как мумию, в бумагу, а потом эту бумагу поджег, что вызвало довольно бурную реакцию людей, особенно персонала, который сказал, что там проходят газовые трубы и все может взорваться. Мне за это досталось. Было не столько много огня, сколько дыма. Потом туда приехал Эдуард Лимонов со своей командой — он тогда был участником всех вернисажей, частью бомонда.
Это было довольно непривычное для тех лет индустриальное пространство — стерильное, красивое, с огромными блестящими баками. Там была свежая плитка, огромные цистерны из хромированного металла, много труб и других необычайно красивых вещей. Металл и плитка создавали стерильное пространство, к которому московская тусовка не была приучена. Тогда разве что Бакштейн сделал проект в тюрьме13.
Тогда появился какой-то новый канал, им нечем было заполнять эфирную сетку и они сделали двадцатиминутный репортаж о выставке, который крутили в течение двух месяцев каждый день. Директор завода был дико доволен. Эго событие произвело информационный фурор, о подобных проектах современного искусства никогда столько не говорили по телевидению За этот проект меня тогда неформально окрестили лучшим куратором года, хоть раз похвалили — это очень тешило мои амбиции. Меня пригласили на закрытый банкет в «Риджину», где чествовали как лучшего куратора года, поднимали бокалы, произносили тосты. Потом где-то вышла не очень хо-
рошая статья Лигачевского и статья «Бой пломбира с марсом» — хороший материал Ковалёва14.
1995-1996, Москва
О природе группы «Секта абсолютной любви» — Первые выставки группы
Во время «Голодовки» я познакомился с Императором Вавой — он приходил все четыре дня, мы много разговаривали. Мне показалось, что я мог бы с ним что-то делать. Позже я сдружился с Фаридом Бог-даловым. Мы все вместе однажды были на какой-то выставке в Манеже на втором этаже — там присутствовал весь бомонд. Вдруг, когда мы там выпивали, на какой-то постамент или кубик вскочил Миша Никитин, на другой — Таня Никитина, они разбросали листовки, как классические пропагандисты из фильма «Мать». В листовках были написаны грубости в адрес кураторов, галеристов, буржуев.
Как оказалось, они были очень радикальны, у них образовалось некое противостояние комьюнити, которое они считали насквозь продажным, мерзким, буржуазным. Тогда радикальное искусство, тот дискурс радикальности, который мы задали, был широко обсуждаем во всех слоях художественной общественности. Мизиано в то время делал ставку на Бренера, Кулика и Ригваву, также он поддерживал Осмоловского.
У «Секты...» довольно сложная судьба. Как в случае всех подобных групп, когда она возникла, у нас
была огромная начальная энергия, бешеная эйфория от того, что мы существуем как группа, что у нас много планов, проектов, идей. В первый год существования такого коллектива его сопровождает бешеная энергия и фантастическая продуктивность, но потом все обычно куда-то скатывается. Чаще всего по той причине, что, как правило, такая группа не может получить достойной реализации. Мы жили во времена, когда возникновение чего-то подобного не приветствовалось никем. Времена были довольно суровые, и те люди, которые говорят, что было очень легко раскрутиться художнику, ошибаются. Тогда те, кто занимал ответственные посты (арт-критики, галеристы), отнюдь не стремились поддерживать новых художников, относились к ним весьма равнодушно. Тем не менее, мы ухитрялись практически на пустом месте что-то делать. Нашими излюбленными точками были «ТВ-галерея» и ЦСИ. С людьми оттуда мы находили общий язык, они позволяли нам выставляться на своей территории. С другими ничего не сложилось, хотя мы и пытались как-то взаимодействовать.
8 марта 1995 года мы официально заявили о своем возникновении. «Секта абсолютной любви» состояла из Фарида Богдалова, Императора Вавы, Тани и Миши Никитиных и Димы Пименова. Мы всегда воспринималось тусовкой как что-то маргинальное, странное, ничем не подкрепленное. Богдалов в то время маргинализировался за счет распада группы «БОЛИ»15. Он остался на бобах, так как был менее общительным: у него не было связей, он маргинален по своей природе, потому что был, как и Вава, из ближнего Подмосковья. Мы были люди без протекции в арт-комьюнити, без родственников, не унаследовавшие ничего от своих родителей, что бы позволя-
ло влиться в тусовку автоматически. Когда у тебя нет никаких корней, сращиваться трудно и даже невозможно — до сих пор я не чувствую никакого родства с московской арт-тусовкой, как и с какой-либо в арт-мире вообще. Ощущение чуждости всему и вся, к сожалению, проходит красной линией через мою жизнь. Не приспособился никак в этом смысле и Император Вава — такой же сорняк, чахло растущий на обочине, совсем никому и не нужный.
«Э.Т.И.» или «Нецезиудик» были объединениями людей, более-менее равных друг другу по лидерским интенциям и идеям, а вот «Секта...» — это сборище маргиналов, отбросов, злых на весь мир, которые собрались как уличная банда, чтобы отомстить всем и вся. Нас объединяла, прежде всего, месть, желание утереть всем нос, пробиться какими-то радикальными способами. Я думаю, что такое чувство присуще многим начинающим коллективам, когда они стартуют не в тепличных условиях. Не нужно и говорить, что этот потенциал временный — чем больше энергия, тем быстрее этот потенциал кончается, сгорает очень быстро, потому что нет топлива. Под топливом я подразумиваю успех. Казалось, что при помощи радикальных идей и перформансов, взаимодействия с комьюнити, задавания вопросов этому комьюнити и критики всех тех вещей, которые там существовали, можно прорваться наверх. Здесь не стоял вопрос о продажах или чем-то еще, здесь все идеалистично, наивно — речь шла об изменении идеологии, желании признания всеми остальными того, что ты не идиот. Поэтому и все перформансы того времени были диалогами: в меньшей степени с политикой, в большей — с комьюнити.
1
United Colors of Benetton — один из мировых брендов молодежной одежды среднего сегмента, основанный в 1965 году в Италии. Магазины марки расположены более чем в сотне стран мира.
Она прославилась скандальной серией рекламных кампаний в середине 1980-х, благодаря которым и сам Оливьеро Тоскани получил известность.
2
Креозот — смолянистая жидкость темно-коричневого цвета, которой пропитывают шпалы.
3
В тусовках хиппи означало еду, оставленную недоеденной посетителями заведений общепита.
4
Бертольд Шварц — немецкий францисканский монах, живший в XIV веке и считающийся европейским изобретателем пороха.
5
В конце 70-х и начале 8о-х годов XX века в «Московском комсомольце» публиковались материалы, посвященные полузапретной в ту пору тематике (неформальные молодежные движения, рок-музыка, западный кинематограф и тому подобное). В до-е это была реальная информационная поддержка молодым художникам, чьи акции регулярно освещала газета.
6
«Революционно-репрессивный рай» — рукописная книга, сделанная совместно Дмитрием Пименовым и Анатолием Осмоловским в 1990 году.
7
Галерея в Трёхпрудном переулке — легендарная некоммерческая галерея московского андерграунда, существовавшая с 1991 по 1993 год. В галерее находились мастерские художников
А. Тер-Оганьяна, В. Кошлякова, Д. Гутова, Ю. Шабельникова и других. Там же каждую неделю проводились выставки — всего их было проведено около сотни.
8
Иосиф Бакштейн (род. 1945) — российский искусствовед, художественный критик, куратор. Основатель и директор Института проблем современного искусства, комиссар Московской биеннале современного искусства.
9
Михаил Гробман (род. 1939) — российско-израильский художник, поэт, теоретик и идеолог «второго русского авангарда».
В 1971 году эмигрировал в Израиль, где в 1975-м основал художественную группу «Левиафан»; издавал одноименную газету.
С 1990 года совместно с И. Врубель-Голубкиной издавал газеты «Бег времени», «Знак времени», «Звенья», с 1993 года по сегодняшний день — журнал «Зеркало».
10
«Тишина номер 9» — телепередача о современном искусстве начала 1990-х годов, созданная режиссером Татьяной Диденко. Она являлась своего рода «авторитетом» в «официальных» кругах телевизионщиков как представитель «неофициальной» культуры и пользовалась симпатией в среде художников и музыкантов. Развитие концепции «Тишины номер 9» характеризует постепенный отход от «авторского телевидения», предоставление художникам эфира в качестве ведущих и авторов сценария, переход от использования видеоматериалов как элементов визуального украшательства документальных съемок к прямым цитатам видеофильмов как материала, имеющего собственную художественную ценность.