Я был на нескольких его акциях, в частности, в ГМИИ им. А. С. Пушкина, где он обосрался перед картиной Ван Гога. Он меня позвал на перформанс как своего единомышленника. Была приглашена не очень большая группа людей, человек десять.
Мы стояли в небольшом зальчике, где висели картины Ван Гога, там же сидела смотрительница музея. Бренер начал вскрикивать «О, Винсент!», полез в штаны и достал оттуда какашки, они чуть потекли, стали капать. Все разошлись. Одна исследовательница Малевича позже мне рассказала, что той служительнице стало плохо и она чуть концы не отдала. У меня не было шока, потому что я догадывался, что Саша точно что-нибудь сделает в таком духе. Я был удивлен, но слово шок вряд ли здесь применимо.
Можно считать, что мы подружились, у нас бывали теплые проникновенные разговоры, он мне давал читать машинописные копии своих вещей. Иногда он достаточно искренне разговаривал, а иногда это были провокационные разговоры. Мне сейчас трудно оценить, о чем были его мысли, но иногда он высказывай крайне утопические хлебниковские идеи, и я быстро понимал, что в действительности он так не думает. Мне казалось, что он гораздо рациональнее, чем то, что он высказывает. Хотя были моменты, когда я поражался его откровенной наивности.
Когда я им заинтересовался, я не до конца понимал, что в его творчестве достаточно много плагиата, о чем он потом сам мне сказал. Метод использования плагиата провозглашался еще как русской футуристической школой, так и ситуационистами. Саша, более-менее осведомленный в этих вещах, прекрасно понимал, что он заимствует формулы у других. Бывали куски текста, которые он вставлял в свою статью, например, из чужих статей. Я издал «Терентьевский
сборник»89, названный по имени режиссера и авангардиста Игоря Терентьева, погибшего в 1930-е годы. Он был более левый человек, чем Мейерхольд, своего рода русский дадаист. Это был сборник, связанный с крайними формами литературы, то, что потом назвали радикальным. Первой статьей, посвященной Терентьеву, в сборнике была статья Саши Бренера. Прочитавший ее Алексей Цветков, литератор, потом сказал, что половина переписана из Эткинда11.
Я Эткинда не читал и опубликовал статью, потому что она была хорошая. Саша никак мне это не объяснял и конкретно об этой статье мы не разговаривали никогда. Но я думаю, что он объяснял это так же, как объясняли ситуационисты: что использование старых текстов в другом контексте или наполнение их новым мотивом — это достаточно революционное творчество. Я в плагиате ничего не вижу дурного, если он не превращается в тупое переписывание. У Саши плагиат был всегда остроумен, всегда к месту и действительно наполнялся новым содержанием.
Саша по образованию филолог, а в Израиле работал журналистом. В Москве он писал статьи в «Художественный журнал». У меня есть несколько старых номеров еще огромного по формату «ХЖ» с Сашиными статьями. Часть из них мне казалась очень интересной, часть — похожей на манифесты авангардистов прошлого. Уверен, что какую-то долю этих текстов он откуда-то скопировал или заимствовал.
В 1996 году была издана его книга «Интернационал неуправляемых торпед». Многие, в том числе и я, считают это лучшей книгой Бренера. Он сам так чаете
говорил, хотя Саша многократно может менять свое мнение на разные темы. Позже я издал «Что делать? 54 технологии сопротивления отношениям власти» (1999 год), «Обоссанный пистолет», в которой три книжки — его дневник из голландской тюрьмы, где он сидел после того, как нарисовал доллар на картине Малевича в амстердамском Стеделик-музее. Совсем недавно издал «Римские откровения» и «Проделки в Эрмитаже», где он рассказывает, как делает какашки в разных местах.
У меня много сохранилось его бумажных писем, которые он присылал, когда стал регулярно и надолгс уезжать в Европу. На протяжении всего нашего знакомства мы несколько раз ссорились и расходились на несколько лет. Я даже специально придумывал себе поездки в Стамбул, чтобы с ним встретиться — мы созванивались, переписывались, он просил приехать. Обе встречи в Стамбуле закончились конфликтом. Один раз мы встретились в Будапеште, вместе праздновали Новый год, пьянствовали. В Израиле он работал с Михаилом Гробманом и, как он говорит, потом подрался с ним, потому что Саша очень плохо реагирует на всякие проявления авторитаризма, патернализма и так далее. Саша этого не выдерживает и у него начинается взрыв эмоций, истерика, чего он не стесняется и считает совершенно естественным для себя. Возможно, часть наших конфликтов была с этим тоже связана, но я старался себя контролировать в этих ситуациях.
Однажды в Стамбуле он выплеснул мне в лицо стакан пива, когда мы сидели в кафе. Я ему в ответ дал кулаком в нос, встал и ушел. С тех пор мы не виделись несколько лет. Так было много раз, доходило до того, что один клал на лопатки другого, но при этом Саша всегда очень сильно расстраивался. Мне кажется, что его придирки ко мне были очень глупыми и неуместными. У всех леваков, и Саша — не исключение, существует куча разных придирок, типа того, что «видели с тем, кто нам не нравится, значит, сам нам тоже не нравишься». Я хотел быть просто издателем, а он хотел, чтобы я был больше, чем изда-
телем. У меня не было того восторженного состояния, чтобы я постоянно внимал. Возможно, ему хотелось, чтобы я был в отношениях учителя и ученика: он приносит, а я хватаю.
Последние встречи, которые у нас были в Вене и потом в Лиссабоне, были достаточно тяжелыми.
Он к тому моменту уже стал другим, не столь открытым, как раньше, злее обо всех говорил. Мне показалось, что он напряжен, озлоблен и расстроен, но держит себя в руках. Наверное, и во мне было что-то не то — я этого не исключаю. С Барбарой они, конечно, совершенно разные люди, но каждый из них нашел что-то друг в друге. Они себя ощущают маленькой ячейкой, которую объединяет ненависть ко многим явлениям окружающего мира. Иногда мне кажется, что Саша ненавидит то, что ненавидит каждый из нас просто многие вещи ощущает острее в силу своего поэтического чувства. Я сам наблюдал ситуации, на которые я, например, реагирую спокойно, а он — нет. Так было в одном из венских музеев, где за билетами пришлось стоять в очереди. Он с трудом переживает то, что ему хоть как-то препятствует.
Здесь стоит оговориться, что я не был никогда практикующим психологом, поэтому в анализе чувств я, как и все, использую какое-то свое представление о ситуации. Относительно всего, что вызывает у него чувство протеста, Саша осуществляет прямое действие. Если ему что-то не нравится, он бросает тухлые яйца, как это делали в средние века (так он однажды забросал Гельмана на каком-то мероприятии в Политехническом музее). Это не касается близких людей, единомышленников. Ему не нравится ложь, фальшь, то, во что превращено искусство. Он часто употребляет в отношении людей слово «обманщики», но для него это политики, художники, литераторы, те из них, кем руководит не творчество, а другие мотивы. Такое действие для него часто заранее продумано, конечно же, это демонстрация собственной позиции, в ней есть и элемент пиара, скандальности, как у русских дадаистов и футуристов.
В Бренере есть изрядная доля амбициозности, но она сочетается с трогательным романтизмом.
Мне не кажется, что у них с Барбарой есть надежные единомышленники или надежные опорные точки в разных уголках мира. Есть друзья, с которыми Саша предпочитает не ссориться. Я не знаю наверняка, почему он уехал из России. Мне кажется, из России можно уехать, когда культурная жизнь тут покажется тошнотворной.
Бренер очень много писал, у него много стихов — не думаю, что я издал все. Саша много книг издавал на Западе и в Москве независимо от меня. Например, его издавал некий Алексей Сосна, кто-то еще в 1990-е издал книгу «Тук-тук-тук, рубите сук». Я ничего не имею против этого, тем более мне далеко не все его работы нравятся. Кстати, первая книга, опубликованная Сашей в России — это «Сумасшедший разведчик» совместно с Димой Пименовым.
Не знаю точно, но думаю, что они сами ее издали за какие-то деньги, на тот момент я еще не был знаком ни с тем, ни с другим (позже я издавал работы их обоих). Как Пименов правильно выразился: Саша — черно-белый, а он — цветной. У Пименова всегда такой цветной букет, а у Саши черно-белое документальное кино, достаточно прямые стихи.
Не помню, с чего началось знакомство с Пименовым, но думаю, что с какого-нибудь хамства. Когда Пименов хочет познакомиться с человеком, он начинает с известных приемов. Я потом их изучил и как психоло] использовал в одной из работ. Я понимал, как талантливо он владеет техниками разрушения общения. Эго его поэтическая сторона — разрушать общение и при этом еще завладевать оппонентом. Пименов — человек, который притворяется сумасшедшим, оставаясь очень разумным и рациональным. Ум и безумие у него смещают друг друга. Он настолько интеллектуально одарен, что его безумие не уничтожает одаренность.
Я всегда задумывался о том, что сумасшествие — это просто немного другое видение мира; это и есть ключ к его литературе и литературе многих других поэтов.
В конце 1990-х я издал его книжку «Муть». Примерно в это же время он сделал предисловие
к книжке Бориса Поплавского10, русского дадаиста и поэта, который умер в 1935 году, за много лет до Диминого рождения, просто Диме очень понравились его стихи. Предисловием это назвать трудно, скорее некое эссе про Поплавского, благодаря нему книга обретает очень современную направленность: это не «гробик» в архиве с комментариями, а межвременной диалог.
К «Мути» была приложена «Проза альтернативной жизни». Поскольку эти страницы идут после «Мути», на них меньше обращают внимания, но это очень талантливый и искренний текст. «Муть» разошлась, но не быстро, хотя тираж был маленький. В современных условиях невозможно продать книгу, если у автора нет громкого имени или соответствующей рекламы. Но если ты не хочешь вернуть деньги срочно, то это не проблема: медленно продающаяся книга точнее находит своего читателя. Я думаю эту книгу переиздать. Но у него есть многое другое, неопубликованное, что тоже нужно издать. Поэт не может не писать, он не может остановиться, это очевидно. Настоящие поэты действительно живут этим, из них исторгается эта музыка. Надо понимать, что поэт не обязательно пишет рифмованные и нерифмованные строки в записную книжку, в журнал. Поэт может быть и режиссером, и издателем.