Словом, есть только видимость хаоса, за которой легко различается точка приложения всех сил цивилизации: человек, homo economicus (тело и душа человека, и – отдельно – интеллект), но не личность, homo sapiens; в проблему разумно-духовных технологий, в проблему духовного производства личности, не вкладывается ни цента.
Кстати, о деньгах…
Беларусь, как известно, – центр Европы. Но в ходу здесь не евро, а золотые червонцы, напоминающие отлитую луну. Так и говорят: эта танцовщица обойдется вам в девять лун. И лунатикам, то бишь олигархам, есть где тряхнуть мошной: к услугам гостей небольшой, однако исключительный по степени оснащённости специализированными методиками развлекательные центры, луна-парки (как правило, филиалы все тех же лабораторий). Все те, кто окружает Веню, состоят клиентами банков, где на вклады набегают бешеные проценты. На одну луну – пол-луны годовых.
Есть даже своё телевидение, которое благопристойно популяризирует деятельность ДН. И его зрители, не подозревая об этом, становятся участниками экспериментов.
И все это обустроено на деньги Венички, который, выражаясь пафосно-деревянно, не верит в духовные возможности человека (личности); однако, чтобы придать своей вере философскую легитимность, Босс согласился поставить всемирно-исторический эксперимент, который, к тому же, он воспринимает как турнир, приносящий ему немалое удовольствие, ибо победитель заранее известен.
Это версия, в которую должен верить я, главный участник всемирно-исторического эксперимента. Какие цели на самом деле преследует Веня с помощью ДН ПП, я могу только догадываться.
Моя проблема в том, что я – догадываюсь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
9
9.2.
Когда я почувствовал, что в моей жизни на правах полновластной хозяйки присутствует судьба?
Глупый человек не сможет разглядеть судьбы – в лучшем случае он увидит злой рок. Судьба не прячется, но она открывается тому, кто умеет понимать, кто воспользовался возможностью стать личностью. Только открыв для себя, насколько ты обложен законами со всех сторон, ты обретаешь реальную свободу, и от того, как ты распорядишься ею, и будет зависеть твоя судьба.
Иначе сказать, судьба всегда в твоих руках; однако от тебя требуется делать не то, что хочется, а то, что должно.
В этом и заключается суть творчества. Жизнетворчества. Удовлетворять самые неистовые желания в рамках несвободы – самое жалкое рабство, которое рядится в одежды своеволия и бунтарства. Жизнь такого человека не отбрасывает тень судьбы; он лишён судьбы, жизнь его имеет траекторию жалкого существования, которое имитирует линии судьбы.
Это и только это называется ирония судьбы: когда судьбы нет, а кажется, что – в избытке. Линий – хоть отбавляй.
Присутствие в своей жизни судьбы я ощутил тогда, когда понял, что я свободен; а почувствовал себя свободным тогда, когда близко познакомился с Веней; а с Веней я стал сближаться с того момента, когда он ткнул пальцем в серебряного скарабея и спросил: «Это что за насекомое?»
Мой вывод таков: у несвободного человека не может быть судьбы. Можно было бы сказать – всё начинается со свободы; но с чего начинается свобода?
Она начинается с отделения функций разума от функций психики. Ум – вот подлинная точка отсчёта в человеческом пространстве (пространстве физическом, социальном и ментальном). Если что-то и начинается для человека, то начинается всегда с качества ума.
Поэтому всё на свете проще, нежели могло показаться умным, но гораздо сложнее для понимания, чем это представляется дуракам.
Я помню стук судьбы в ворота моей обители. Тук-тук.
«Любовь, о которой столько говорят, в которую хочется верить, но редко удается увидеть в жизни, которая манит, словно клад искателей сокровищ, о которой знает каждый, но которая редко (так, чтобы только напомнить о себе, поманить, заставить поверить в то, что она существует) становится реальностью, – так вот любовь, как ни странно, есть на белом свете. Да, есть.
Почему же любовь – невидимка?
Все дело в том, что чувство любви дано пережить крупным личностям, удел которых не просто прожить жизнь, но – обрести судьбу. Те, кто испытали любовь, – знают, что такое судьба. Те, кого любовь обошла стороной, даже не подозревают, что они горестно, хотя и деликатно, осведомлены о присутствии в мире силы, называется которая «не судьба».
Вот в таких простых координатах проходит – пролетает! – жизнь человека.
Для любви необходимы венцы творения: умный мужчина и тонко чувствующая женщина. Всех остальных просят не беспокоиться по поводу любви. Существуют, в конце концов, секс, эротика, либидо – обойдетесь. Для продолжения рода стимулов достаточно.
И если женщина чувствует тонко, она рано или поздно, через общение с мужчиной, усваивает две библейских по значимости заповеди (которые и умный мужчина-то вырабатывает с величайшим трудом, и то – в пору зрелости): принимать умного и порядочного, следовательно, всегда в чем-то талантливого мужчину таким, каков он есть, гениальным и в то же время сложным и непонятным в общении (ни в коем случае не унижать его подгонкой под всеобщий аршинчик – не ожидать от него блестящих, как все дешевое, доблестей пустых рыцарей), и не навязывать ему своих проблем (не превращать его в инструмент решения своих проблем, заставляя испытывать чувство вины по поводу того, что он невольно обманывает ее ожидания). Принимать и не навязывать.
Надо окружать его заботой и стараться делать общение праздником, – то есть, поводом испытывать радость обоим. Не надо покушаться на свободу любимого мужчины, не надо бояться оставить его наедине со свободой, иначе он перестанет быть тем, кого нельзя не любить. Любовь – это искусство удерживать свободой. Не надо бояться избаловать его излишним вниманием: умного мужчину невозможно испортить любовью. А если мужчина раздражает вас тем, что он озабочен самопознанием, «самокопанием», недостаточно вас ценит…
Значит, не судьба. Любовь не состоялась. Мужчине не нашлось пары. Он может испытывать безответную любовь – но это всего лишь отчаянное стремление к идеалу (что весьма смахивает на карикатуру на любовь).
А бывает, что и женщина не может найти себе достойного спутника – и тоже начинает испытывать безответные чувства к нему, тоскуя, в сущности, по идеалу. Она в принципе готова воспринять главные заповеди – но нет рядом того, кто это смог бы оценить. Увы…
Для умного мужчины любовь занимает место в ряду таких ценностей, как истина, добро, красота и производных от этого духовного и гносеологического корня сокровищ свобода, творчество, счастье . Любовь – это эмоционально-психологическая ипостась истины, свободы, творчества и счастья. Другими словами – результат работы одаренного человека над собой, его духовный багаж, отлаженный строй мыслей и чувств.
Вот почему к умному мужчине надо тонко приспосабливаться – но ни в коем случае не узурпировать его культурные функции, его бремя и каторгу, через которые он приходит к вещам, излучающим духовное сияние. Зачем! Это путь к разрушению гармонии. Тонкая женщина это чувствует – что и делает ее мудрой, хотя и счастливо лишенной ума. Широта натуры мужчины (ум) и женщины (тонкость) должны быть сопоставимы. Тогда мужчина и женщина усиливают достоинства друг друга, чем делают понятие «широта натуры» практически беспредельным.
И это пугает: попробуйте-ка все время укрощать бесконечность.
Вы все еще хотите любви? Уже нет? Возможно, вы правы…
А вот умный мужчина и тонкая женщина всегда стремятся к любви, они рискуют, конечно, но не могут поступать иначе: это было бы неразумно.
Причем здесь весна, соловьи, удушливый аромат сирени и зашкаливающий пульс вкупе с потоотделением?
Все это может быть, конечно, началом подлинной любви, но само по себе является, скорее, ее суррогатом, общедоступной альтернативой.
Попробуйте написать рассказ о любви, не написав того, что я сейчас написал и что, конечно, в рассказ никак не помещается, словно инородное тело в чуждую среду. Как любовь отталкивает разумное к ней отношение, но не может обойтись без него, так и рассказ органично не совместим с аналитикой, удалить которую, однако, можно только с глубиной».– Что это такое? – спросил Веня, небрежно распустив листки веером, что он обычно лихо проделывал с денежными купюрами.
– Это начало одной моей работы; продолжением стала моя жизнь, поэтому перед тобой только отрывок. Возможно, когда-нибудь завершу свой опус. А может, и нет. Во всяком случае, для этого необходимы такие стимулы, которые у меня сейчас отсутствуют. А что тебя так взволновало?
– Меня взволновало, как ты изволил выразиться, то, что в этой твоей галиматье для меня, живого человека из плоти и крови, в котором и страсти бушуют, и мысли водятся, – для меня нет места. Я читаю и чувствую, что это приговор таким, как я. Ты взял и сделал меня – походя, небрежно, без тени сомнения – человеком второго сорта. Этот бред твой философский – просто вызов мне. Ты меня презираешь?
– Да при чём здесь ты?
– Не увиливай от ответа. Если ты так думаешь, значит, презираешь меня. Я, да будет тебе известно, совершенно иначе смотрю на отношения между людьми, на отношения с женщинами.
– Ты имеешь полное право быть самим собой.
– Нет, нет, будь достоин того, что написал. Метишь в небожители – так не прикидывайся овцой. Не унижайся.
– Допустим, я мечу в небож-жители – именно потому и вынужден прикидываться овцой; тебе такое не приходило в голову?
– Ладно. Пусть. Такого унижения и оскорбления я ещё не переживал в своей жизни. Жил, жил как белый человек – и в один момент меня сделали чёрной костью. Быдлом.
– Я не собирался никого унижать или оскорблять; это вообще писано не для тебя.
– Дозволь слово молвить. Я не желаю тебе счастья или несчастья; я хочу пожелать тебе другого: чтобы то, о чём здесь написано, стало стержнем и принципом твоей жизни. По идее, ты не должен быть против – если ты, конечно, не врал, когда писал.