В плане философском и нравственно-духовном, личностном, требования культуры более или менее внятны. Но что значит диктатура культуры в плане социальном? Ведь миллиарды желудков в панаме будут против того, чтобы им навязывали азы культуры.
Лишняя личность в духовном отношении – значит лишний и в плане социально-психологическом (в том числе морально-нравственном), и природно-физическом. По полной программе, по всей корявой парадигме. Все не так, как у людей. Урод. Монстр. И лишний измениться не может, и люди – тем более. Лишнего хочется ликвидировать, лишить его жизни. И, заметь, лишнего не жалко, ибо он даже не образует сколько-нибудь заметное меньшинство, он всегда подозрительно один.
Вот это временное равновесие, культурный тупичок и есть духовное содержание эпохи. Хорошо. А дальше? Попытаемся заглянуть в ближайшее будущее.
Духовные ценности должны определять характер социума – то есть люди должны будут измениться, прогнуться под лишнего. Должны – ибо информация более высокого порядка определяет информацию порядка менее высокого. Это закон. Всеобщий, в том числе гуманитарный.
Диктатура культуры – это диктатура Закона. Это, как ни крути, право силы. Значит, социум придется ломать? Духовно – и, значит, социально-психологически, и физически? Ломать волю тех, кто привык жить хлебом единым? Именем культуры? По всей корявой парадигме?
Благородный мотив здесь один: если не ломать, будет еще хуже. Следовательно, социальная революция неизбежна?
Это, конечно, напоминает логику большевиков – с одной только поправочкой. Логика большевиков, формально-диалектическая логика, родившая сумасшедшую доктрину о «диктатуре пролетариата» – это карикатура на логику диктатуры культуры, на логику тотально-диалектическую, которой во времена большевиков не было и в помине. Сначала появилась карикатура, и только потом оригинал. Считать ли это достаточным основанием для того, что оригинал был скомпрометирован, еще не появившись на свет? «Телега впереди лошади» если и аргумент, то аргумент из арсенала все той же формально-диалектической логики.
Но социальные пертурбации – это не шутки. Как относительно безболезненно привить культуру на древо жизни? Или относительно безболезненно – это относительно мало крови?
Как?
Все законы, на которых основана диктатура культуры, прописаны; ситуация почти революционная. Для реализации воли к культуре не хватает той самой воли к жизни. А воли к жизни как момента воли к культуре не хватает потому, что пока в избытке витальное вещество, которое питает диктатуру натуры. Понял?
Я чувствовал, что Веня «поплыл». Он на моих глазах пал жертвой Логоса, не излюбленного своего нейро-лингвистического программирования (НЛП), которым пытался он околдовывать меня, а Логоса, Смысла, когда «ничего личного» становится глубоко личным. Я точно угодил в его ахиллесову пяту.
– Пошёл на х…, – сказал Барон, глядя на меня пустыми, стекленеющими глазами.
Это означало, что сегодня – возможно, к моему великому сожалению, – я победил окончательно. Моя победа в отличие от «поражений», которые только и бывали настоящей победой, не гарантировала мне никакого завтра.
«Победа» очень напоминала поражение.
Серое небо, облитое по краям густым сливочным кремом, выглядело тревожно и умиротворенно одновременно. Сливочное солнце соскальзывало за горизонт.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
2
2.3.
«Вскоре после этого на территории ДН Планета Плутон взметнулись ввысь небесно-голубые купола храма Господня в честь святых Петра и Февронии. Строили быстро, силами нескольких бригад.
И вот тут-то начало твориться необъяснимое. Храм вскоре завалился набок, купола «поехали» (кресты, естественно, подались к земле), как объяснили строители, но не разрушились, а как бы замерли, накренясь (зодчие и прорабы никак не могли определить тип и характер строительной ошибки). Батюшки, которых приглашали служить в храм, один за другим заболевали и отдавали Богу душу, сиречь умирали. После третьей смертельной хворобы священнослужители стали отказываться от крайне выгодных предложений; само баснословное предложение они рассматривали как известного рода искушение. Филя, которому с лёгкой руки Барона намертво прилепилась кличка Туз, вновь «поднялся» (ему несказанно везло в картах), но, после исповеди в храме, потерял дар речи. Сам барон д` Огород…
Впрочем, видели его крайне редко, и потому болтали всякое.
Мирская слава Планеты Плутон становилась всё мрачнее и мрачнее, поползли зловещие слухи.
Однажды в Центре появился отец Сысой – цветущего вида мужчина, с ухоженной густой бородой, которому чрезвычайно шёл черный цвет, с влажными вишневыми губами и прямым открытым взглядом. Осмотрев церковь и многократно, размашисто осенив себя крестным знамением, он попросил аудиенции у Барона.
Барон принял пастыря.
Вскоре начались чудеса. Храм выпрямился (причём, брак в стене устранили всего несколько рабочих, просто и обыденно), кресты гордо держали перпендикуляр, верующие охотно потянулись к святому месту, где их неизменно встречал уверенный отец Сысой. Туз вновь обрёл дар речи, а барон д` Огород…
Его в церкви не видели, но с отцом Сысоем он здоровался за руку, если случалось встречаться лицом к лицу.
Туз, пришедший в себя настолько, что уже желал жениться на медсестре Татьяне Оливье, рассказал Барону следующее.
– Они везде – но они не мешают жить. Понимаешь? Они тебя не трогают, словно одобряют твоё поведение. Вот я на исповеди признался, что общался с теми силами – так батюшку хватила кондрашка, а я с перепугу замолчал. Потом вижу – нет, они не мешают мне ходить в храм. Они не против. Понимаешь?
– Кто «они», Туз, как ты себе это представляешь?
– Барон, мы же все в их власти. Неужели ты думаешь, что тебе дали бы Плутон построить, если бы ты делал что-то не то? Значит, Плутон – богоугодное дело, смекаешь? Или вспомни, как я тебя спас… Ты ведь был уже труп, утопленник. Я достал со дна моря неживое тело, и чуть сам не утоп. А ты ожил, волей кого-то всемогущего… Это ведь не я тебя спас.
– Туз, а тебе не кажется, что ты – это уже не ты? Ты уже не тот, прежний расп…дяй, ты стал крепко верующим. Разве нет?
– Конечно, я верю. Я столько пережил. Только вот не знаю, как назвать моего Бога.
– Это неважно. Как говорит Платон, если ты не веришь в себя, то непременно поверишь в высшие силы. В чём-то он прав…
– Знаешь, Барон, не доверяю я Платону. Он какой-то не наш.
– Это не твоего ума дело. Ходи в Божий храм и молись своему дьяволу.
– Да я, вроде, Богу молюсь.
– Вот и молись. А о чём молишься, кстати?
– В карты мне везёт, тьфу, тьфу, тьфу, жениться собираюсь.
– Так ведь твоя Танька на ведьму похожа, разве нет, шулер?
– Ну, и что, что похожа? Я чувствую, что поступаю правильно. У меня на душе спокойно, понимаешь?
– Понимаю, понимаю… Потому и храм для вас построил. Пользуйтесь. Ни в чём себе не отказывайте».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
3
3.3.
Офелия Виноград не была коброй; она оказалась изумительным экземпляром рептилии того рода, в котором эгоизм счастливо маскировался под заботу об интересах другого. Она думала только и исключительно о себе – а избраннику ее казалось, что заботится она исключительно о его персоне.
Выяснилось это достаточно скоро и грубо. Пока я жил с Офелией и думал об Алисе (тщательно скрывая от Алисы само существование Офелии), земная Офелия делила меня с неким Альбертом Короедом, самоотверженно принимая все его слабости и недостатки. Растроганный Короед в знак благодарности сделал Офелии официальное предложение. Подарил ей кольцо с дешевым бриллиантом. С которым она явилась в мой дом.
– И давно у тебя с Альбертом? – попытка подавить брезгливость делала мой вопрос несколько надменным.
– Дорогой, но ты меня полностью устраиваешь! – был ответ.
Понятно. Если женщина принялась отвечать не на те вопросы, делать большие глаза и вообще «включать блондинку» (Офелия, кстати, и была яркой блондинкой – светлым пятном в жизни всякого повстречавшегося ей на пути мужчине), значит, она неуклонно следует своему плану, о котором, скорее всего, и сама понятия не имеет. Она просто и естественно держит тебя за дурака, прикидываясь при этом полной дурой. Меня, тебя, Альберта. Всех.
И что опять меня поразило в женщине: она не испытывала угрызений совести, она сразу же стала искать повод обидеться. Кто не верит слезам, любит поплакаться.
С этим проблем не возникло: поводов я дал ей сразу несколько. На выбор.
Проблемы возникли с «нравственным законом во мне». Но это были уже мои проблемы. Я понял так, что «битый небитого везет» – это сказка не о животных, это сказка, созданная самими животными, в частности, лисой. Или коброй. Или скотиной волком. И сказка эта становится олицетворением «народной мудрости».
Какие еще нужны доказательства чудес?
Вскоре я решил, что пришел черед Алисы. Ибо: она не кобра и не эгоистка.
Она мой последний шанс.
И я послал ей SMS-сообщение: «Ты испекла мне сыромак? Кстати, выходи-ка за меня замуж».
Ответ получил быстро. «Я должна подумать. Мне уже сделали предложение».
Зачем же так лупить меня по фибрам?
Зачем же так хватать меня за жабры?
Среднестатистическое нечто, типа Альберта, которое разбрасывается предложениями направо-налево от неуверенности в себе, не отдавая отчета, что эта его, мужская, неуверенность придает ей, женщине, уверенности в себе, – «это» опять перешло мне дорогу?
Нет, это Алиса от отчаяния!
А если она серьезно…
Что ж, своим выбором она назначила цену самой себе.
Или это от молодости и от неопытности?
Тогда надо помочь ей разобраться, надо спрятать свое самолюбие в карман и позволить ей ощутить мою уверенность.
Мне так хотелось придумать ей оправдание – тем более, что ощущение рыльца в пушку не давало мне покоя. Если бы не было истории с Офелией – я имел бы полное право обидеться. Я как человек чести просто обязан был бы сделать это. Но ведь Офелия была. Да, Алиса ничего не знает об этом (я надеюсь). Но ведь я же знаю. Если я буду вести себя так, будто Офелии не было, я буду врать. Я превращусь в дешевого Альберта. Что несовместимо с любовью.