Как быть?
Ведь если быть честным до конца, то именно я и никто иной загнал ее в ситуацию выбора, когда и выбирать-то нечего. Сам факт паузы (сложный, якобы, выбор) – это ее способ сохранить лицо, обрести и закрепить чувство собственного достоинства.
С другой стороны, факт паузы – это еще и способ поставить меня на одну доску с каким-нибудь Альбертино. Я, увы, это заслужил, а она, увы, это почувствовала.
Формально прав был я, а по сути нравственно сильнее была ее позиция. Потому что она не врала, а я врал. Она своими фибрами ощутила, что в моем поведении что-то не так.
Мне пока никак не удавалось не врать, не лукавить. Я чувствовал, что настоящая сила приходит тогда, когда ты не врешь. Это очень сложно – не врать в конечном счете . Дело ведь было не в том, что я был с Офелией; дело было в том, что я тем самым перечеркивал тот вариант жизни, который в глубине души считал единственно правильным для себя. Я предавал не Алису; я предавал себя.
Но понял это только пройдя через предательство, раньше понять почему-то не получалось. Вроде бы, и претензий больших к себе не предъявишь (не сознательно ведь врал!); но правда была в том, что я не столько объяснял, сколько оправдывался, уши у меня при этом были опущены, а рыльце, измаранное пушком, приходилось часто облизывать. Жабры ходили ходуном. Физиологические симптомы нравственной нечистоты были налицо.
Алиса же не врала – и я любовался ее поведением. Даже если я выдумал ее, даже если такой Алисы не существовало, мне нужна была именно моя мечта.
Я понял, чего хочу, врать больше не имело смысла, и во мне проснулась жажда действий.
Добиться Алисы – вот что стало моей целью.
Вариантов действий были тысячи. Я мог позвонить, а мог и не звонить. Не звонить, опять же, можно было по-разному: не звонить час, два, пять, двадцать четыре. Позвонить сию минуту – но что при этом сказать? Можно поинтересоваться погодой, можно доложить о погоде, можно спросить о книге, можно сказать, что люблю…
Тысячи вариантов.
Можно послать SMS – и опять же куча нюансов. Я настолько увяз в соображениях тактических (благо со стратегией все было ясно), что мне стало казаться, будто все будет зависеть от того, как я поступлю и что скажу.
Потом я понял: если мне судьба зависеть от таких мелочей, значит, «не судьба» и есть моя судьба. А если нам судьба быть вместе, что бы я ни сказал, судьбу не изменишь. Придумал я Алису или не придумал: вот в чем вопрос.
И все же судьбе надо помогать (так, вместе с крепнущей мыслью во мне просыпался мужчина). Надо было что-то сделать, и сделать правильно.
И я решил отправить SMS. «Можешь уйти от меня – уходи без предлога. Не можешь – не ищи предлог, чтобы остаться. Просто скажи «да». И пригласи меня на чай с сыромаком. Иногда надо помогать судьбе».
Получил ответ: «Я не ищу предлог. Но сейчас не вернусь».
Самое сложное в мире – разобраться в своих чувствах. Чем умнее человек – тем умнее его чувства. Самое сложное чувство – любовь. Оно по силам только разумному мужчине.
А когда любовь приходит в соприкосновение и взаимодействие с иными укорененными в человеке чувствами, вторгается в его сбалансированный мир (где, правда, к любви уже все готово – иначе зачем вся эта подготовительная работа?), бывает очень сложно понять, чего же человек хочет на самом деле.
Испытываешь изумление, доходящее до степени столбняка: взрослый мужчина, уже отчасти познавший себя (ибо познал, что есть познание), вдруг оказывается в ситуации, когда он не в состоянии себя понять!
А все потому, что все потребности, мотивы поведения, осознанные и неосознанные идеалы одновременно пришли в движение. Все бурлит, клокочет, неумолимо обновляется – кажется, что происходит революция. Кажется, что человек становится другим. В какой-то степени так оно и есть. Вот почему разобраться в себе в этот момент – значит, понять нового, другого человека.
Но это только начало беды, под названием счастливая любовь. Когда ты себя поймешь, наконец, тебе предстоит осознать тот грустный факт, что почти невозможно объяснить свои чувства любимой женщине. Обнаружить их можно – а вот разъяснить нет. Ты остаешься один на один с собой, со своими чувствами. Кто бы мог подумать, что именно любовь делает человека безнадежно одиноким!
И самое страшное – надо в гордом одиночестве принимать решения. Угадывать и взвешивать риски. Бояться. Быть неуверенным – и в этом хаосе принимать верное решение. Это возможно, если не врать. А врать себе на таком уровне умственного развития почти невозможно. Духовный аристократ не врет – просто потому, что для него это противоестественно. Этот признак – не врать, не разрушать нравственный закон в себе – служит родо-видовой отметиной, словно рога у оленя. Аристократ, он же мужчина, не врет.
Вот это все и называется серьезные отношения с женщиной. И только такие отношения создают мужчину. Глубокие отношения не могут быть не мучительны. А любить превращается в искусство – искусство прощать (основа которого, конечно, ремесло), вовремя закрывать и открывать глаза, любить себя, мыслить. Плакать. Смеяться. Ненавидеть. Ревновать. Таить надежду.Почему – «не вернусь»? И почему – «сейчас»?
После нескольких дней мучительного ожидания я не выдержал и позвонил.
– Знаешь что, – сказал я, – ты со своей средненькой внешностью и средней душой просто боишься быть рядом со мной. Ты решила отказаться от счастья, за которое надо бороться, решила быть с Альбертом, так? Лучше синица в руке – так это называется?
– Я не боюсь, – сказала она.
Боже мой, что я наделал, зачем с языка моего сорвалось то, что продиктовано было отчаянием!
И я, прикусив язык, сел писать ей письмо, подбирая слова и стараясь быть объективным.ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
4
4.3.
Темнота.
Крупная угольно-черная ворона с серым клювом (перья словно наклеены и покрыты тусклым лаком) алчно копошилась в зеленой стриженой траве.
Я долго смотрю на нее взглядом, упирающимся во что-то во мне.
Странная штука любовь: бывают минуты, когда я не люблю свою Алису – и страдаю от этого.
Скрываю это сам от себя.
Темнота.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
5
5.3.
Дежавю. Новый виток.
Поединок роковой вступал в новую стадию. Это был еще не девятый вал, но шторм усиливался. У моей ревности появилось новое лицо или, если так можно сказать, открылось новое дыхание. Ревность моя – при моем-то умище, который квалифицировал ревность как форму идиотизма! – стала питаться невозможностью прибрать к рукам всю женскую природу моей возлюбленной. (Я ведь говорил: во сне я почувствовал себя Алисой. Нет, Алису в себе. Нет, примерил роль Алисы. В общем, ощутил мужское начало как оскорбительное продолжение женского).
Я испытал (стыдно сказать) ревность к ее желанию иметь ребенка. И эту патологическую ревность взрастил во мне – кто бы мог подумать! – мой умище. То бишь, жалкий интеллект-овца, прикинувшийся волком-умом. И все это под бдительным оком разума. Невероятно.
Вот как это было. Однажды…
Нет, эту занимательную историю следует излагать иначе.
Во мне вдруг обострилась реакция на верно изложенные логические доводы (очевидно, так интеллект и усыпил разум).
Любит ли Алиса меня?
Алиса любит меня (действительно любит!) – как потенциального отца своего ребенка. Как исполнителя своей мечты. Как волшебную палочку.
Но палочку нельзя любить саму по себе. Она любит свою мечту – а ей, да и мне, кажется, что меня. Но есть ли для нее в этом мире я как я, Платон, существующий отдельно и независимо отдельно от ее мечты (против которой я, разумеется, ничего не имею против)?
Или я могу быть только приложением к светлой мечте?
Но тогда, в принципе, приложением может быть любой паршивый альфа-самец. Не так ли?
Я обращался к разуму и разум диктовал мне:
Поступок – это действие, мотивированное ценностями культуры, следовательно, совершенное вопреки императивам натуры. Поступок оценивается по шкале нравственности.
Совершать поступки дано разумному человеку, личности.
На долю дурака остаются активные действия, которые оцениваются по шкале морали.
Поступок часто идет вразрез с активными действиями, точно так же, как нравственность – с моралью.
Исключения составляют поступки женщины, продиктованные любовью к ребенку и его отцу, мужчине.
Так, так. И что же: я для нее Платон или Волшебная палочка?
Разум тупо молчал. Ему не нравилось, когда его припирали к стене.
Жажда абсолютного владения Алисой сводила меня с ума.
То, что я испытывал, можно назвать неразумной ревностью разума к той сфере, которая разуму не подконтрольна.
С точки зрения разума, Алиса мне не принадлежала, разве что отчасти, малую толику.
И надо же, чтобы именно в это смутное для меня время Веня бросил мне на ходу одну фразочку, которая упала, как семя в подготовленную почву: «Если женщина захочет иметь детей, ее ничто не остановит. Ничто!»
Фраза показалась мне загадочной сразу с нескольких сторон. Во-первых, Веня мог намекнуть на то, что Алиса любой ценой хочет иметь ребенка. Что значит для продолжательницы рода человеческого любой ценой произвести потомство? Выражение становится бессмысленным, ибо какая цена у абсолютной ценности?
Любой ценой – значит, то, что значит: цена не имеет значения. Любой ценой – в том числе, ценой измены (по понятиям мужского, культурного мира). Если ребенок сейчас важнее всего на свете и если у нее не получается с законным мужем, почему бы не сменить партнера? В любом случае, это будет ее ребенок. А мужу можно ничего не говорить. Если природа в женщине сильнее всего остального, то женщину (читай: природу) действительно ничто не остановит. Ей нужен донор, а не я, Платон.
Ребенок – вот ключ к Алисе. Вовсе не мои достоинства.
Во-вторых, Веня мог сказать эту фразу с иным умыслом – с желанием намекнуть, что Хозяин в курсе всех деталей молниеносной секс-интрижки с его женой, Венерой. И в таком случае каждую секунду следует ждать мести-подвоха от Вени.