Просто из человеколюбия и милосердия хочется, чтобы загнивающая система оздоровилась, пусть даже ценой собственной жизни. Загнанных, запутавшихся в постромках лошадей, оказавшихся в беспросветных тупиках истории (навоз застит свет, однако), ждет незавидная участь, не правда ли?
А как – оздоровилась?
Как?
Лично я согласен с авторами (вот только они вряд ли согласятся со мной): это вопрос не столько социального ноу-хау, сколько проблема наличия воли к жизни. Выживут, если захотят.
По отношению ко всем, в том числе и русским, сказанное звучит справедливо. Но по отношению к русским, разумеется, это звучит особо – особо актуально и особо экзистенциально. Просто – особо. Потому что русские – особые. Что имеется в виду?
Видите ли, мир устроен сложно и одновременно просто, что позволяет глубоко познавать этот мир или мелко спекулировать на глубине, кто во что горазд. Вот, скажем, немудреный тезис «запад живет хорошо» – это жизненный факт, который всегда становится аргументом в ловких руках либералов, норовящих как следует припечатать обескураженную Россию. «Мы, со своей статью, со своей особенной ментальностью славянского востока, не можем так жить, просто фатально не способны» – это тоже весомый почвенный аргумент, и тоже от жизни.
Прежде чем включаться в гибельный спор, попытаемся понять, откуда взялись две взаимоисключающие позиции, которые словно на роду написаны?
По большому счету, речь идет не о либералах-западниках или консерваторах-народниках; речь идет о двух картинах мира, о двух моделях жизнеустройства, к которым восходит спектр обслуживающих «западную» и «восточную, собственно русскую» ментальность идеологиях: о модели социоцентрической (которой бесконечно дороги права народа) и модели индивидоцентрической (которая истово радеет о правах человека). Озабоченные правами народа видят врагов народа (поименно!) в тех, кому дороги права человека; для вторых первые являются тормозом и пережитком (практически, теми же врагами, душителями свободы, если без оттенков).
Идеология – это часть правды, которая выдается за всю полноту истины; и часть правды в полном соответствии с диалектической природой любой информации действительно присутствует и в народном, социалистическом мироощущении, и в индивидуалистическом, волчье-капиталистическом.
И потому – вечный бой. Даешь правду! И глазки горят, и ручки к топору, и перо к бумаге.
Человек для народа или народ (общество) для человека?
И кажется, что мы стоим перед извечной альтернативой, и вот уже «всем сердцем» судорожно цепляемся за какую-нибудь правду. А там – воздастся по вере. Алгоритм – проще некуда; но он работает, вот в чем сложность.
На самом деле перед нами ложная альтернатива, которая, по сути, представляет собой гносеологический мираж. Или, если так привычнее, – тупик.
Что объединяет народников (в широком смысле) и гуманистов-либералов (в смысле узком)?
Их объединяет то, что они единым фронтом, народно-антинародным, выступают против прав личности. Там, где личность, – там культура и истина, там закон как познанная необходимость (не путать с одномерной правдой-маткой).
По большому счету, диктатуре культуры, диктатуре закона и истины, левые и правые противопоставляют диктатуру натуры, диктатуру силовой регуляции. Кто сильнее – тот и прав. Если побеждают индивидуалисты, которые за народ, за родину, – следовательно, народ прав; побеждают правозащитники с «человеческим» уклоном – значит, пора торжествовать идее справедливого общества.
Вот где подлинная альтернатива: диктатура натуры (природная, силовая регуляция) – или диктатура культуры (культурный регламент и порядок). Еще проще: психика или сознание.
За первой диктатурой стоят бессознательное приспособление и, как следствие, идеологическое освоение мира (вера). За второй – научная гуманистическая картина мира, опирающаяся на познание.
Субъект натуры – человек (гипертрофирована функция правого полушария).
Субъект культуры – личность (NB: функции правого и левого полушарий сбалансированы и приведены в гармоническое равновесие).
Идеологические корма – это духовная пища человека, истребляющего в себе личность. С одной стороны, в цене по-прежнему, как и века, как и тысячелетия назад, не философы, а проповедники – глашатаи правды с горящими глазами. Самый главный аргумент – горящие сдуру глаза. Правда посильнее истины будет (иначе говоря, сильная натура делает слабую культуру своей служанкой). Каждый желает перекрасить мир в свой цвет – правый или левый, красный или белый, черный или зеленый. Идеолог не умеет «думать» иначе – просто потому, что он не умеет мыслить.
С другой стороны, наступило время, когда идеологиям, любым идеологиям, сегодня нет доверия. Вопрос «что есть истина?» объявлен риторическим возгласом бездумно вопиющего в пустыне, ибо вопрос этот в плоскости идеологии утрачивает всякий смысл. Человек идеологический чувствует, что он врет, что ему врут, что смысл любой идеологии сводится к древней заповеди «кто сильнее – тот и прав». Смысл идеологии сводится к воле к жизни. К потребностям. К инстинктам.
Наступает усталость от идеологии.
Вот он, нюанс самоновейшего времени: с одной стороны, потребность в идеологии отменить невозможно, ибо ум и душа взыскуют «системного» мировоззрения; а с другой – нарастает усталость от идеологии, ибо в человеке все громче и громче говорит личность: душу верой уже не обманешь, а ум к науке, к философскому восприятию «вещей» еще не готов.
В этой изменившейся ситуации русские народники-почвенники упорно роются в своих корнях, а русские индивидуалисты без устали продолжают кивать на запад – и те, и другие, начитавшись родного до боли Достоевского, ищут спасительную идею в идеологиях. В этом – завораживающая особенность России, которая при ближайшем рассмотрении оказывается банальной закономерностью: русские, в значительной степени предрасположенные к познанию, всю энергию направляют на приспособление, отрываясь, с одной стороны, от народа, и не врастая, с другой стороны, в культуру.
А народ, превратившись в толпу и плевавший на все, в том числе и на восстание масс, – пьет, отказывается искать истину в идеологиях. Отказывается почитать вождей и святых. Отказывается просыпаться. Ленится жить. Навеки почил?
Народ словно чувствует: воля к жизни – в нем, в народе. Воля к жизни справится с любыми идеологиями. А вот идеологии не породят волю к жизни.
Отсюда следует: воля к жизни де факто стала самой привлекательной идеологией. Но в упор не замечать очевидного – особенность русских, которые волю к жизни научились искусно трансформировать в причудливые идеологии. Пар уходит в свисток (громко). В пустоту.
Хотят ли эти русские жить? – вот в чем вопрос.
Звучит зловеще, примерно так же, как – «что есть истина?».
Когда западники молятся на запад – они, словно дремучие восточные почвенники, молятся пням: молятся воле к жизни.
Ну, так и называйте вещи своими именами: чтобы стать составляющей нынешней западной цивилизации, в духовном (в идеологическом, будем откровенны) смысле надо опуститься, а в технологическом – подтянуться. Мы вслед за всем цивилизованным миром выбираем диктатуру натуры. Так? Так. В крапинку наша модель диктатуры или в полосочку – не суть важно. Неча на российскую систему пенять – не такая уж она уникальная, чтобы прогнивать тогда, когда все остальные процветают. Она не прогнивает – она обнажает свою простейшую суть. В основе системы – человек, а не личность. Как и везде.
Иное дело, что мир, похоже, может выжить только перейдя к диктатуре культуры (гармонии). К культу Личности.
Но это уже совершенно другой сюжет и принципиально другой разговор. И, возможно, у российской идеологической элиты с ее природной предрасположенностью к рефлексии, к анализу умонастроений, к возведению сложных идеологических системных комбинаций в этом всемирном процессе, в процессе перехода от цивилизации к культуре, есть неплохие шансы на лидерство. Возможно.
А пока цивилизация находится в агонии, в цене иное экзистенциальное вещество – элементарная воля к жизни.
Жить хотите, русские?
Сказанное дальше адресовано новому, молодому поколению, которое, конечно, ничем не лучше предыдущего, однако, надеюсь, менее идеологически ангажировано – следовательно, глупее, ближе к жизни. Адекватнее. Не стесняйтесь своего великого культурного наследия – станьте проще. Смените приоритеты (желательно не навсегда). Укротите буйные идеологические фантазии. Попытайтесь хотя бы перековать меча на орала, то бишь, идеологии на юриспруденцию и менеджмент. Хапуга вице-губернатор должен сидеть в тюрьме. Это удивительно стимулирует волю к жизни.
Оздоравливает атмосферу. Укрепляет систему.
И, к сожалению, становится национальной идеей.
С которой завтра, в эпоху культуры, придется сражаться не на жизнь, а на смерть, проявив теперь уже разумную волю к жизни.
– Оно же, сука, погаснет через несколько миллиардов лет, вот в чем загвоздка. Или наоборот: воспылает и испепелит все живое.
Веня любил вот так, безо всякой внешней мотивировки, переключаться на одному ему внятную волну.
– Дай попробую догадаться, о чем ты, Веня…
– Тут и дураку ясно: я о солнце красном. О Солнце! О, Солнце, о, соле мио! О, о, о!
– Предположим, погаснет. И что?
– Вот вы, умники, бесите меня, как кретины. Неужели не ясно, что вот эта неизбежная перспектива – Солнышку кердык! – влияет на мое поведение и на мой образ мыслей уже сегодня? Я уже проникаюсь тьмой. Вся тьма – оттуда, из будущего.
– Миллиарды лет – это, практически, вечность.
– Нет, тупость умников – это нечто особенное. Ты иногда, блядь, на чурку похож. Если мы будем сидеть и на звезды смотреть, миллиарды лет пролетят как одно мгновение. Меня знаешь, что в этой связи забавляет? Данте и Толстой превратятся в пыль. Любой гений, любые мозги и души – в пыль. Их недосягаемый результат в момент обратится в ничто. Представляешь? Я, ты, Моцарт, Пушкин – одна горстка пепла. Одна тьма на всех. Одна братская молекула. Нет, дьяволишко не дремлет, иногда его тупорылые космические ребусы забавны. Вот лично мне как нормальному человеку хочется в этот момент напакостничать. Просто взять и насрать всем на головы. Перед нулем мы все равны. Вечность все спишет. Нет, умник?