Оказалось, что ночью Марсик сдох, а вчера еще сидел на коленях у Вени, которому нездоровилось, и смерть Марсика необъяснима, загадочна, Веня чем-то отравился, а рвало Марсика, и кот спрятался под шкаф, и не вылазил оттуда, и там умер, а Веня теперь не находит себе места; не об этом ли говорил вчера Платон, и теперь ей, Венере, страшно за Веню.
Алиса пересказала мне все это и ждала моей реакции.
– Скоро ли завтрак, дорогая? – спросил я.
– Все уже на столе, – ответила моя жена и посмотрела на меня с опаской.
– С каких это пор Венера стала красить ногти в черный цвет?
– Откуда тебе это известно? Она только раз позволила себе такой каприз. Об этом знала только я.
Голос Алисы дрожал, губы подергивались, в глазах прятался страх.
– Я тоже знаю, как видишь, – ответил я, скорее, раздраженный своим пророческим даром, нежели удовлетворенный.
– Веня будет жить? – спросила она меня за чаем почти шепотом.
– Почему ты так настойчиво интересуешься здоровьем этого бугая?
– Он не только бугай, он еще по совместительству муж моей сестры.
– С каких пор тебе нравятся бугаи?
Алиса швырнула чайную ложечку и выбежала из-за стола.
Мне неловко было перед Алисой, однако после таких сцен мой роман бойко продвигался вперед.
Но не в этот раз. Когда я зашел в спальню изобразить покаяние, Алиса набросилась на меня как осатаневшая кошка в период течки. Все наши ссоры и недоумения в одно мгновение переплавились в страсть. В нас, оказывается, под слоем поверхностных чувств и наносных ощущений дремала неостывающая любовь.
Вот об этом я и писал свой роман, дорогая.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
7
7.4.
– Это же был не Марсик? – спросил я у Астролога.
На небольшом круизном теплоходике мы подплывали к Венеции.
– Ты имеешь в виду котика, у которого на твоих глазах оторвали голову?
– Именно это я имею в виду.
– Не злись. Нет, нет, это был не Марсик. И головы ему я не отрывал. Никакого вреда не причинил.
Я посмотрел на него. В деталях вспомнил сценку в лесу. Даже ощутил ладонями кошачью шерсть и липкую кровь. Что значит – не отрывал?
– А котик был как таковой?
– Котик был.
– Мяукал?
– Мяукал.
– Как ты сумел меня обмануть? Как это тебе удалось? Я ведь видел все собственными глазами…
– Это самое простое из того, что я умею. Элементы гипноза в сочетании с одной секретной технологией, извини. Ты видел то, что нужно было мне. Управляемая галлюцинация. Это несложно. Хотя этому невозможно научить. Как фокус – это сложно, а как феномен – нет. Извини.
– Почему ты все время извиняешься?
– Я поневоле выставил тебя дураком. А я тебя уважаю.
– Я сейчас вижу перед собой тебя, венецианец? Или ты – моя галлюцинация?
Он рассмеялся.
– Сию минуту – перед тобой я. Собственной персоной.
– А кто ты, венецианец?
Он с неподражаемой естественностью дернул плечиком:
– Не знаю. Ей богу, не знаю.
– Расскажи, что тебе известно о цели нашей поездки.
– Не могу. Не спрашивай.
– А хочешь, я расскажу тебе все, что известно мне?
– Нет, не хочу. Вряд ли ты имеешь представление об истинных целях нашего вояжа…
Я заглянул в его глаза, в которых бездонным колодцем отразилась кибернетическая пустота – и отчего-то не стал настаивать.
Вот как вести себя с этим монстром?
Где здесь была правда, где ложь, а где – и то и другое вперемешку?
Все было настолько запутано, что мне стало легко и просто: будь что будет. Стану действовать по ситуации. Ко мне в полном объеме вернулись пошатнувшаяся было уверенность и ее детище – раскованность, а также сестра родная – интуиция.
– А небо-то какое, венецианец! Небо! Лазурь первозданная. Здесь не могла не возникнуть живопись. Здесь надо быть слепым, чтобы не взять в руки кисть и краски.
– У меня к тебе просьба, если позволишь.
– Я весь к твоим услугам.
– Называй меня Магус.
– Хорошо, Магус. Конечно. Почему нет?
В этот момент он повернул голову ко мне; в глазах его волнами пробежала рябь, подобие изломанного штрих-кода, и они превратились в овальные экранчики, отражающие нагромождение металлических конструкций. Поразительное ощущение безжизненности, поселившееся в его живых глазах, вновь насторожило меня. Я даже не успел толком испугаться, как он кинулся ко мне и его пальцы, удивительно напоминающие стальные пластины, сомкнулись у меня на горле. Я мгновенно обмяк, оказавшись не в силах оказать никакого сопротивления. Наверное, Магус, превратившийся в терминатора, пережал какую-то главную артерию.
Так же быстро он отпустил меня и поднял глаза к небу. Я сидел и растирал теплыми пальцами горло.
– Вот ты и на свободе, Платон. Добро пожаловать в Венецию.
Лицо его улыбалось. Металлические конструкции спрятались за плотью маслин, глаза излучали живой блеск.
– Да пошел ты, – сказал я.
Магус виновато опустил глаза.
– Зачем ты хотел придушить меня? Или ты сейчас объяснишь мне, за каким лешим ты бросаешься на людей, или пошел к черту. Я не желаю иметь дело с психом.
– На меня иногда находит. В меня словно вселяется бес.
– Это не объяснение, это бред. Не прикидывайся юродивым.
– Да, бред. Но это объяснение. Ты ведь не рассказал Боссу о том, как я отрывал его Марсику голову. Боссу бы это не понравилось. Но ты не выдал меня. Тебе можно доверять. И я говорю тебе правду. Я не знаю, кто я; я не знаю, что со мной происходит. Я хочу, чтобы ты мне помог.
– Почему – я?
– Если не ты, то кто же?
– Ты рассказывал мне о своих сестрах…
– Это правда. Почти все правда.
– Ты хотел убить Веню…
– Это правда. Я ненавижу его и в то же время чувствую к нему болезненную привязанность.
– Как я могу помочь тебе, болезный?
– Не знаю. Но ты в силах мне помочь. Ты, и никто другой.
– Вот только тебя мне и не хватало, Магус. Скоро я буду в твоей шкуре: никому не верю, себя боюсь, всех ненавижу.
– Нет, нет, ты справишься; я вижу твое будущее…
– Стоп! Не надо мне предсказаний! Нет, скажи только вот что: Алиса будет счастлива?
– Она будет жива.
– Я спрашиваю, будет ли она счастлива?
– Разве жить, не умирать – само по себе не является счастьем?
– Ты увиливаешь от ответа.
– Да, это будет горькое счастье, другого я предсказывать не умею.
– Счастье горчит, это правда. Значит, и я останусь жив?
– Скорее, жив…
– Зачем мы прибыли в Венецию, Магус?
– Здесь живет дочь Босса.
– Дочь? У Вени есть дочь?
– Анализ ДНК подтвердит или опровергнет это.
– Так подтвердит или опровергнет?
– Подтвердит.
– А кто же является матерью его симпатичной дочери?
– А сам-то ты как думаешь?
– Я? Что я могу думать по этому поводу? Я впервые слышу о дочери Вени.
– Вот и подумай.
– Вариантов миллионы!
– А если подумать?
– Да не пялься ты на меня. Понятия не имею, на что ты намекаешь.
– А я не намекаю. Я просто уверен, что ты знаешь.
– Подожди-ка, – вдруг сказал я. – Подойти ко мне.
Магус покорно подошел.
– Покажи мне свою голову. Нет, не затылок; покажи макушку. Так. У тебя здесь шрамик. Будто укус комара, еще красноватый. Откуда у тебя этот шрам?
– Не знаю. Честное слово, не знаю…
– Этот шрам был у тебя до того, как ты попал к Вене?
– Не было. Что ты хочешь сказать?
В этот момент в глазах у Магуса вновь зарябил штрих-код, и я, как ошпаренный, отскочил от него. Он с ловкостью гориллы придвинулся ко мне, отсекая путь к отступлению. В руках у меня оказалась бутылка с минеральной водой. Ни секунды не сомневаясь, я врезал ему по черепу: сверху – вниз. Молотом – по наковальне, словно ошалевший от происков буржуазии пролетарий. Голубоватое бутылочное стекло разлетелось в стороны, зашипевшая вода залила лицо Магуса. Он скорчился, закрыв лицо руками. Я вцепился ему в волосы и рванул голову вверх. Заглянул в его глаза. Приготовился увидеть покореженные конструкции штрих-кода.
Но в них стояла мука.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
8
8.4.
– Знаешь, как я путешествую по миру? – спросил Веня. – Я не летаю, не плаваю и не езжу; я перемещаюсь в специальной капсуле. Я называю ее «Капелька». Сию минуту здесь, следующую – там. Вот представь, какая у меня психология – у человека, живущего «здесь и сейчас» в «там и потом»! Представил? Правильно: хочу я того или нет, я обладаю психологией сверхчеловека. Для меня давно весь мир един; проблема лишь в том, что он поделен неправильно. Но это мы исправим…
Интересно, а какая у меня, Платона, психология, психология человека перемещающегося?
Я прекрасно помню свои ощущения пассажира.
Регистрация. Посадка. В этом действе всегда много тревожного: всем предстоит оторваться от земли и несколько часов провисеть в воздухе в дюралевом корпусе. Статистика за нас: катастрофы терпит ничтожное количество воздушных пассажиров; но вдруг в этот раз судьба выберет нас? Чем хуже были те, кто рухнули в океан месяц назад в роскошном аэробусе сверхсовременного дизайна?
Самолет «Боинг 737–300». Резвая и энергичная стартовая скорость делает всех беспомощными. Законы притяжения всех вдавливают в кресло, и на лицах пассажиров, оказавшихся в салоне, застывает испуганно-молитвенное настроение.
Боинг мощно отрывается от земли – и сразу всплывают забытые ощущения. Тело никогда не забывает шоков и потрясений. Ощущение улёта, оказывается, сопровождает меня всю жизнь.
С неослабевающей стартовой мощью мы уверенно и бесцеремонно вспарываем слой грязно-мутных облаков и выныриваем в пространство, где облака оказываются и сверху, и снизу. Мы – наискось и вверх – пронизываем межоблачную прослойку. Быстро приближаемся к верхнему слою – к легким перистым облакам и, соответственно, удаляемся от слоя грязно-мутных кучевых. Сверху этот нижний слой облаков кажется бесконечным полем, покрытым плотно сбитыми кусками замороженной серой ваты. Впечатление замороженности было главным. Ледяные торосы из ваты.