А вот то, что к Никодиму средь бела дня заглянул как-то сам Барон (после воскресной проповеди: видно, священник сказал что-то условное, подал знак), это ушлые обыватели ДН ПП проморгали.
У Барона, ясно, был не праздный интерес.
– Появлялись? – с порога спросил Босс.
Никодим приложил палец к губам.
Барон достал какой-то маленький прибор и нажал кнопку.
– Все, защита поставлена, – сказал он через минуту. – Нас никто не услышит.
– Ой ли? – нервно двинул плечиком о. Никодим.
– Вышли на связь? – не шутя вопросил Хозяин.
– Вышли.
– Кто?
– Наденька.
– Надежда, значит. Почему не Вера, не Мария?
– Наверное, намек на то, что дают надежду, типа оставляют шанс.
– Что сказала? Потрудись передать слово в слово.
– Сказала, что вы, Хозяин, сбиваетесь с пути. Во второе ваше свидание, когда вы, прошу прощения, имели Надежду, вы имели также неосторожность, кха-кха, подписать какой-то документ, говоря нашим языком. В общем, вляпались во что-то сакральное. Насколько я понимаю, речь шла о какой-то сделке.
– Знаю, знаю… Дальше.
– Теперь вы нарушаете какой-то пункт.
– Какой, Нико, какой пункт? Еще вчера я ничего не нарушал.
– Не знаю, Босс. Не ведаю.
– Ты здесь затем, чтобы узнать, на какой такой библии я им поклялся и что я сейчас нарушаю. За что они оставили мне жизнь? Почему они оставили жизнь мне? Что я обещал им взамен? Неужели я элементарно закодирован, только сам не знаю на что? Нико, Нико, не огорчай меня. Работай.
– Прямо они не говорят, Босс. Не принято.
– Разговор записан?
– Что вы, Босс? Ваш туз с чипом не срабатывает. Более того, после каждого контакта издает какие-то издевательские попискивания. Не удивлюсь, если там зашифровано сообщение для вас.
– Давай карту.
Никодим снял карту со шнурка, на котором висел также нательный крест немалой величины.
Барон помолчал, затем веско спросил:
– А ты, случаем, ничего не подписывал? Может, ты уже двойной агент? А? Продал душу, сука?
– Нет, Босс. Им нужны вы. Вы их главный генеральный проект. А я так, сошка, пылинка. Тля.
– И никто тебя не соблазнял, тля?
– Не знаю, – Никодим опустил глаза.
– Что значит «не знаю»? Верку е…л? Она почему-то первая дает. Незабываемо.
– Нет.
– Что тогда?
– Мария… она подняла подол и показала мне… В общем, у меня до сих пор стоит, как дед мороз под елкой.
Барон помолчал. Потом тихо, как удав, просипел:
– А как они приходили к тебе? Как?
– Во сне, – просто ответил Никодим.
– Почему, ну, почему они приходят к нам, когда захотят, а мы к ним сунуться не моги? Система нипель: туда дуй, оттуда…
– Х…, – сказал Никодим.
– Правильно, Нико. Верно. Что-то все у нас разладилось. Туз не срабатывает, а над этой хитрой карточкой, между прочим, бились лучшие мозги человечества; ты, Нико, не внушаешь доверия…
– У меня бессонница, я не могу спать уже неделю.
– Не ропщи. Спи, не спи, они достучатся до тебя, если надо. Прямо во время проповеди возьмут тебя за яйца. Насчет Фили не узнавал? Что у них с ним за шашни?
– Боюсь, это просто запасной канал связи и, не исключено, возможность прямого воздействия на вас.
– Стучите, суки, друг на друга.
– Обижаете. Служу верой и правдой, Босс.
– Куда ты денешься. Ты у меня вот здесь. На одну ладонь посажу, другой прихлопну. Уничтожу одним волшебным словом.
– Я знаю, Босс, – совсем не испугался тот, кого в миру звали Нико. – Я ваш вечный должник.
– То-то же. Слово Платон не звучало? Пла-тон. Напряги свою память. Мне нужна зацепка. Сдается мне, что именно Платоша им шибко против шерсти. Либо очень, очень по шерсти…
– Нет, такое глупое слово не звучало.
– Хорошо. Что будем делать? Идеи, спрашиваю, есть?
– Я бы для начала расшифровал послание. Туз подозрительно пищит, однако. На словах мне ничего не передали, но ведь контакт со мной был. Значит, я являюсь носителем информации. Вы же знаете это ведьмачье племя.
– Ладно, разберусь. Мария похожа на Таньку Оливье, верно?
– Нет, Босс. Она похожа на Венеру, вашу жену».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
3
3.5.
– Какое глупое письмо ты мне написал! – бросила мне с порога Алиса, вернувшись из Москвы.
– Разве? – ответил я, наслаждавшийся тревожным покоем, наступающим сразу вслед за исполнением предписания «сделай, что должно, и будь, что будет». В этом мне помогали виски и мой молчаливый приятель. Он лишь мимикой реагировал на мои монологи, неизменно при этом покачивая головой, мол, «да, да, да, все это так неразрешимо». Мы сообща боролись с зеленым змием, то бишь, старались не думать. Славно проводили время.
– Конечно.
– А каким должно быть умное письмо?
– А вот каким. Во-первых, начинать и заканчивать надо поэтически: я тебя люблю! Целую. Обнимаю. Это можно писать через строчку. Женщинам нравится, когда их обнимают и не отпускают от себя. Дальше: я не могу без тебя жить! Тоже почаще. Ты на свете всех милее! Ты – единственная! Вот каким. Вообще, Платоша, твой ум превращается в недостаток.
– Просто потому, что он еще не стал достоинством.
– Ну, вот! Опять? Что надо сказать девушке после долгой разлуки?
– Дай подумать.
– Да не думай! Сразу говори!
– Я тебя люблю!
– Вот, уже теплее.
– Я не могу без тебя жить!
– Совсем хорошо!
– Ты на свете всех милее! Всех румяней и белее.
– Это потому что шампанского много пила, поэтому и румяная. Этого мог бы не говорить.
– Я же сказал «всех белее»…
– Но перед этим ты сказал «всех румяней».
– Дай я тебя обниму…
Меня неодолимо влекло к Алисе. Причем, нежность моя проявлялась в форме грубоватых прикосновений. И я видел, как волнующе сказывались на ней прикосновения моих ладоней, плеч, колен. По лицу ее тенью пробегали отблески сладких спазм, которые, как давало понять тело, зарождались внизу, а дальше…
Дальше процесс становился неуправляемым.
Я видел, что она не в силах противиться моему мужскому желанию, но и безвольно отдаваться она была не в состоянии. Она вырывалась и льнула. Ей хотелось, чтобы ее брали. Ее сопротивление было страстным победным призывом и формой полнейшей капитуляции одновременно. Я ворвался в нее, сразу добравшись до сокровенного, и солнечно-лунный взрыв породил сладчайшие судороги, которые упругими волнами разгладили все ее существо. Из этого жуткого дионисийского хаоса родилось вещество нежности, которое заполнило пустоту, образовавшуюся после взрыва. Из нежности родились слова, передававшие непередаваемое: «Я тебя люблю».
Вот когда эти простые слова выражают то, что они должны выражать – невыразимое, предельно содержательное. Женщина знала, что теперь она навсегда стала другой, что в ней открылась и поселилась вселенная.
И все это благодаря именно этому мужчине, который, скорее всего, даже не подозревал, что причастен был к рождению нового мира.
Он чувствовал себя Зевсом, а она ощущала его как могучий первотолчок и сразу вслед за этим – как придаток вселенной, которой он был творец, но не хозяин. Зевс? Да исполать тебе, добрый молодец.
И всесильному Зевсу, да-да, на коленях стоять приходилось.
Может ли Бог создать такой камень, который сам же и не поднимет?
Да запросто. В чем проблема? Это загадка не для женского ума.
Две вселенные тянулись одна к другой, пугая и волнуя друг друга энергией, готовой к созиданию и разрушению.
Опять взрыв. Энергия которого превращалась в нежность. Зевс в тучах. В смысле, облако в штанах.
– Знаешь, почему тебе хотелось тотального разочарования в мужчинах? – спросил я, когда ко мне вернулась способность соображать.
– Почему? – спросила она не из любопытства, а из вежливости; к ней способность соображать не вернулась.
– Потому что жизнеспособно только простое. Все мужики – сволочи, все бабы – дурры. Это очень удобно. Это универсальный вариант защиты в битве полов.
– Но ведь каждой женщине хочется чувствовать себя защищенной, – кутаясь в меня, как в облако, промямлила она, чтобы хоть что-нибудь сказать в ответ. Она бессознательно сопротивлялась. И потому вступала в диалог.
– И мужчине тоже. Просто он чувствует себя защищенным тогда, когда ему есть, кого защищать. Как льву. А знаешь, какой вариант защиты самый надежный и самый человеческий?
– Какой?
– Счастье.
– М-м-м, – сказала она. – Я тебе ужасно верю.
– Это значит: перекладываю ответственность.
– Ты так считаешь?
– Но не настаиваю на этом, заметь.
– Наверно, ты прав. Женщины ведь и вправду глупые люди.
Мог ли я после этого считать ее дурой?
Нет. Умнее и прелестнее существа я не встречал в своей жизни.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
4
4.5.
Темнота.
Свет в конце тоннеля. Сверхскоростной поезд «Сапсан» мечется между двумя вселенными, имя которым Психика и Сознание. Вселенные существуют каждая по своим законам. В этих вселенных, то тут, то там, живу я. Психика населена густо, здесь активничают все, от академика до магистра ложи масонов. Здесь работают не головой, а локтями, фибрами, жабрами. Швабрами. Плачут. Смеются. Не понимают. Поезда всегда переполнены, все стремятся под прохладные своды пустынных библиотек Сознания, но прибывают почему-то в бушующую страстями Психику. И все довольны. Все смеются. Потом вновь толпами, миграционными косяками тянутся к полюсу Сознания, штурмуя «Сапсан», надолго здесь не задерживаются.
Я сижу в библиотеке, постоянно один, и постепенно начинаю понимать. Я дышу легкими, а они жабрами. Они могут лишь глотнуть воздух, но дышать им не могут. Вот почему нет никого вокруг.
Ну, хорошо. Мне от природы, помимо всем причитающихся жабр, дарованы еще и легкие. Чтобы жить было легче. Веселее.
Ладно. Согласен. Но почему все остальные так обделены?
Ладно. Они обделены. Принимаю как факт. Так сказать, кто-то неровно делит. Рука дрогнула. С кем не бывает. Но почему толпы и косяки не выстаиваются ко мне в очередь за интервью и автографами, почему не пытают меня на все лады, сло