– Раз уж столь высокое собрание обратило внимание на мою скромную персону, то… – начал было я.
В этот момент Данте устало прикрыл глаза и то ли зевнул, то ли произнес сакральное «mama mia». А Пушкин – готов дать руку на отсечение, как Сааведра! – стал рисовать на скатерти профили повешенных.
– …то позвольте мне объясниться.
Вежливое молчание воцарилось за столом.
– Я, – сказал я, – я…
– Вы аристократ?
Мне показалось, вопрос прозвучал из-под ладони el Dante.
– Да. То есть нет. В смысле…
– Бедное внебрачное дитя. Почти всем присутствующим здесь это так или иначе знакомо.
Взрыв смеха сотряс низенькую залу. Сморкались, кашляли и утирали слезы долго.
Я выжидал до тех пор, пока в наступившей тишине явственно не стал различим скрип плетеного кресла. На котором отрешенно, будто даун, раскачивался лорд.
– Я счастлив присутствовать в столь избранном обществе, среди признанных олимпийцев, среди элиты элит. Это было мечтой всей моей жизни. Понятно, что столь дерзкая мечта могла осуществиться разве что во сне. Собственно, так и произошло. Прошу понять меня правильно, но вы все у меня в гостях. И потому только, разумеется, что я побывал в гостях у каждого из вас. Вы ко мне, можно сказать, с ответным визитом.
Тут только Пушкин поднял на меня глаза.
– Да, именно я, Платон Скарабеев, собрал вас всех здесь. Гомер к этому событию не имеет никакого отношения. Он был приманкой. Выполнял роль наживки. Червяка, если на то пошло. Ибо: рыбак рыбака видит издалека.
И что я вижу, господа?
Вы ведете себя так, как повели бы себя в жизни. Лев Николаевич, перед вами же Пушкин! Александр Сергеевич, на вас смотрит сам Гомер! Что за пургу вы гоните насчет литературы! Я думал, что вы, светила, давшие в творениях своих бессмертные образцы личности, – я думал, что вы скажете мне, человеку XXI века, огромное человеческое спасибо за возможность посмотреть друг на друга. Вы же ступени, по которым человечество выбирается из ада. И что я вижу, надменные вы мои?
– Комедия, – величаво произнес Алигьери. – Вы запутались, как я когда-то. В сумрачном лесу. Не потому ли вы пошли по моим стопам-кругам? И эта девятка, элементарно производная и унизительно зависимая от тройки… Девятка – как полная луна, верно? Как лампада. Едва светит. И манит, манит… И ведет куда-то в никуда. Волчица. Вот попомните мои слова: волчица слопает мир и не подавится.
– Александр! Вам ничего не напоминает слово Данте? Нет-с?
– Вы правы, лорд. Ассоциации болезненные.
– Я не имел в виду дантиста.
– Я также, лорд. Полагаю, вы метили в свободы, гения и славы палача. Сволочи редкостной. Поэтому я предпочитаю укороченный вариант. Дант. Просто Дант.
В этот момент Пушкин рисовал уже женские головки.
– Господа! Мы вам тут не мешаем разводить флору и фауну? Гомер – червяк, теперь вот волчица объявилась… Нельзя ли просто сказать: мир поглотит алчность человеческая. Если вы об этом. Почему обязательно надо прятаться за волчицу? То она вам Рим спасает, то она мир сожрет. Вы уж как-нибудь определитесь. Гербаррий, доннер ветер. Клянусь «Вертером».
– Гомер! Зачем вы пригласили этого германца? У него же явные проблемы с образным мышлением! Ни черта не рубит, дьявол. Лишь бы Маргариту обрюхатить… Так можно договориться до того, что мой alter ego хитроумный идальго Дон Кихот Ламанческий есть клинический идиот только на том основании, что он стал бросаться на ветряные мельницы!
– А что, разве нет?
– Что-о? Я, как известно, с температурой участвовал в сражении при Лепанто! И мне ли…
– Мигель, остынь. Де Сервантес! Угомонись. Беда с этими благородными. Это не я пригласил германца. Платон пригласил. Я, как известно, червь. Я Бог.
– Это который Платон? Кухаркин сын? Чумазый?
– Фу, граф, не комильфо!
– А чего он!
– Господа! Вы предатели, господа! Как я теперь стану в глаза смотреть Вене, а? Вы же предали личность! Александр Сергеевич! Я так на вас надеялся!
– Надежды – сны бодрствующих.
– Лев Николаевич! Вы, как всякий недоучка, слишком много знаете. Не встревайте!
– Я – офицер, прошу не забывать об этом!
– Да тут все через одного офицеры, к сожалению. Найти приличного человека без погон – просто утопия.
– Есть и министр.
– Вы, жалкий эрудит, вы смели назвать нас предателями?
Почтенное собрание враз затихло, ибо запахло жареным. Пушкин тренированной правой уже сжимал-разжимал пальцы. Мне как идейному вдохновителю проекта надо было спасать положение.
– Если я не прав, Александр Сергеевич, я готов извиниться – перед каждым из вас и перед вами в частности; в любом случае, я не слишком дорожу своей жизнью, так что вам ничего не грозит. Я даже оружия в руки не возьму. О дуэли не может идти и речи. Тут уж извините. Прощай, оружие. Я слишком хорошо понимаю ценность каждого из вас. Но именно потому, что я не слишком дорожу своей жизнью, я скажу вам все, что думаю о вас. Я слишком дорожу истиной. Сейчас мне стыдно за ваше поведение, и я чувствую себя брошенным, преданным. Я ведь за ваши идеалы сражаюсь! Я ведь вам поверил! А вы ведете себя так, будто чувство собственного достоинства для вас пустой звук. Если бы я не знал, кто вы такие, я бы каждого из вас вызвал на дуэль за оскорбление высокого духа великих шедевров родовитого Гомера, графа Толстого, де Сервантеса, лорда Байрона, дворянина Пушкина, аристократа Алигьери, фон Гете, и, да простит меня вот этот «Потрясающий Копьем», того лорда, который скрывается за псевдонимом Уильям Shakespeare… А перед дуэлью я бы порекомендовал всем вам без исключения почитать на вечный сон грядущий вышеперечисленных авторов. «В их произведениях, – задиристо сказал бы я, – вы найдете то, что называется достоинство, честь, ум, совесть. Да хотя бы только это».
Изумленная Луна, казалось, застыла в самой середине окна, внимая моим речам.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
9
9.7.
– Кто такой Гигантюк? – спросил я.
– А, задело! Зацепило! Я вижу: ты никогда не пропустишь мимо ушей важную информацию. Зачем тебе Гигантюк?
– Пока не знаю. Ты ведь сам несколько раз вспомнил о нем – в контексте, так или иначе касающемся меня. Никто тебя за язык не тянул. Ладно, не хочешь – не говори.
– Ты прав: я не хочу говорить о нем. Но я скажу. У тебя вдруг, нежданно-негаданно, одним союзником стало больше, а у меня – меньше. Говорю об этом только потому, что я все еще убежден: истина на моей стороне. Я верю в свою победу!
– Самое ценное в твоей галиматье – «все еще». Этой оговорочке цены нет. Ты сомневаешься, Веня…
– Я играю в открытую. И иду до конца.
– И при чем здесь Гигантюк?
– Руслан Гигантюк, 1970 года рождения. Математик. В одиночку размотал три тупиковые математические теоремы. Весь математический мир в шоке. Просто поверить не могут: как такое могло быть под силу одному человеку. Несравненный геометр. Интеллект уникальный. Но кроме математики его ничто не интересует. Мы создали ему идеальные, с точки зрения его потребностей, условия. Понимаешь, это бог цифири и геометрии. Он за малым не контролирует само пространство. Он его как-то вычисляет, сводит к единой точке, потом вновь раскручивает спираль…
Я едва устоял на ногах: во мне шевельнулось то самое ощущение улёта .
– А я здесь при чем?
– Понимаешь, он решил какие-то свои вселенские задачи и сдулся, потерял ко всему интерес. Мы уже почти время за бороду ухватили, какие-то смутные, но небывалые возможности открываются, и вдруг этот говнюк сливает… Я его тормошу: в чем дело, предатель? А он отвечает: думаете, я цифрами занимаюсь? Нет, оказывается, я занимаюсь нравственностью. Я это только сейчас понял. И я отказываюсь работать на вас. Вот скажи мне: как связаны математика и нравственность? При чем здесь нравственность? Это как ты со своей любовью носишься. Не ожидал я удара в спину со стороны математики. Руслана подозревать в грязной игре невозможно: невинен, как дитя, и так же глуп. Гений, бля. Просто вещает от имени космического закона.
– А если он прав, Веня?
– А что тогда вокруг нас происходит, Плато? Реальный мир – он что, виртуальным оказывается? Я прожил виртуальную жизнь? Меня окружали виртуальные люди? Меня что, не было, что ли? Этот п…дюк мог ошибиться, не тот значок в своих теоремах поставить – и все, весь мир с ног на голову переворачивается. Не верю я ему!
– А я верю.
– Верю! А доказать ничего не можешь!
– Математически не могу, а философско-логически – вполне. Нравственность – это проекция информационного закона, форма закона сохранения и превращения информации. Я делаю Гигантюку браво. С помощью математики, посредством расщепления пространства и времени выйти на нравственность и, значит, на разум! Ай да сукин сын! Мне бы и в голову не пришло. Интеллект тоже чего-то стоит.
– В том-то и дело, что не стоит, а стоит (он поставил ударение на второй слог). Работать на нас – это одна сторона вопроса, здесь мы бы его перехитрили. Он как вкопанный замер перед философией, перед проблемами добра и зла. Чуть ли не каяться начинает. Короче, к математике потерял всякий интерес. С другой стороны, я его понимаю.
– Ты? Гигантюка?
– Он семь лет возился со своими теоремами, он вложился в них и душой и телом, он просто выработал свой ресурс. Человек созрел, выплеснулся – и больше ты из него ничего не выжмешь. Это же какой информационный рывок! Сколько энергии потребовалось! Вот я давно родил свою главную идею, сейчас я ее только оттачиваю и воплощаю. Сил на другую идею, на какую-нибудь нравственность, на другую картину мира у меня попросту не осталось. А вот ты, родил ли ты главную свою идею? Что там у нас с «диктатурой культуры»?
– Пожалуй, я нахожусь в процессе. Ближе к финишу.
– Давай, поторопись, времени у тебя, судя по всему, осталось немного. Гигантюк, сука! Подкосил мироздание своей цифирью! Лучшие математики мира будут у меня искать ошибку в доказательствах. И найдут, я кожей чувствую!