Потому что всему свое время, время собирать из камней мифов ДН Плутон и время разваливать цитадель; время задумывать роман, время вынашивать его и время завершать. Время писать роман и время растить ребенка. Время жить, время умирать и время возрождаться.
Но роман дозревал ни быстро, ни медленно – как ребенок, в соответствии с законами внутреннего развития, и невозможно было форсировать этот процесс, опираясь на свое желание. И приступы вдохновения здесь ничего не решали.
Однако зрел не только роман параллельно с плодом ребенка; зрел и сам Платон. А также Веня. И Алиса. И многие другие.
За прошедшие 9 месяцев Платон во многом изменился.
Вначале, когда автор жил во время мучительного вынашивания и быстрого, облегчающего записывания романа, он с восторгом угадывал тайные мысли и действия Вени Гербицита. Более того, он научился опережать своего противника на шаг везде и во всем. С Веней не соскучишься – потому что Барон часто удивлял себя самого и себе подобных.
Но не Платона.
Казалось бы, игра сделана больше, чем наполовину. Однако добить Фантомаса никак не удавалось. Более того, Хозяин начинал диктовать свою волю в самых непредсказуемых условиях. Босс уверовал в свою вечную жизнь, и Платон знал, что Великий Диктатор в чем-то прав. Убить Адольфа романными средствами никак не получалось; его можно было уничтожить вместе с романом. Но роман, как ребенок в утробе, развивался, чтобы родиться, а не погибнуть. Роман, не важно, написанный или еще не написанный, уже существовал. Джин уже ожил.
Вот почему, когда пришло время завершать роман, Платон перестал аплодировать себе; он стал себя опасаться.
«Откуда я так хорошо, во всех гнусных подробностях и деталях знаю Веню? Откуда это страшное знание? Какая сука надиктовала мне эту сагу?»
Но ведь знаю же! Никто так хорошо не понимает и не чувствует Веню, как я, Платон. Никто.
Уважение к себе произрастало из страха. Только критики-интеллектуалы считают, что писатель должен перевоплотиться в своего героя. Автор знает, что ни в кого перевоплощаться не надо. Надо, увы, добросовестно быть самим собой. Здесь и сейчас. И тогда все, к сожалению, получится.
И Платон стал относиться к себе как бы со стороны – как к Вене. Искусство видеть себя со стороны вовсе не такое безобидное, как может показаться на первый взгляд. Вместе с беспристрастным и объективным взглядом рождается беспокойство – беспокойство от незнания и неприятия себя. Совершенно беспристрастный человек перестает любить себя и, в конце концов, прекращает дружить с собой. И что же происходит дальше?
Правильно. Браво, говорю вам. Платон перерождается в Веню. И никакого перевоплощения, обратите внимание; сугубое перерождение: на костях Платона взрастает Веня. Всего лишь оборотень. К чему я клоню?
Правильно. Бросишь камень в Веню – попадешь…
Правильно. Лучше не произносить имени того, в кого попадешь.
Не стоит разбрасываться камнями, ибо: попадешь в того, в кого следует.
Вот почему Платон стал тщательно собирать доказательства того, что он никогда не общался с тем «Веней», о котором написал роман и которого он так изумительно чувствовал на клеточном уровне. Никогда.
Но было поздно. Джин, как говорится, уже был выпущен из романа.
– Как же мы назовем нашего малыша? – поинтересовался как-то Платон у Алисы.
На душе было невыразимо блаженно, как бывает, когда наблюдаешь летнее закатное небо. Курчаво-белое нутро облаков тронуто розовым, все это почти воображаемое неземное благолепие (смотришь-то ведь закрытыми глазами) живописно расположилось на ласковой глазури (может, так и возникло когда-то рождаемое здесь и сейчас «блюдечко с голубой каемочкой»?). Возраст эмоций, которые вызывает такой закат, вечно юн.
Видно было, что вопрос мой не застал ее врасплох.
– Мы назовем его Веня…
– Как?! – вырвалось у Платона.
– Дорогой мой, ты привыкнешь, оно благозвучно, многозначно. Венедикт Платонович… У меня мурашки по коже. А у тебя – нет?
– У меня – да.
Для счастья мне не хватало одной способности: отворачиваться от близких мне людей, какими бы сомнительными сторонами те ни изволили повернуться ко мне. Иначе говоря, у меня была одна способность, делающая меня несчастным: рано или поздно окружающие меня люди становились мне дорогими.
– А может…
– Что, дорогой?
– Может, как-нибудь Платон Платонович?
– А ты уверен, что хочешь этого?
«Хочу ли я?» – спросил я сам себя.
И я не нашел в душе своей твердого ответа на продиктованный слабостью вопрос.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
7
7.7.
– Тссссс! – Магус выставил указательный палец вверх. – Только ни о чем меня не спрашивай и не пытайся понять: Босс сейчас будет здесь.
– Что значит – сейчас?
– Сию секунду.
– Магус! Кто дал тебе скарабея? – я невольно понизил голос.
– Мария!
– Магус! Ты жалкий лгунишка. Не ври мне!
– Клянусь землей и временем! Тссссс!
И правда: дверь отворилась, Веня вошел.
– Соскучились? – поинтересовался этот свободный человек, как ни в чем не бывало, словно продолжая телефонный разговор.
– Ты что, звонил из соседней комнаты?
– Нет, из ДН ПП.
– Это правда, правда, – подтвердил Магус.
– Как я оказался здесь в мгновение ока? Видишь ли, время и пространство – загадка для философов; для тех же, кто обживает пространство и время, кто живет в них, загадки никакой нет: либо ты ставишь их себе на службу (хотя принято думать, что Пространству и Времени, этим господам вселенной, можно только услужливо покоряться), либо сам становишься слугой. Пока мы живем, время и пространство работают на нас; когда мы умираем, они перестают для нас существовать. И в таком порядке вещей сокрыты наши кратковременные победы и торжества. Мы тоже можем показать язык вечности. Единственный способ у времени и пространства заставить нас покориться и служить себе – сделать нас бессмертными. Но в этом гиблом деле, по ходу, даже они бессильны.
– Знаешь, Веня, этот монолог ты украл у меня, хотя я его и не произносил никогда. Но он – мой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мой образ мыслей постепенно становится твоим…
– Не обольщайся. Я – это я, и ничего с этим не поделаешь. И ты мне нужен именно как ты. Я делаю ставку на тебя. Ты поможешь мне узнать, где располагается центр управления космическим оружием, которое уже создано давным-давно, и у кого кнопка – неизвестно. Кто-то уже давно контролирует мир, Плато! И не там, на небесах, а здесь, на Земле.
Я ничуть не удивился и произнес расслабленным голосом:
– Так называемая кнопка, то есть, центр управления космическим оружием, которое создано не так давно, как кажется, находится в Риме. Точнее, под Римом. Там сидит тот, кто контролирует мир, Веня!
– Откуда ты это знаешь?!
– Ты хочешь сказать, что это невозможно?
– Плато, не шути. Этим нечего шутить, – сказал он сердито.
– Ладно, – сказал я. – Постараюсь донести до тебя ход своих мыслей.
Я говорил уверенно, как несколько минутами ранее с Магусом. Я славно размялся, и теперь творил чудеса. Ворожил.
– Конечно, я насторожился, когда ты отправил меня в вояж с Магусом. И я, конечно, знал: что бы ты мне ни сказал и что бы ни говорил мне Магус – это будут отвлекающие маневры. Лапша на уши. Истинную цель путешествия ввиду ее невероятной секретности и важности я знать попросту не мог. Следовательно, необходимо было предположить самое невероятное. Самое невероятное – пустить козла в огород, то есть, хочу я сказать, доверить мне заниматься делами, жизненно важными для тебя. В каком-то смысле доверить мне твою жизнь.
Веня молчал.
– Что есть главное для тебя? Победа в схватке, которую ты ведешь с каким-то очень сильным противником. Это – цель, все остальное для тебя – средства. Судя по всему, тебя уже стало поджимать время. И ты решил достать туза из рукава. Джокера. Меня. Тебе не удалось обнаружить противника посредством разведки, анализа химического, физического, экстрасенсорного. И ты сделал ставку на неведомый тебе анализ философский. Казалось бы, что за бред! Какая философия, когда речь идет о войне!
И ты оказался прав. Загадка не в философии, но в мышлении, в законах мышления. В архетипах. В философии психологии, в философии бессознательного. Ты бы мог и сам догадаться. Ведь рыбак рыбака видит издалека. Но ты слишком «уважаешь», то есть, боишься, противника, ты утратил способность видеть его со стороны. Страх заставил тебя переоценить его. А я – и ты это прекрасно понимаешь – не боюсь ни тебя, ни его. Итак…
Итак, я давно мысленно шел по следу простой фразы: все дороги ведут в Рим. Мне хорошо известна психология сильных мира сего: им надо не просто победить, им надо на корню извести противника, сжечь и развеять его пепел. Иными словами, мало убить, надо унизить врага. Провести как мальчишку, обвести вокруг пальца. У него под носом, открыто провести свою тайную операцию. Тем самым сотворить легенду, миф о своих выдающихся достоинствах. Люди помнят только те сражения, которые овеяны мифами. Легкая победа не делает тебя легендой. Вот ты, разместившись возле Вилейского водохранилища, поступил точно так же: расположился в самом пекле, в непосредственной близости от оружия, которое дает власть над миром и угрожает прежде всего тебе. Это парадоксально. Точно так же решил тебя провести твой противник. Любой дурак знает, куда ведут все дороги: они ведут в Рим, столицу некогда могущественной империи. Именно поэтому враг твой спрятался в самом видном месте. Никто не будет искать там, где следует искать прежде всего. Да и попробуй надежно укрыться на Земле! Каждый клочок под контролем. Боже мой, наша планета давно уже стала квартирой о пяти комнатах. Играть в прятки давно уже нереально.
Когда ты послал меня в Италию, в Венецию, я понял, что моей целью станет Рим, хотя и не знал еще, что можно искать в Риме. И предчувствие меня не обмануло. От мира до Рима – один шаг. В направлении друг другу.