енности. Кстати, как вы находите любовь в сегодняшнем мире? Но вот вам как-то это удается. На вас давит семь с лишним миллиардов – и все же девять ростков выживают.
– Твои умники неплохо потрудились. Есть ли среди них личности?
– Ах, как мы зрим в корень… Не скажу. Не положено.
– Можно еще один вопрос?
– Вопрос-то можно, только вот с ответом могут проблемы…
– Есть ли личности среди физиков?
– Пока только теоретически. Мы работаем над этим вопросом.
– Эх, мне бы с ним поговорить!
– С Гигантюком? Забудь. Дай договорить. Покорить универсум сможет только личность. Но пока что личность – это некое дурное семя, нечто самопроизрастающее, то, что не ставится на поток. У нас есть элитные школы по всему миру, в разных этнических регионах, туда попадают детки с высочайшим IQ, там все порядочные, воспитанные, физически развитые, симпатичные – но личностей нет. Более того: личность дает потомство весьма аленькое, весьма! От элиты – дурное племя Эко. Это вам расплата! Подарочек из космоса!
Вопрос в лоб: можешь ли ты воспитать личность или подсказать, как это делается? Какие условия необходимы для того, чтобы вырастить личность? Мне нужны твои соображения по этому поводу. Это твой долг перед мирозданием. Разве нет? Лично мне ты напоминаешь глупого мула: и потомства не оставляешь после себя, и жизнь каторжная. Разве нет?
В ответ я рассмеялся. И назвал его «наперсточником».
Чем окончательно вывел Веню из равновесия.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
2
2.8.
«– Привет, Платонище! Рад видеть тебя в добром здравии. Ну, как ты себя чувствуешь?
– Спасибо. По-разному плохо.
– В таком случае сразу перейдем к сути: как там у нас дела?
– Все это так непросто, – уклончиво ответил я прежде, чем сообразил, что и как мне сказать.
– Гуд, гуд, как говорят америкосы, окей. Вау. Выкладывай.
Теперь и Платон, и я, ваш непокорный слуга, ощутили, что вести разговор с позиции силы будет выглядеть с моей стороны слабостью. Почему?
Да потому, что Платон уже смотрел на меня с позиции силы. Что-то изменилось.
В принципе, я предполагал, что события будут продвигаться в этом, не слишком желательном для меня, направлении. И я не побоялся рискнуть. Пусть будущие судьи (а судьи будут кто, интересно?) учтут это смягчающе-отягчающее обстоятельство. Собственно, и выбора большого у меня не было. У меня, всесильного Босса и Хозяина, не было выбора?
Да, да и еще раз трижды да: выбора не было. Глупо отрицать очевидное.
Прикончить Платона?
Это значило бы признать собственное поражение. Платона можно убрать, но «свято место», которое он занимает в раскладе сил в мироздании, убрать невозможно. Где-то рядом наверняка растет другой Платон, уже играющий в футбол. Никто бы не знал о моем скрытом поражении, а я бы знал. И тем самым избрал бы судьбу проигравшего. Не вариант для чемпиона.
Делегировать Платона туда – значило вооружить своего оппонента.
Но другого выхода у меня не было. Мой шанс состоял в том, чтобы вооруженный мною до зубов противник стал сражаться за меня, то есть, в некотором смысле против себя.
Однако и у Платона не было другого выхода, кроме как принять мои правила игры.
Он был моим шансом, а я был его шансом.
И это был единственный перспективный вариант для нас обоих.
Поэтому я не собирался заблуждаться по поводу расстановки сил. Его любовь, его ахиллесова пята, его слабость была моей силой. Можно было не сомневаться: Платон не предаст любовь (читай – свободу, счастье, истину и т. п.); а если он ее все же предаст – это будет уже не Платон. Это было гарантией моей безопасности.
Гарантией его безопасности был он сам.
Итак… «Как там у нас дела?»
– Я «общался» с Марией.
– Что значит общался?
«Все это так непросто», – вновь захотелось сказать Платону, но он, отдадим ему должное, поделился информацией сполна. Что, конечно, было своего рода вызовом и отчасти демонстрацией силы.
Тем не менее, должное отдадим.
«Общение», то есть, сфокусированные смысловые импульсы, почерпнутые в состоянии транса, будем откровенны, он интерпретировал приблизительно так, как излагаю здесь я. Пожалуй, несколько тоньше и элегантнее. Уровни, дрожжи, фильтр, цивилизация, культура, битый-небитый – все это он изложил мне популярно и внятно. С юмором.
– Это все? – перехватил инициативу я.
– Пока все.
– Не густо.
– Да, не густо. Но кое-что.
– Кое-что. Но ты не добился желаемого.
– Зато я добился невозможного.
– Хорошо. Мы зачтем тебе хождение за три Уровня. Если ты ответишь мне на волнующий меня вопрос: за что же они так с Марсиком III, а? Чего они хотят от меня? – спросил я.
– А ты заведи себе Марсика IV, и оставь в покое отца Никодима.
– Что-то ты голос повышаешь, или мне показалось?
– Ты спросил, я ответил. Если тебе не нравится мой ответ, при чем здесь мой голос?
– Дерзишь, дерзишь… Раньше такого за тобой не замечалось.
– Раньше ты не позволял себе так бесцеремонно обращаться с моей жизнью.
– Так… Изволили выйти на тропу войны.
– Нет, все проще: я вынужден принять твой вызов.
– Ладно, достаточно. Отныне твоим девизом будет «береги Веню, своего Босса, благодетеля и гаранта неприкосновенности», мягко говоря. Носи его на руках и целуй в попу.
– Я знаю, Мария намекнула мне на это. А знаешь, от кого беречь?
– От «них», от кого же еще.
– Нет, Хозяин, не от «них», а от меня.
– Шантажируешь?
– Чтоб мне с этого места не сойти.
– Как это понимать? Ты будешь хранить меня? Это называется пустить козла в огород сторожить капусту.
– В принципе, ты рассуждаешь верно. Разница только в том, что я не козел. А вот ты недалеко ушел от овоща. Я должен стать твоей надежей и опорой. Чтобы выжить самому. Ничего личного, никакого альтруизма, Боже упаси. Здоровый эгоизм. Доверься мне, как говорят американцы.
– Фак ю, извини за выражение. Я и так нуждаюсь в тебе несколько сверх меры.
– Я должен стать жизненно необходимым тебе.
– Ну, вот и становись.
– Уже, спешу и падаю. А знаешь, что должно стать твоим девизом?
– Холить и лелеять Платона?
– А также целовать его в попу. По утрам и вечерам. Вот эту заповедь вытрави себе на лбу особо крупным шрифтом. Чтобы любой первоклашка мог прочитать.
– Ладно. Заведу очередного кота, а там посмотрим. Правильно я понимаю?
– Думаю, да.
– У меня к тебе вопрос, Платон. Его можно истолковать по разному. Для меня он не носит личного характера…
– Давай твой вопрос.
– Тебе Мария что-нибудь подарила? На память?
Я растерялся настолько, что наверняка изменился в лице.
– И что же она тебе подарила, если не секрет?
– Кольцо.
– Кольцо? Вот как интересно. Мне она подарила наперсток. Вот этот.
– Ты хочешь сказать, и ты там был?
– Неважно. Проехали. Наперсток… Что бы это значило?
– Да разве же ее символы поддаются однозначному толкованию! Что она при этом сказала? Как прокомментировала свое подношение?
– Как? Да никак. Может, пей поменьше? Не стаканами, а глоточками? Мы ведь с Филей тогда были изрядно под шафе. Дескать, не теряй головы в любых обстоятельствах. Или – предохраняйся, береги себя, принимай меры безопасности, а? Как ты думаешь?
Я пожал плечами. Дескать, слишком мало информации об этом эпизоде твоей жизни. Хочешь знать мое мнение – выкладывай все.
– Почему тебе кольцо, а мне – наперсток?
– Не знаю, Веня. Сказал бы раньше, я бы у нее поинтересовался. Разве возможно понять их логику?
Тайна мироздания, перед которой мы оба были беспомощны, сблизила нас. Мария была для нас одинаково чужой. А мы были хоть и врагами друг другу, но – свои.
– У меня к тебе есть одна просьба, Веня.
– Валяй.
– Алиса…
– Что Алиса?
– Не хочу, чтобы она появлялась в твоей резиденции.
– Просьба, хочу, не хочу… Мне кажется, ты слишком многого хочешь, человече. Она свободная женщина, пусть гуляет, где захочет. Кстати, не стоит идеализировать этот твой аленький цветочек. Когда меня идеализируют, то явно недооценивают; а когда идеализируют женщину, то явно переоценивают. Она немного ведьма, как и все остальные бабы, позволь сказать тебе это по дружбе. Я замечал за Венерой: когда она на моих глазах превращается в блядь, она красит ногти в черный цвет. Как только эта блажь проходит, она меняет прическу, макияж и маникюр. Ну, вот ведьма, понимаешь…
Я чувствовал, что он абсолютно прав – и абсолютно в этом убежден.
Но вот мою абсолютную правоту донести до него было выше моих возможностей.
Что же это получалось? Я общался с ним, как с ребенком. Он был по-своему прав, а я был прав глобально (и потому неправ, с его точки зрения). И поскольку умнее был я, то я и был в ответе за него, хотя его земные возможности были просто несопоставимы с моими. Уровни нашего общения не пересекались, точнее, я сверху вниз видел и понимал его, а он снизу вверх в принципе не мог видеть меня как информационный объект, я для него не существовал как реальность – только как гипотеза.
Сильные, сильнейшие мира сего не ведают, что творят?
Малые сии? Алые?
Как его бросить после этого?
А как терпеть рядом эту скотину? Эко-свинью?
Вот тут-то мне захотелось завыть и обратиться к Марии. Вселенский абсурд, основанный на здравом смысле, – это, конечно, запредельный Уровень. Мое сознание было явно не готово к восприятию подобного как нормы.
Может, не было никакой Марии, может, это все мне лишь приснилось?
Я был ни в чем не уверен. И вот это неуверенное, растерянное, легко впадавшее в слабость существо было призвано беречь Босса?
Вместо ответа мне послышался лесной шум – на ветру скрипели сосны. Еще один – параллельный – шумовой уровень составлял плеск воды в озере, словно мягко отфыркивалось овальных форм млекопитающее, мой предок, носитель моего ДНК.