– Ты хочешь сказать, ты похитил мою дочь?
– Нет, нет, что ты, как можно было такое подумать обо мне. Просто волею судеб мне довелось узнать, где она находится.
– Ты решил меня шантажировать?
– Нет, я решил поставить в смертельной игре на человеческое в человеке.
– Ты ставишь на миф.
– Ты тоже.
– Я ставлю на реальный миф.
– Я тоже.
– Ну, что ж, не я этого хотел, пусть будут тому незримые свидетели. Для начала мы распнем твою жену. Что на это скажешь?
– Вполне предсказуемый ход.
– И что на это скажешь?
– Тебе не найти мою жену.
– Хочешь сказать, я тебя недооценил?
– Нет, скорее, переоценил себя.
– А ты уверен, что я захочу увидеть свою дочь?
– Конечно, уверен. Ты Марсика любишь. Ты Бэллу не смог забыть. Ты к Венере не равнодушен. Ты даже меня по-своему любишь. Ты – сильный, только ты сильнее, чем тебе кажется.
– Во как!
– А Мария тебя обожает. Куда тебе деваться от Закона жизни? Я представлю тебя ей как выдающегося писателя, взявшего себе кокетливый псевдоним Bar-in. Вы с ней поладите.
– Не торопись, всему свое время. Ты кофе любишь? Я хочу пригласить тебя в кафе на чашечку кофе. Как писатель писателя.
– Как Сальери – Моцарта?
– Типа того.
– Ну, что ж… Ты мог бы убить меня прямо здесь. Раз ты этого не сделал, пойдем пить кофе. В кафе «Хронос», если ты не против. Погоди. А может, ты хочешь сделать миф частью своей реальной жизни? И меня – частью мифа заодно? То есть, все-таки отравить меня ядом?
– Я бы ничего не исключал в этой жизни.
– Даже того, что за столиком в кафе встретишь свою дочь Марию?
– Я верю в мистику не как в нелепость, а как в непостижимую составляющую неотвратимого хода жизни. Мария в двух шагах от меня? Думаю, ты перестарался, пытаясь расшевелить мое гипотетическое чувство к дочери. Или ты меня к чему-то готовишь?
– Я бы также ничего не исключал в этой жизни.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
6
6.8.
С уже почти завершенным романом жить становилось сложнее, нежели вообще без романа. По благому совету доктора я делал все, чтобы изжить (прожить?) виртуальный кошмар. И я изживал его, приближаясь тем самым к пониманию собственной сути, – и выздоравливал. Чтобы опять заболеть еще более тяжело и безнадежно.
Вот тут доктор дал маху. Лечение и помогало мне, и губило меня.
Необходимость подтверждать то, что я придумал свой роман, высосал его из пальца, а не описал свои «улётные» пророческие фантазии, становилась все более актуальной.
Но раз за разом подтверждалось другое: роман оказывался более реалистичным, чем казалось на первый взгляд. Раз за разом какое-нибудь самое невинное слово могло отозваться бурей. Мои фантазии оказывались связанными с жизнью невидимой, но прочной нитью.
Однажды Веня показывал мне свою коллекцию холодного оружия. Вдруг глаза его вспыхнули.
– А это пистолет XVII века, он оказался у меня случайно. Ведь что такое случайность?
Склонность к обобщениям, вкус к логической операции «за деревьями различать лес» могут быть как чертами философа, так и характеристиками любителя помудрствовать. Веня философом не был, что раздражало в его лукавых «философских» импровизациях более всего.
– Случайность – это свойство реальности. Вот я знавал один экипаж, где подобрались два молодца. У одного, командира экипажа, фамилия была Хило, у другого, штурмана, фамилия была Нехило. Ну, вот клянусь! Люди специально приходили посмотреть на тандем. Дивились чуду. Как же так, как могло такое произойти, чтобы в связке, в одной кабине оказались Хило и Нехило? Для людей это было доказательством того, что случайность может стать законом жизни. Все на свете – дело случая, камрад!
Пока Веня говорил это, я решал для себя вопрос: случайно или не случайно в романе моем оказались бок о бок mr. Hell и mr. Heaven.
Откуда они взялись, черт бы их побрал?
И я готов уже был примириться с Веней в себе; меня пугало только, как отнесется к этому Алиса. Врать ей из благих побуждений или говорить горькую правду, которая может разрушить наш брак?
Я готов был показать ей свой роман, где буйство фантазии выглядело смело и забавно; но как нечто, имеющее отношение к жизни, мой роман пугал меня самого.
– Так о чем твой роман? – спросила Алиса то ли в самый подходящий, то в самый неподходящий момент.
– Понимаешь…
Я решил подготовить ее к восприятию реальной чертовщины.
Оказалось, что она готова к тому, что я не готов к ее уровню восприятия жизни.
– Понимаешь, я придумал двойника, а он прирос ко мне. Самое ужасное, что я, может быть, ничего и не придумывал. В общем, все запуталось…
Мне было страшно поднять глаза и дать ей возможность заглянуть в меня: в тот момент я сознательно не ставил никакой внутренней защиты против чужого любопытства. Моя беззащитность была формой доверия.
– Вы все мужчины одинаковы. Но ты, Платон, особенный: тем ты мне и дорог. Веня в тебе украшает тебя.
– Ты так думаешь?
– Конечно. Я знаю о жизни не меньше твоего. Я ношу в себе жизнь.
Как только я понял, что Алиса не испугается изнанки жизни, а точнее, лицевой ее стороны, я вздохнул с облегчением.
Теперь мне осталось самое простое: назвать вещи своими именами.
О чем мой роман?
О нас с Алисой.
А Веня Фантомас? А Венера?
Мы с Алисой победили их.
И я понял, что не надо отбирать у себя победу – не следует принижать мощь, хитрость и коварство противника. Да здравствует Веня, сука бесподобная!
«Да здравствует разум!» – хотел этим сказать я.
Что ж, возможно, Веня и был моим двойником, а все эти истории – не что иное как видения Платона , игры его воображения, навязчивые галлюцинации. Мистическая история?
Возможно.
Но мне понадобились более веские доказательства, которые я мог бы предъявить самому себе. Чтобы считать себя вполне нормальным.
Лучше всего, если бы доказательства были материальными. Как улики.ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
7
7.8.
– Это был нейрочип!
Веня взволнованно ходил по комнате; таким я его не видел никогда.
– Да, да, чип, внедренный в мозг Астролога. Этот чип становится частью структуры головного мозга. И с помощью этого невидимого глазом чипа я могу управлять человеком. Могу на расстоянии, могу непосредственно, с помощью НЛП. У меня есть гений «наночипианы», его так и зовут – Нано, и он может все. Вот это и называется контроль над сознанием человека. Я хотел тебе это показать во всем блеске. Да вот ты, дурак, по-русски огрел моего цыгана бутылкой. Вышиб мозги человеку!
– Скорее, вправил, – парировал я. – Кстати, что говорит твой Нано по поводу воздействия нейрочипа на разум? Не на сознание, не на интеллект – а на разум, а?
– А, ты все о своем! Думаешь, нейрочипы не справятся с разумом?
– Думаю, не справятся.
– Хочешь поговорить с Нано?
– Хочу. Но ты не дашь.
– Правильно, не дам. Собьешь мне гения с пути истинного.
– С пути истинного – не собьешь. Я направлю его…
– Полагаешь, разумом оборониться от прогресса?
– Интеллект уже затеял две мировых войны, сейчас благополучно заполыхает какая-нибудь планетарная нановойна. Я хочу узнать у твоего Нано, знает ли он разницу между разумом и интеллектом? До тех пор пока разум будут принимать за интеллект, насилие будет принимать все более и более изощренные формы. Или интеллект – или разум . Вот как сегодня стоит вопрос перед человечеством. Понимаешь, разум именем истины защищает все живое, а интеллект, прикрываясь шкурными соображениями, – истребляет; разум познает, а интеллект приспосабливается; фокус в том, что рано или поздно эффективное приспособление оборачивается катастрофой. Сейчас де факто точкой отсчета в мире является интеллект; когда точкой отсчета станет разум…
– Этому не бывать, для этого сначала надо сойти с ума!
– Я бы выразился иначе: надо овладеть логикой диалектики; когда интеллект поймет, почувствует (вот оцени коварство диалектики!), что ему одна дорога – становиться разумом, он перестанет видеть в разуме своего врага, а увидит противоположность; враг – это одно, а противоположность – это другое; противоположность – это твоя суть, вывернутая наизнанку; противоположность даже ближе друга, ибо она есть ты сам. До тех пор, пока интеллект видит в разуме врага, от такого информационного перекоса страдают все. Когда точкой отсчета станет разум…
– Когда точкой отсчета станет разум, я, хищник, пойду на корм более сложному информационному монстру, так?
– Такая метафора отчасти справедлива.
– Так вот этому не бывать: я не умею проигрывать.
– Как ты не поймешь, что ты уже потенциально разум, ведь разум без интеллекта невозможен! Как ты можешь проиграть самому себе?
– Всегда думал, что схоластика – это сильная сторона интеллекта, но и разум, я вижу, не чужд слабости погонять из пустого в порожнее…
– Приходится говорить с тобой на одном языке.
– Нет, общего языка мы не найдем.
– Тебе невыгодно его находить; точнее, ты в упор не видишь собственной выгоды.
– Повторю для особо одаренных: я не умею проигрывать. Твоя выгода – смерть для меня, и не надо лохматить бабушку.
– Интеллект не поступится своей логикой, даже если мир рухнет; интеллект – это высшая глупость, настолько высокая, что почти граничит с умом. Вот почему разум носится с интеллектом, словно баба с младенцем.
– Словно дурень с писаной торбой.
– Или так. Ответственная за мир инстанция – разум, а прогресс обеспечивает, торит дорогу в будущее – интеллект.
– Ты мне зубы не заговаривай. Фокус не пройдет. У этого мира один господин.
– Конечно, один.
– Интеллект.
– Интеллект, стоящий на службе не только у брюха, но и у разума.
– Опять схоластика! Почему ты не можешь на пальцах объяснить мне суть? Слабо?
– Потому что ты не в состоянии освоить диалектику высшей пробы. Тебе не дано. Ну, не твой размерчик. Иди в детский сад и объясни, как устроена вселенная. Слабо?