— Ты ещё про парапсихологию расскажи, — выдавил парнишка. Он иссяк и перевёл дискуссию на другой уровень.
У Лизы порозовели ушки, она нахмурилась.
«А ведь девчонка, пожалуй, в насмешника влюблена», — предположил Горохов вдруг и совсем неожиданно продолжил. — «Нелегко быть блондинкой»… Почему-то от этой мысли ему стало весело и легко. Отступила усталость. Он расправил плечи…
— Достаточно, ребята, — сказал Горохов. — Лиза, Иван — очень хорошо. Отлично.
Он заглянул в журнал.
— Лиза, у тебя третий активный семинар. Похоже, что экзамен в этом семестре получаешь автоматом…
Сёмушкин смотрел с плохо скрываемой надеждой, но Горохов мысленно показал ему язык: «Не-е-ет, братец. Ленив ты у нас, а ведь могёшь». Он кивнул улыбающейся девушке, подтверждая серьезность своих слов. Прозвенел звонок. Задвигались стулья, зашуршали пластиковые пакеты.
— На следующем занятии, — заторопился Горохов, повышая голос. — Поговорим о философских учениях, несущих в себе отголоски герметического знания. Как обычно, вначале я послушаю ваши соображения… До свидания…
— До свиданья, Альберт Васильевич…
Теплый сквозняк выдул студентов за дверь. Горохов остался в аудитории, домой идти не хотелось.
Девочка права. Если отмести саму вероятность существования парапсихологических феноменов, знания, полученного иначе, чем обычными сенсорными путями, истолкованными известными законами природы, ему останется только психоз. Нарушение сознания, иллюзорная фантазия, изменившая его способность к суждению. Что дальше? Одержимость?
«Я знаю» — первое, что пришло в голову в ответ на реплику жены.
Горохов усмехнулся пустой аудитории. Собственно, сумеречные состояния сознания, как раз и способствуют проявлениям экстрасенсорного восприятия. Где-то он это вычитал. Одно не исключает другого.
«Я знаю»…
А как не хочется верить!
Окунаться в это… варево.
«Рhilosophia occulta». Кажется, термин впервые употреблен в XVI веке Агриппой Неттссгеймским. Горохов снял очки и вновь потёр переносицу, потом привычно прикусил дужку и сощурился. Агриппа пытался объединить известные ему тайные доктрины в одно философское учение и придать магии характер естественной науки. Он выдвинул идею души вселенной, а также закон симпатии и антипатии, существующий между различными предметами, который применял в медицине Парацельс, построив своё учение об арканумах, специальных средствах для каждой части организма и о возможности переносить болезнь с человека на растение или животное, или зарывать ее вместе с человеческими выделениями в землю…
Горохов вздохнул и надел очки.
Человечество было так молодо и бесстрашно разумом в поисках знания. За меньшее сжигали на кострах, усыпая небо пеплом. За душевные болезни, кстати, тоже.
Нет, это бездна, провал. От неоплатоников до творений современных оккультистов. Недолго и утонуть. Сделав, например, предположение о скрытой связи между его видением, настоящим убийством и темой сегодняшнего семинарского занятия. «Все вещи составляют единое целое, совокупность», — процитировал он мысленно основную оккультную идею, — «Между ними существуют необходимые, целенаправленные отношения, не являющиеся ни временными, ни пространственными». Вот и всё. А дальше: коготок увяз — всей птичке пропасть.
Горохов поднялся со стула и стал собирать портфель. Люся просила купить по дороге хлеба и молока…
Едва он подумал о молоке, как почувствовал запах сырой осиновой коры и влагу на лице. Торопливо мазнул ладонью по щеке… Нет, это совершенно невыносимо! Он сел. Портфель на столе послушно улёгся набок, зияя разверстым чревом, словно жертвенное животное. Горохов невидяще уставился внутрь подобно авгуру, как будто надеялся прочитать по краешкам выскользнувших бумаг и тетрадок судьбу.
Ну, хорошо, хорошо. Оставить в стороне теоретическое обоснование случившегося и причину, почему всё случилось именно с ним. Допустить, что связь между убийством и его видением есть, однозначная и недвусмысленная, а именно: сначала он увидел призрак убитой, а затем каким-то образом присутствовал при самом убийстве. Не физически, а… А как? Очевидно, как-то отрешившись от физического мира. Астрально… Чёрт, слова-то какие… М-м-м… С ним случилось, что-то, что принято называть ясновидением, или как его называют адепты парапсихологии — пси-гамма-феномен, когнитивный в отличие от феноменов физического характера вроде психокинеза.
Горохов старательно выковыривал из памяти застрявшие там отрывочные сведения… Астрал, что-то ещё об астрале. Кажется, способность видеть астральный мир называется психометрией. Включает в себя и сон, и телепатию, ясновидение и сомнамбулизм. Да, выбирай на вкус, что говорится… Какая-то каша в голове, ей богу! Животные особенно чувствительны к астральному миру. Собаки, например, рычат и даже прячутся при возникновении астральных отпечатков человека, ещё до того, как этот отпечаток можно увидеть, как нечто материальное…
Господи, да что же он читал?! Алана Кардека? Нет, на «Книгу духов» не похоже… Может быть «Книга медиумов»? Нет, не то…
Память набирала обороты, подсовывая детали, полузабытые подробности. Горохов проваливался в щель недавнего прошлого, кажущегося таким неважным и мимолетным, как книга в мягкой обложке, прочитанная в междугороднем автобусе… Определенно, он держал в руках какую-то книгу, строчки которой всплывали в голове, волоча за собой, словно донные водоросли, тонкие полупрозрачные тени незлобивой иронии и ленивого интереса — тех немногих ощущений от тогдашнего чтения…
«…Бесформенность и ужас иных снов и кошмаров объясняется тем, что в это время человек видит лявр астрала». О-хо-хо! Лявр!..
Но настроиться на ироничный лад не получалось…
«Психометр может видеть ауру человека, то есть его мысли и желания в астрале, а также часто астральные клише его прошлых действий, или даже его будущего»… Будущего? Будущего?!
Фразы цеплялись друг за друга, словно звенья якорной цепи, изъеденной морской солью. Она петлями ложилась на плечи, обдирала ребра, путалась в ногах и тянула в непроницаемую разумом глубину навстречу легким пузырькам ускользающего смысла.
Невозможно! Невозможно думать, что пока он трясся в ванной или забывался коротким и тревожным предутренним сном, кто-то убивал человека, женщину. Капля пота покатилась по виску. Горохов стиснул зубы. Почему-то вдруг показалось очень важным вспомнить злополучную книгу, чьи строки с беспощадной ясностью раздирали мозг. Он зажмурился, в темноте плыли белые пятна, словно огни святого Эльма на верхушках корабельных мачт. В ушах стоял рокот чужого океана, в котором он болтался жалким обломком крушения предыдущей жизни. Жесткие волны несли Горохова прямо на отвесный утёс, что выплывал из темноты, насыщенной горько-соленой влагой, обрывком книжной страницы грязно-песочного цвета дрянной бумаги. Под верхним обрезом велеречивым курсивом значилось: С. Тухолка, «Оккультизм и магия». Ниже, великанской прописью, начинался новый абзац, высеченный в скале:
«…Поэтому впечатления и видения в астрале в значительной степени зависят от характера и настроения психометра. Так, человек с хорошими и возвышенными чувствами привлечет к себе эгрегоры добра, и символы его видений будут носить более духовный характер, тогда как человек, одушевленный низменными и злыми желаниями, легко может поддаться влиянию эгрегоров и лявр зла»…
Горохова швырнуло на каменные зубья, у подножия скрижали…
На следующий год осень пришла неожиданно, как записная прогульщица, которую уже не чаяли увидеть. Скромно потупившись, с натужным усердием она принялась наверстывать упущенное, поливая Кирчановск унылыми дождями, сноровисто ощипывая листву с деревьев, подбитую ночными заморозками, разгоняя печальные желто-красные конфетти по проспектам и улицам сырыми метёлками ветров.
Первый снег выпал в начале ноября, в сухую промерзшую землю с редкими хрусткими лужами, но тут же растаял в жидкую кашицу на раскисших земляных тропинках. Народ обходил Яму стороной. Не из страха, разумеется, а потому, что спускаться по скользким, размокшим склонам, а потом ещё и подниматься, тяжело. Те, кто все же решался срезать путь, порой выходили к остановке с такими огромными комьями грязи на обуви, что едва волочили ноги. Они долго пытались очистить подошвы о края бордюрного камня, ругательно ворча под ехидно-жалостливыми взглядами собравшихся.
Остановка быстро приобрела запущенный, неряшливый вид. За неделю изредка прерывающегося, мокрого снега и стремительных, как кавалерийские наскоки, оттепелей, охотники ходить через Яму перевелись.
Горохова это и радовало и пугало.
Радовало, что меньше случайных и припозднившихся прохожих будут подвергать себя ненужному риску. Пугало то, что этот уголок станет укромнее и для кого-то ещё привлекательней.
Он немного успокоился, оправился от первого сумбурного страха. Случались дни, когда он не думал о случившемся, но гнетущее чувство причастности, замешанности в чём-то не покидало его никогда. Возможно, всё дело в Яме. Яма-то никуда не делась, и её несмолкающий шепот преследовал его всюду, проникая сквозь стены, раскачиваясь на качелях ветра, катаясь на облаках. Горохову часто снились кошмары, но не один не походил на его видение женщины. Эти он совсем не помнил, они уходили прочь почти бесследно, лишь временами напоминая о себе в течение дня внезапной горечью во рту, невнятным шорохом от неосторожного движения, и короткой дрожью в теле.
Люся, конечно, заметила его состояние, как и те несколько книжек, что он прочёл в надежде разобраться хоть в чём-нибудь. Но вот уж чего он не собирался делать, так это тревожить жену. Ей было бы многим тяжелее. Её математический склад ума мало что принимал на веру из того, что нельзя описать с помощью уравнений. К счастью, их отношений это не касалось, её забота, как всегда, тронула его и где-то устыдила…
В конце концов, орудуя бритвой Оккама не хуже, чем убийца своим ножом, Горохов свёл рассуждения к признанию самого факта видения ил