– Побойтесь Бога, люди, это же кот! – поражается Маша.
– Они его в холодильнике хранят? – иронически интересуется Машин сын, получив в ответ яростный молчаливый взгляд матери.
Тетя Нази спохватывается:
– Ой, в самом деле, надо же похоронить, а то ж лето, нехорошо…
Алена идет по базару – все взгляды на ней: два метра с лишком высоты и почти столько же вширь. Мужичок с помидорами завистливо спрашивает:
– Чем тебя кормили, душа-девица?
Алена смотрит на мужичка, как ученый в микроскоп на прилипшую к препарату травинку:
– А тебя, видно, совсем ничем не кормили!
Вовик семенит рядом. После сокращения с работы он затосковал и стал при Алене как ридикюль – стремится спрятаться под мышку.
Он собирает горелые спички.
– Вова-джан, – спрашивает Маша неделикатно, – вот горелые тебе зачем?
– Как «зачем», – удивляется Вовик, – допустим, надо что-то запалить, а там еще полспички целые, берешь зажигалку, поджигаешь – экономия!
– А зажигалка же горит! Газ расходуется! Где ж твоя экономия?
Вовик судорожно вздыхает и уходит в свою комнату. За долю секунды Маша успевает уловить в дверном проеме три штуки древнейших телевизоров палеозойской эры – еще на ножках и с линзой.
– Алена, с ума я сошла или глаза подводят – телевизоры эти ему зачем?!
– Да что телевизоры, – смахивает слезу Алена, рядом с ней Маша как пятилетняя девочка, – он и пакеты от майонеза не выбрасывает.
– И чем он целыми днями занимается?
– Журналы старые читает. – Алена в два взмаха протирает стол. – У него подписки аж с какого года. Все подчеркивает, а потом мне читает.
– Меня бы к вам на неделю, – мечтательно говорит Маша, – ты бы квартиру не узнала! Видал бы твой Вовик свои пакетики в гробу!
Алена вздыхает, понурясь, и все ее холмы и сугробы делают плавную волну.
После Леопольда взяли попугая.
Вовик долго учил его говорить, но тот оказался не слишком одаренным и только хохотал человеческим голосом.
Однако и попугай заболел и издох.
Алена опять лила слезы.
– Привыкли мы к нему, – всхлипывала она. – Так жалко – лапки кверху и глаза закатил!
Маша допивает кофе и смотрит непонятно.
– Возьмете нового, – говорит она и рьяно чешет нос.
Алена машет рукой.
– Вовик не хочет, – трубит она, как слон, в бумажную салфетку.
– Вот ты смешная, – поднимает брови Маша, – одна работаешь, все его коники выносишь, и он же тебе что-то не разрешает?!
– Ну ты не понимаешь, что ли? – разводит огромные руки Алена. – Женщина – Кинг-Конг. А он симпатичный. Нет разве?
Вовик высовывает из своей комнаты нос.
– Аленчик, – строго говорит он, – когда чай будешь заваривать, старый не выливай: от него цветы лучше растут.
Женщина Кинг-Конг кивает и улыбается.
БАБУШКА НОРА
Нора сидит в ожидании клиентки в позе абрага над ручьем, поглядывая на мир сквозь дым тонкой пахитоски и прищуренные ярко-бирюзовые тени.
– Кто тут вор в законе, теть Нор? – льстиво здоровается сын товарки, наклоняясь к патриархине салона красоты.
– Жанна, хорошо положи полотенце на шею и очень крепко застегни зажим, – командует она ассистентке.
– Ой, Нора, сколько лет ты мне говоришь одно и то же!
– Да, и еще буду говорить, потому что, если краска попадет, одежду испорчу!
– А некоторые не хотят сидеть полузадушенными.
– Жанна, много не говори – у меня тут у клиенток кофточки в такую цену, что они предпочтут быть целиком задушенными, а не полу!
Нора сует расческу клиентке, оробевшей от харизмы мастера:
– На, волос распутай.
Хлопает ящиками, ищет шапочку, ищет специальную безвредную щетку, ищет свои сигареты.
– Кто опять взял мои сигареты?!
– Вот они упали, – показывает клиентка.
Нора величаво поднимает коробку с пола.
Смотрит немигающим взглядом минуту на клиентку, та уменьшается на глазах.
– Что хотим?
Переговоры идут чисто символически – Нора лучше знает, что надо.
– Варианта нет, поверь мне – тебе будет так хорошо, и не просто хорошо, а отлично! Ты же еще сюда придешь? – и смотрит в упор.
Клиентка ежится и быстро кивает, чтобы не получить люлей.
– Смотрела сегодня рекламу про эпилятор – там все довольные были, как тракторы, – вытаскивая прядки через дырочки, говорит Нора. – Это все правда, интересно, или опять для идиотов?
– Страшное фуфло, – стараясь не замечать уколов крючком в голову, клиентка старается угодить Норе всеми доступными средствами.
– Так я и думала, – хмыкает Нора.
– Жанна! Свари девочке кофе.
– Я не буду, – попискивает девочка. – Я сигареты не взяла.
– Покуришь мои, подумаешь, – Нора даже не слушает фразы, в которых есть частица «не».
… – Ну так если ты так над своими волосами трясешься, возьми эту маску – люди по две банки берут. Бамбук! Я сначала тоже подумала – нам еще в этой жизни бамбука не хватало, а ты смотри – народ доволен. Берешь?
Попробуй не возьми тут.
– Чем ты недовольна? «Семь-один» для тебя темновато, говорю, я же знаю.
– Я всегда…
– Вот одна помывка – цвет сядет на место! Варианта нет! Ты сама сюда придешь и мне спасибо скажешь!
– А я причесать не хочу, только посуш…
– Нет, я уложу, мне самой интересно, что получилось! Шикарно, говорю тебе, куда ты смотришь. И ничего не темновато!
Клиентка отдувает челку и уходит, вся в пятнах.
– Оххх, – грузно садится Нора на свой табурет и закуривает.
Внучка с креативным наследием бабушки на голове (иссиня-черный «боб» с косой челкой) ищет в тумбочке чего-нибудь пожевать.
– Иди, купи себе поесть и кофе заодно.
Бабушка управляет всем миром, глядя на него сквозь дым пахитоски.
ВЕЧНАЯ МОЛОДОСТЬ
Магазинчик стареньких супругов Важи и Сулико, вовсю задувает вентилятор, пухлощекая девочка-продавщица взвешивает мои фрукты-овощи, я одним ухом слушаю элегантную даму средних лет:
– …завтра сама туда пойду, пора уже. В этом парке одни пенсионеры бегают – знаешь, как его называют?
– Ну, – спрашивает Мзия, которая в жизни не побежит просто так, потому что она из Дедоплисцкаро[3], понимает все эти столичные штучки, не одобряет, но делает вид, что ей все равно.
– «Никто не хотел умирать», – говорит по-русски элегантная дама и под взрыв хохота осанисто проходит к Сулико. – Дорогая, я по сравнению с тобой – старая плесень, набери-ка мне помидоры подешевле – для обеда.
Сулико иронически смотрит на шикарную длинноногую тетку, и ей лестно, что та считает ее моложе, но вздыхает и роняет:
– Как я боялась цифры 60, казалось – все, – смерть пришла.
– Ой, и я возраста боялась, – подхватывает дама, – когда мне было 27 лет, лежу – извините за подробности, – читаю Стендаля, а там фраза – «ей было двадцать четыре, и она сидела одинокая и всеми покинутая, как и положено старой деве». Я упала с кровати!!! А сейчас – в тридцать еле замуж выгонишь.
– Не знаю, – недоверчиво отвечает Сулико, – шестьдесят все равно много, как ни крути. А что это у тебя – юбка порвалась?
– Нет! Это такой разрез! И мне плевать, что все думают! – победно восклицает дама, хватает свои помидоры и уносит длинные ноги с порванной юбкой прочь.
НЕПРИЛИЧНАЯ ЖЕНЩИНА
Вечер в тбилисском дворе.
Во дворе многоквартирного корпуса стоит небольшой частный дом, чудом спасшийся от инвесторов благодаря кризису.
Чудовищный зной распахнул все окна и двери, раздел приличных горожан до трусов, выгнал на балконы и подоконники, и несчастные обезвоженные страдальцы чутко ловят малейшее движение воздуха.
На первом этаже маленького дома живут три женщины – мать и дочь и с ними молоденькая деревенская родственница с ребенком, принесенным в подоле, – ее не то чтобы выгнали из родительского дома, а вроде как отослали подальше от языков.
Жители большого дома вяло наблюдают происходящее на кухне нижней квартиры, как реалити-шоу.
Дочь сидит за столом, раскинув ноги в латексных сапогах, мать возится с тарелками, родственница мельтешит где-то на заднем плане.
– Этери, – хрипло зовет дочь мамашу, – помоги снять эти чертовы сапоги, сил нет никаких.
Она – кормилица, все безропотно выполняют ее капризы. Этери стаскивает разогретые, как гудрон, сапоги, дочь-кормилица Снежана, черная, как положено по имени, отклеивает ресницы и жалуется на все разом.
Звонит мобильный телефон.
– Да, слушаю. Да, привет. Хорошо. Жарко, да. Что надо? Троих? Найду, конечно. Во сколько? Заметано.
– Так, – оживляется Снежана и рассуждает вслух: – Заказали троих. Я – одна штука, вторая – Нинуца из Кутаиси приехала, дай ей Бог здоровья, а третья – где мне взять третью?
Безмолвные зрители тоже навостряют ушки – происходящее приобретает манящий вкус приключения.
Минут пять идут поиски и рассуждения, но безрезультатно.
– Этери! – странным тоном говорит внезапно Снежана.
Этери роняет крышку и молча машет руками.
– Этееери!!! – угрожающе повторяет Снежана. – Ну где же мне третью взять тогда?!
Этери так же молча кивает на родственницу.
– Мать, ты чокнулась? Ну куда эту скелетину Гулико, кто на нее позарится – тридцать кило весу, наш новогодний индюк и то был упитаннее, вся как рыболовный крючок, нет-нет-нет. Этери – спасай!
– Наклей на нее свои ресницы, сапоги натяни, парик надень – и за пятьдесят лари употребится на «ура»! – выдает наконец вечномолчащая Этери, и публика разом взрывается петардами дружного рогота – обессиленные мужчины почти выпадают с подоконников, за ноги их держат визжащие жены.
Снежана в недоумении подходит к окну и смотрит на соседей.
Респектабельная широкомыслящая докторша Манана машет ей рукой и кричит:
– Снежанчик, солнышко, как дела? Почему ты со мной на улице не здороваешься?
Снежана делает большие глаза:
– Женщина, ты совсем дура? На людях не хочу тебя осрамить, неужели непонятно! – Затем возвращается на место за столом и кричит: – Гулико, отдай свою козявку Этери и иди сюда, краситься будем!