Пик.
—Как он по сравнению с Нью-Йорком?— спросила Вивиан.— Я там никогда не была.
Викки, раздраженная направлением, которое принял разговор, ответила резко:
—Гонконг выглядит так, словно японцы купили Нью-Йорк, продали верхние этажи небоскребов на утильсырье, а оставшееся — китайцам. Те притащили их к подножию горы, куда они сползутся в один совсем не прекрасный день.
Что-то ледяное промелькнуло в глазах Вивиан, и Викки, напомнив себе, что Вивиан не виновата в ее провалах в Нью-Йорке и что ей предстоит провести в обществе китаянки четыре дня на яхте, где еще много других людей, заговорила более примирительным тоном:
—Нью-Йорк гораздо больше и внушительнее Гонконга, он даже элегантный, с умело организованным свободным пространством. Я была поражена его планировкой, расстояниями между зданиями. Гонконг — это хаос.
—Китайский хаос,— обронила Вивиан.
—Верно, китайский. Вы бы только послушали прозвища, которыми они окрестили здания: башню — штаб-квартиру Макинтошей-Фаркаров у Козвэй Бэя — они прозвали «Зуб Хакка»; огромный «Волд Оушнз-хаус» Ту Вэй Вонга, второй по высоте в Азии, называют «Слишком высокий домище»; Джардин-хаус с круглыми окнами — «Дом с тысячей дырок».
—Вы знаете, он не уедет из Гонконга.
Викки удивленно посмотрела на китаянку:
—Может быть, у нас не будет выбора в будущем году,— стала она объяснять терпеливо.— Мы всегда должны быть готовы сорваться отсюда, если дела на границе будут совсем скверными и Народно-освободительная армия оккупируют Сентрал-стрит. Или служба госбезопасности начнет арестовывать деловых женщин, чтобы сделать их более сговорчивыми.
Вивиан не улыбалась.
—Ваш отец должен будет остаться в Гонконге послепервого июля девяносто седьмого года.
—Вы не понимаете. Конечно, наша семья неприехала прямо из Англии, чтобы сколотить состояние за пять лет. Мы беженцы, такие же, как многие китайские семьи. Отец моей матери уехал из Шанхая в двадцатые годы; преступные триады, [19]типа «Зеленой банды», сделали работу на таможне для честного человека смертельно опасной для жизни.
В старом Шанхае, самом коррумпированном городе на побережье Китая, китайские банды держали под контролем полицию, были в относительном мире с иностранцами-бизнесменами, но были далеко не столь сговорчивы, когда дело касалось попыток вмешаться в их контрабандные дела.
Отец убежал от коммунистического «освобождения» в сорок девятом году. Мы стали жить здесь. Сегодня мы последний независимый британский торговый хонг в Гонконге. Но мы такие же беженцы, как и любой китаец, и поэтому не думайте, что Макинтоши-Фаркары пальцем не пошевелят, чтобы спастись.
Вивиан ответила спокойно, но твердо, так, словно она не слышала ни слова из того, что сказала Викки:
—Гонконг — как штурвал этой яхты. Вашей яхты. Гонконг — это руль для Китая. Ваш отец это понимает. Куда идет Гонконг — туда идет и Китай. Вперед к свету или назад во тьму.
—Что ж, если этот штурвал сломается, мой отец отправит меня в Нью-Йорк.
—Гонконгцы, которые здесь процветают, должны остаться. Это их долг. Они и есть этот штурвал.
—Но все же… в случае чего… в какую страну вы имеете паспорт? В Канаду?
—У меня нет паспорта.
Викки была удивлена. Она еще не встречала ни одного гонконгца из более менее состоятельных слоев, кто бы не добыл себе паспорта,— работая ли за рубежом, вложив наличность в других странах или женившись.
—А почему?
—Я верю, что тревожные времена обостряют ум.
—Обостряют ум? Да они будут оттачивать его в воспитательно-трудовом лагере. Вы можете кончить жизнь, пася свиней в Монголии [20]лет эдак десять.
—Я гонконгская китаянка,— ответила Вивиан просто и убедительно.— Здесь мой дом.
По-донкихотски, до предела безрассудно. Может быть. Но в этом была своеобразная храбрость. Или покорность? Чувствуя себя неуютно, Викки вдруг подумала о своих убеждениях, о которых она редко вспоминала. Интересно, будет ли она когда-нибудь следовать им так же недвусмысленно?
—И здесь дом вашего отца.
Это был больной вопрос.
—Похоже, вы очень в этом уверены.
—Вовсе нет,— поспешно отрезала Вивиан.— Наверное, я, как китайский компрадор, надеюсь,что ваш хонг останется в Китае. На мой взгляд, это разумная и небеспричинная надежда, не так ли?
—Конечно,— согласилась Викки.— Я тоже на это надеюсь. Гонконг — одно из лучших мест в Азии, где можно заниматься бизнесом.
—И мы,— добавила Вивиан с более дружелюбной улыбкой,— не хотим снова стать беженцами.
Но Викки не стало легче от маленькой уступки Вивиан. Она чувствовала странное беспокойство, смутную и неопределенную тяжесть, которые проникали в ее мысли, и вдруг поняла, что у нее нет больше твердой уверенности, что плохое не может случиться. Может быть, это слухи о Ту Вэй Вонге так расстроили ее? Но Викки подумала: нет, не то. Это были звоночки, предупреждающие о чем-то более страшном.
С кормы раздался голос отца, и Вивиан резко подняла голову. Он и Ай Цзи наконец-то установили кливер, и тайпан наказывал Чипу держаться по ветру. Паруса надулись. Яхта слегка накренилась. Мотор стал работать глуше, и можно было даже слышать звук кильватерной струи. Викки отвела взгляд, чтобы не видеть сияющего лица Вивиан. Чувствуя, что ноги ее подкашиваются от шока, уныния и страха, Викки поняла, чьей подружкой была китаянка.
Глава 4
Викки смотрела на мать, открывавшую новую банку пива, а потом прижавшую покрытую капельками воды холодную банку к щеке. Нет, этого просто не может быть!
Она сдерживалась, пока они огибали Ист-Пойнт, плыли вблизи жалкой деревушки Гоминьдан с домами на высоких сваях — над крышами все еще развевались их вызывающие красные флаги, и тащились сквозь запруженный лодками канал Датун. Пришел ее отец и взял руль, обменявшись быстрым взглядом с Вивиан. Ни улыбка тайпана, ни улыбка его китайского компрадора не была более теплой, чем обычная, но Викки мерещилось, что в их глазах горели отблески одного пламени.
Миновали Шэ-О, где жили Хьюго и Фиона, и маяк Ваглан. Отец увернулся от кильватера гигантского японского судна, шедшего по каналу, и взял курс в открытое море.
Во влажном, не очень прозрачном воздухе суровые холмы окрестностей Гонконга, казалось, дрейфовали по ветру, и невозможно было различить, где остров встречался с морем, становившимся менее уютным.
Этого просто не может быть. В городе, где состоятельные мужчины — и гуйло, и китайцы — обычно имели любовниц, ее родители были легендарной парой.
Бракосочетание Макинтош-Фаркар было самым романтичным событием в жизни высшего общества в пятидесятом году. Словно гонконгская сказка — дочь старого тайпана, известная яхтсменка и независимая женщина, влюбилась в многообещающего, незаурядного молодого партнера своего отца. Все только и говорили об обедах, которые они давали, какие вечеринки они устраивали, как танцевали на балах, о пикниках на берегу моря после гонок «Чайна си рейс».
Даже если после стольких лет работы и воспитания детей Салли начала пить, и Дункану приходилось все ожесточенней и ожесточенней бороться, чтобы дела шли нормально, без сомнения, их семья оставалась самой прочной и стабильной в высшем обществе. Никаких скандалов, никаких пикантных любовных интрижек, за которыми охотилась целая армия гонконгских журналистов.
Викки украдкой взглянула на Вивиан и увидела, как ее темные глаза неотступно следуют за Дунканом. Неожиданно ей захотелось плакать. Ее первая инстинктивная догадка была правильной. Она сразу заметила в нем перемену — он был то непривычно на взводе, то странно умиротворенным.
Ее симпатии сразу же устремились к матери. Да, она пила. Да, ее настроение было переменчивым. Да, она нуждалась в нем, часто была требовательной. Но он мог быть таким же непредсказуемым и требовательным. И это не мешало им жить вместе. Было так жестоко отмахнуться от нее.
Холмы давно исчезли за кормой, а Викки все сидела и думала о своем ужасном открытии. Внезапно она почувствовала себя взрослой: как-то мрачно и зловеще-беспощадно зрелой и ужасно одинокой. Даже когда она пыталась убежать от родителей, надежда на их верность друг другу давала ей силы жить и идти вперед. Она могла идти куда угодно, зная, что там у них все в порядке.
Наконец Дункан передал штурвал Салли и пошел вперед. Викки встала и медленно пошла за ним. Она догнала его на носу. Отец присел на корточки рядом с Ай Цзи и стал снова возиться с кливером.
—Могу я с тобой поговорить?
—Прямо сейчас? Нам нужно понять, почему застряла эта штука.
Он взглянул на нее с легким раздражением. Но то, что он прочел на ее лице, заставило его попросить Ай Цзи сходить за ящиком с инструментами. Викки подождала, пока матрос спустился в люк.
—Ну-с, ваше высочество? Позволь мне сказать прямо: я сыт по горло нью-йоркским гостиничным бизнесом.
—Не бери в голову этот чертов отель! Все не так уж плохо.
—Прости, не понял.
—Вот послушай, что я собираюсь делать, чтобы поправить дела. Если ты захочешь потратить еще деньги, ты будешь в большом выигрыше уже через пять лет. Не бойся, я найду покупателей, если дела пойдут плохо.
Викки едва верила собственным ушам. Неужели в воздухе и впрямь запахло сожжением мостов? Ведь она сделала прорыв в Нью-Йорке одна, наугад. Отец покачал своей большой головой в ворчливом недоверии. Похоже, он не собирался продолжать этот разговор. В его глазах она прочла — он уверен, что она придет в себя.
—Какой бес вселился в вас, ваше высочество?— потребовал он ответа, и при любых других обстоятельствах она бы, наверное, подчинилась ему. Но то, что он наплевал на мать, покончило с его властью над дочерью.
—А в тебя — когда ты взял ее с собой в семейный круиз?
—Кого?
—Не надо меня больше дурачить, это оскорбительно.
—Я не понимаю, о ком ты говоришь.