–
А у вас банкоматы есть?
–
Есть, два.
–
А они работают?
–
Да, работают
–
А бумага там есть?
–
Да, есть
–
А когда они работают?
–
Круглосуточно.
–
А обед там есть
–
Нет, банкоматам обедать не надо.
Смеемся и истерим.
Потом закрываемся и пьем водку.
Потом в курилке рассказываю сказки маленькой девочке:
–
Надежда не умирает, даже тогда, когда знаешь, что все уже кончено, даже когда время упущено, даже когда работаешь без перерыва. Иногда мелькнет в окошке Надежда, помашет ручкой с окна монитора и исчезнет в белом густом тумане, но ты все равно знаешь, что она там есть. И никто тебя не убедит в обратном.
И она говорит мне:
–
Никогда не надейся. Никогда не жди. Бери все, что дает тебе жизнь.
И я ей отвечаю:
–
Он тебя любит. Бери. Это то, что дает тебе жизнь.
–
Нет уж. Мне он не нужен. Забирай себе.
–
Я бы с удовольствием, но он на меня не ведется. А тебя он любит.
–
Это его проблемы.
–
Я тебя не понимаю. Он же нормальный парень. Симпатичный, мозги, фигура, при деньгах – все есть.
–
Ну так пойди и возьми его.
–
Если бы ты влюбилась в него, а он в тебя нет, как бы ты себя чувствовала?
–
Так вот почему, печешься так о нем. Влюбилась, да?
Случайно стряхиваю пепел с полусгоревшей сигареты себе на руку. Он оставляет после себя черное пятно.
–
Да, влюбилась. – иронизирую я. Что еще отвечать безумной маленькой девочке?
И она повторяет мне:
–
Никогда не надейся. Никогда не жди. Никогда не влюбляйся заочно.
–
Как же тогда жить? – спрашиваю я у нее.
***
–
Как же
тогда
жить?!! – кричу я санитарам и пытаюсь вырваться у них из рук. Бьюсь у них на руках, как рыба, попавшая в невод, так же как и рыба – засыпаю от укола.
Ныряю…
Море. Живое, огромное блюдо с соленой водой и щупальцами – волнами.
Глубина! Выше человеческого роста.
Вода прозрачная настолько, что видны самые мелкие камушки на дне.
Заглатываю большой кусок воздуха и ныряю перпендикулярно ко дну. Достаю руками эти камешки, проплываю полметра, достаю маленький круглый и гладкий, как галька, осколок стекла. Отталкиваюсь ногой от большого валуна и плыву вверх, где ярко сверкает Солнце.
Выныриваю, как из другого мира, трансформируюсь в живущее на земле млекопитающее.
Болтаюсь в воде, как воробей в пыли, и уже ничего больше не надо: ни работа, ни дом, ни любовь.
Или нет.
Сегодня я буду морской прибрежной волной.
Буду пениться, бурлить, тяжело вздыхая, бится грудью об острые камни.
Нежить купающиеся тела и подбираться к сухим, недоступным пескам.
Или нет.
Сегодня я буду дразнить море.
Свешу ноги с уступа, и буду махать перед волнами голыми пятками.
–
Не достанешь, не достанешь!!! А ну сильнее ударь!!!
И море взбесится, и не будет утихать два дня. Доставать брызгами 7-бального шторма меня, гуляющую вечером по набережной, спящую на топчане на крыше отеля, взбирающуюся на горы с рюкзаком.
А потом сдамся.
Буду дышать вместе с морем.
Мое дыхание сольется с плеском волн, и я начну его успокаивать.
–
Будь
хорошим
, будь добрым…
Меня накроет с головой большая волна и это будет мое крещение – посвящение в Русалки.
И буду ощущать себя сверхчеловеком, потому что не каждый может дышать под водой, а я – могу.
А потом море успокоиться, и станет утренним теплым парным молоком, и пойду купаться в дождь сама. И тут почувствую себя самой счастливой в мире. И мне больше ничего не надо будет. Кроме моря, лета и горячей гальки под ногами. С ними я никогда не почувствую свое одиночество…
Но вдруг…
Что-то другое, не вода, давит на грудь…
Выплыть! Выплыть! Выплыть!!! Из этого морского дна.
Вырываешься на Солнце. Но ночь на этой половине земного шара.
***
Случайно стряхиваю пепел с полусгоревшей сигареты себе на руку. Выныриваю откуда-то из бесконечности, из сюжета с ярким солнцем и горячим песком.
Мгновение фокусируюсь на реальности: черное пятно от пепла на белом рукаве, старый темно красный шрам от сигареты на коже рядом.
–
Это я тебе говорю. По-дружески. Тем более такого, как он.
Все еще говорит Она.
–
Этот парень не для тебя. Я это точно знаю. Посмотри на него. Все с него гонят.
Она говорит:
–
Поверь мне. Я там была, там ничего интересного нет. Он не для тебя.
Смотрю на нее и вдруг спрашиваю:
–
А ты случайно не знаешь, к чему снятся мертвые кошки?
Вечерний перекур заканчивается, выхожу из курилки, иду на свое рабочее место.
***
Дождь все еще теребил уставшее стекло. Далеки и одинокий собачий лай все так же тоскливо доносился через открытое окно.
Очередной графин с водкой подходил к концу, а Пьяный Человек все еще что-то спрашивал:
–
Что это такое? – показывает мне мою правую руку.
–
Шрам.
–
Откуда у тебя шрам?
–
Не знаю, он у меня столько, сколько я себя помню.
–
А сколько ты себя помнишь? – и я начинаю вспоминать свои сны про Пустыню и зеленого демона, которого сжигаю раз за разом прямо у себя в руках.
–
Сколько
я себя помню, – повторяю я про себя, – Вечность.
***
История про Вечность.
Жил как-то один старец, обычный пенсионер, ходил на рынок, получал пенсию, судачил с соседями о правительство, иногда пил с ними пиво и ездил на дачу копаться в земле.
Как-то раз к нему приехал маленький внук. Как увидел он этого старца, удивился очень: нельзя быть таким старым, и спросил у него:
–
Деда, а ты давно живешь? Ты видел динозавров?
Старец усмехнулся и шлепнув домино о деревянный стол сказал:
–
Что значит видел динозавров? Это тоже самое, что сказать, что ты, когда подрастешь, будешь гулять без скафандра по пустыням Юпитера. Совсем другой вопрос, давно ли я живу. Видишь это домино?
–
Вижу, – сказал внук.
–
Я его купил, когда мне было 27 лет, еще в СССР. Сейчас мне за 80 и я, возможно, скоро умру. И когда я умру твоя мать выкинет это домино на свалку. И забудет про него. А я – не забуду. И когда-нибудь в следующей жизни я найду его где-нибудь на раскопках древней цивилизации советов.
И сказал он:
–
Нет, внучек, я не видел динозавров, но я всю жизнь проработал на заводе слесарем, и все, что я помню сейчас, это как я два месяца подряд в лесах Северной Франции выдалбливал из камня наконечник для копья. Все мои воспоминания – на моих руках, в моих тысячелетних мозолях. – И он сказал, – Посмотри на свои ладошки, может быть, ты тоже что-нибудь вспомнишь.
Но внук уже его не слушал, он спал, заснул от его рассказа.
***
–
Знаешь, Пьяный человек, история человечества выброшена на мусорную свалку, зарыта в заброшенных могилах, забыта в засыпанных песком пустырях. А Вечность – это постоянная эрозия вновь созданного, и только она, эта эрозия, хранит память тысячелетий. Спроси у моего шрама, откуда он взялся, и может он тебе ответит.
***
Хотя нет, на самом деле все было не так.
Это маленькая девочка плакала в туалете, заливая морем слез нижние этажи..
Это девочка с юрлиц.
Сижу рядом с ней и вопросами пытаюсь добится правды.
–
Что случилось? – спрашиваю я.
–
Ничего, – говорит она и опять заливается слезами.
–
Не ври, что-то с парнем? – она в ответ только качает головой, – Что случилось?
–
Я не хочу тебя вмешивать.
Делаю затяжку: первую, вторую.
Выдыхаю дым прямо в вытяжку: «Боже, как хочется домой!»
–
Ты меня уже втянула. Если ты сейчас мне все не расскажешь, приведу безопасность и будет еще хуже.
Девочка заливается еще большими слезами
–
Я не могу.
–
Тогда я пошла.
–
Подожди. Это юр. лицо. Последнее, которое мы собираемся кредитовать. Они просто обналичат деньги и убегут из страны.
–
Откуда ты это знаешь?
–
Они пообещали мне деньги, если я научу их, как правильно оформить документы.
–
Заплатили уже?
–
Еще нет.
В холодном поту выхожу из туалета: девочке не заплатили, заплатили другому человеку.
И за полчаса до начала Кредитного комитета иду в отдел безопасности.
Четыре
“Унылый или Веселый?” – задаю себе вопрос перед кабинетом.
Лотерея хуже некуда.
Если Веселый – хорошо.
Если Унылый – придется звонить Веселому.
А это не телефонный разговор.
Мну несколько секунд унылую ручку двери и только потом решаюсь войти.
На меня в упор смотрит Унылый.
–
Добрый день, – говорю я ему, – а где Виктор Николаевич?
–
На выезде.
–
А когда он приедет?
–
Завтра.
–
У нас сегодня Кредитный комитет.
–
Ну и что. Я прийду.
“Вот с кем договорились”.
Выхожу.
Звоню Веселому.
–
Виктор Николаевич, нужно переговорить.