Вот, пожалуйста. Население района за десять лет уменьшилось более чем вдвое. И десять лет назад народу было не густо, война все еще сказывалась. А как прошел слух о «неперспективных» деревнях, так и остальные потекли в города, благо есть к кому — то дети, то другие родственники в городах. За работой, хоть дворником, там дело не станет, квартира через два-три года — вот она. Так и осталось в районе всего тринадцать тысяч, а людей рабочего возраста пять с половиной тысяч. Это на тридцать две тысячи гектаров пашни, на десять тысяч гектаров лугов и на девятнадцать тысяч голов скота! Значит, около шести гектаров земли на душу и по четыре головы скотины. С помощью машин можно справиться.
Плановик между тем продолжал, ничем не выдавая своего отношения к сказанному:
— В самом Чурове сейчас проживает пять тысяч двести человек, из них на службе в районных и подрядных организациях одна тысяча шестьсот сорок три.
Глебов понял, что эти тысяча шестьсот сорок три служат, в том числе и он. Сорок четвертый, значит. Примерно столько же работало в учреждениях быта и обслуживания, на строительстве, в школах, больнице и поликлинике, пекарнях, гаражах, складах. К сожалению, никто из них не производил хлеба, молока, мяса, хотя в какой-то мере, конечно, содействовал главному сельскому делу. Содействующих больше, чем создающих. Парадокс номер один. Как в иных семьях, где один работает, а пять на плечах.
— А в колхозах? — спросил он. И, увидев, что вопрос не совсем понят, добавил: — В хозяйствах, я спрашиваю, есть служащие? Или там все работают в поле?
— Есть, конечно, — быстро и даже весело сказал плановик. — Я недавно делал прикидку. На каждых пять производственников приходится по одному… Это руководители, специалисты, служащие правлений, контор, складов, базы. Всех в районе около тысячи двухсот. По штату.
— Итак, сколько же у нас непосредственно на пашне и на фермах?
— Не трудно посчитать, — плановик придвинул счеты. — От пяти тысяч пятисот отнимем тысячу шестьсот районщиков и тысячу двести человек служащих в хозяйствах. Вот и все. На фермах и на пашне осталось две тысячи семьсот человек. Механизаторов на учете пятьсот сорок.
— На тридцать две тысячи гектаров!..
Его собеседник промолчал. Хотя мог уточнить. Из пятисот сорока механизаторов надо отнять сто семь шоферов и тридцать тех, что постоянно на комплексах. А вот остальные четыреста — на тракторах, это точно.
— Сколько тракторов в районе? — спросил, помедлив, Глебов.
— Шестьсот восемь. Всех марок.
Вакансии, вакансии, вакансии… Люди добрые, садитесь на тракторы! Учитесь водить тракторы! Иначе индустрия села обречена на простой! Вакансии, вакансии на фермах, где постоянно недостает доярок. Славные женщины, где вы?..
Свободных вакансий нет только в самом Чурове. Штаты учреждений укомплектованы полностью. Три дня назад приехал главный зоотехник в управление сельским хозяйством. Просил устроить жену — экономиста с высшим образованием. Некуда. Временно уговорили ее воспитательницей в детский садик.
Вот когда Аркадий Сергеевич узнал, насколько действительность далека от его первоначального представления о сегодняшней, весьма неустроенной деревне в глубинном районе Нечерноземья, откуда уже много лет кряду вытекает людской ручей, направляясь во все города нашей страны, на стройки и заводы с широко открытыми для новичков воротами. Милости просим! Откуда вы прибыли — не спросим. Лишь бы руки да голова для работы.
Может быть, его направили в самый что ни на есть отсталый район, куда Макар телят не гонял?
В самом деле… Где тут новенькие — с иголочки-комплексы с автоматикой и безупречным навозоудалением, с операторами в белых подкрахмаленных халатах и с упитанными коровами, какие пришлось ему видеть возле областного центра, куда возил он раза три гостей из других республик? Где рекордные показатели но надоям, какими можно было похвастаться перед приезжими?
Здешние комплексы выглядели по сравнению с показательными бедными родственниками. Сплошные недоделки. Немудрено, что коровы в четырех из пяти новостроек постоянно снижали надои молока. Глебову просто сказали, что и в этих бетонных зданиях не хватает кормов, что постоянно отказывают кормоцеха, есть перебои в энергии, никуда не годится работа механических раздатчиков. А когда зимой промерзали системы, подающие корма и воду, в таких комплексах и вовсе становилось невмоготу. Доярки со вздохом вспоминали старые, но теплые фермы, где они могли пусть на своем горбу, но заменить любые отказавшие машины.
Асфальтовые дороги секретарь увидел только от станции Чурово до райцентра и в самом Чурове, на центральной улице от универмага до райсовета. Правда, и тут асфальт оказался в ошметках глины с боковых грязных улиц. Все прочие дороги — от деревни к деревне, от сел к райцентру — приличными мог назвать только неистребимый оптимист. На поля и фермы вместо дорог вели глубокие колеи и одичавшие тропы.
Но самым грустным явлением оставалось все-таки безлюдье.
Лет двадцать назад в Чуровском районе насчитывали более ста двадцати деревень. Теперь их осталось чуть не вдвое меньше. И только из двенадцати потерянных люди переехали в два крупных совхозных поселка, специально для них построенных. Каждый поселок состоял из пяти-шести городских пятиэтажек, двухэтажной конторы и дома быта с гостиницей, которая пока что никому не требовалась. Остальные деревни, лишенные магазинов, школы и дорог, умерли тихо и незаметно. Где теперь находились люди из них, сказать трудно. В городах больше всего, ведь там план жилищного строительства перевыполняют каждый год.
Плановое переселение прошло тоже не без конфуза. Бабьего крику руководители совхозов наслушались не в тот грустный час расставания, когда машины с домашней утварью, с овцами-поросятами отъезжали от порога отчих хат (и тут, конечно, голосили), а в часы вселения на новом месте. Пустяка не хватало: кладовок и сараев, которые не сделали, поскольку в проекте им не нашлось места. Куда девать скотину? Изголодавшиеся, затурканные за дорогу поросята и куры недолго оставались на улице. Их потащили за собой, устроили пока на кухнях и на балконах. Новоселье омрачилось. Мужики незамедлительно принялись сбивать из подручных материалов разномастные сарайчики. И без этих устройств плоскокрышие многоэтажки смотрелись в чистом поле крайне неуместно, походили на кирпичи, заброшенные шаловливой рукой в зеленый огород, а уж как окольцевали дома сарайчиками, так вид и вовсе потерялся. Покинутые деревни отсюда вспоминались кое-кому как рай земной.
Словом, радости от переселения не получилось, на работу ходили хмурые, трудились по настроению. Радовались только дети. Суета им всегда приятна. А тут еще школа новенькая…
Незадолго до назначения Глебова обезлюдели еще шесть деревень.
Что тут можно сделать? Ни приказ, ни суровые наказания не действовали. Разве что терпеливая и долгосрочная работа могла как-то остановить процесс миграции из деревень? Но остановить — это, прежде всего, дать людям нормальные условия жизни и труда. Дать! Хотя, чтобы дать, надо иметь. А что имел район?..
И Глебов, и все остальные руководители района скорее по инерции, нежели по разумению, продолжали ездить, убеждать, требовать, а в душе у них копилось тяжкое ощущение какой-то круговерти. И выхода из замкнутого круга не усматривалось.
Что-то должно было произойти. Большое и нужное.
А пока…
Не прошло и восьми месяцев, как первого секретаря, вконец изработавшегося, пригласили в обком для разговора. Он вернулся в Чурово, позвал к себе Глебова, и они пожали друг другу руки, пожелали удач. Бывшему секретарю — в здоровье и отдыхе, Глебову, уже первому, в многотрудных его делах.
В большой кабинет Аркадий Сергеевич вошел без особого волнения. Ведь эта перемена была предрешена давно. Ответственность он понимал, какие-то планы уже теснились в голове, он жаждал перемен к лучшему, но еще не знал, как к ним подступить.
6
В один из дождливых дней Глебов с Михаилом Иларионовичем Савиным оказался под вечер в Лужках. Там и в этот ненастный год поднялась отменная картошка и налился неплохой колос в ржаном и ячменном поле. Сам председатель перхал и кашлял, успел простыть под дождями и потому остался в Кудрине. Секретарь не настаивал на его присутствии, сказал грубовато-ласково:
— Чаю с малиной напейся и в постель. Есть малина-то?
— Найду, конечно, раз приказано. Только не с чаем ее надоть…
— Дело твое.
Картошку Глебов посмотрел, хоть и вымок под своим модным плащом — такой хлесткий ливень с ветерком застал их на лужковском поле. Было на что смотреть и удивляться: чистым рядкам, высокой ботве, уже заметным клубням. Он погладил высокие кусты, покопался в земле и повеселел.
— Чья бригада? — спросил он, намереваясь отметить здешний коллектив.
— Тут нету бригады, — ответил Савин. — Один мужичок, в сущности, на машинах. Митя Зайцев. Механизатор, дай бог каждому колхозу заиметь такого. Правда, женщины две прополки сделали, пособили ему. Ну, и агротехника в звене, надо сказать, на уровне. Заправка перегноем по ржаной стерне, подобран хороший сорт.
— Один механизатор? — переспросил Глебов. — Сколько у него гектаров?
— Тридцать одной картошки, да еще клеверные поля, луга у Глазомоики, да больше сотни гектаров ржи и ячменя. Словом, полный набор.
— Ну знаете!.. — Секретарь подозрительно глянул на Савина и зашагал к машине. Усевшись под брезент, добавил: — Вы мне покажите этого парня.
— Тогда надо ко мне домой заехать. Позовем. Вот тот крайний дом со стороны плотины, — сказал шоферу Михаил Иларионович.
— У вас тут свой дом? — удивился Глебов.
— Да, родительский. Мать жила, умерла в этом году. Теперь дочь приехала. И внучка.
Пока ехали полем, Глебов молчал, посматривал по сторонам. Хорошие поля! Возле скотного двора наткнулись на Митю, остановились.
— Садись, — приказал Савин и подвинулся на заднем сиденье.