— Я более всего рад, что кровлей обзавелись.
— Да уж, как с неба свалилось. — И пододвинул пустой стакан к самовару.
Савин взялся наливать чай. Пить так пить, пока горячий.
10
Погода не менялась, и сводки Гидрометцентра не обещали близкого улучшения. На телепрограмме вечером опять показали обширную синоптическую карту. Несколько сконфуженный специалист Гидрометцентра, словно повинный в плохой погоде, обвел тоненькой указкой границы обширного циклона. Он начинался где-то у берегов туманного Альбиона, закруглялся через Альпы и Адриатику на Киев и на Волгу, захватывал Каму, Беломорье и Скандинавию и возвращался опять к Англии.
Вот такой кружочек. Вся срединная Европа и Нечерноземье оказались в дождевой ловушке. Так называемый малоподвижный циклон.
Земля со всеми лесами, пашнями, деревнями и городами, само небо и вся природа под небом напоминали в эти ненастные дни сонное царство. Не то чтобы мертвое, как в сказке, но и не живое, этакое неподвижное, с закрытыми на все глазами. Никуда не двигались низкие и темные облака, непрерывно сочившиеся водой. Временами, больше по ночам, усадисто лило настоящим летним ливнем. Ослабели, развесились рукастые деревья. Тяжело налилась, припала к земле трава, как бисером унизанная крупными каплями воды. Ячмень и пшеница сонно склонили колос, по длинным остьям стекала на землю капель. До предела набухли ручьи и реки, болота превратились в озера. Вода блестела меж борозд на картофельных полях, скапливалась в низинах среди полей. Лужи все шире растекались по дорогам. И такая гнетущая тишина стояла кругом, что даже воробьев в деревне не слышали, забились под стрехи и ни гугу. Если вылетали, то молчком, озабоченно, лишь бы утолить голод.
По утрам густой, остро пахнувший туман укрывал землю, не давая ей просыхать. Туман не исчезал и днем. Избы и деревья возле них стояли по пояс в тумане, как в воде, чернея в окружении сплошной серой, неопределенной зыби, поверх которой лениво подымались из труб серые дымы, чтобы тотчас распластаться в тумане. В домах более обычного хныкали, а то и ревмя ревели засидевшиеся дети. Взрослые говорили мало и тихими, как при больном, голосами. Звуки гасли во влажном воздухе, едва успев возникнуть.
Грустно гляделось в такие дни обычно красивое и зеленое Нечерноземье.
Только работа несколько оживляла деревни и поля. Она не прерывалась. Все-таки лето.
Сквозь толщу застоявшегося воздуха прорывался гул трактора и машин. Митя Зайцев с рассвета резал пропашником борозды на картофельном поле, страдая, когда видел позади вывернутые белые клубни, не более голубиного яйца размером. По бороздам с поля уходила застойная вода. Потери оправдывались. В четырех километрах от него, на краю Кудрина, гудели две сушилки, распространяя вокруг печное тепло. Медленно вращались их горячие барабаны, к работающим АВМ той дело подвозили мокрую траву. На сотню метров от машины пахло свежевысушенным сеном.
Как и было обещано, колхозный инженер Лапин слово сдержал. С превеликим трудом, но удалось запустить все три сушилки. Ребята — шефы с механического завода — с явным интересом, даже с задором шуровали под новенькими крышами, подбрасывая в чрево гудящей машины охапки сырья. Настоящая работенка, достойная мужчин. К тому же не под дождем, при тепле. Вроде и нехитрое дело делали, а погоду обманули. Под раздатчик только успевали подставлять прозрачные мешки. Они наполнялись теплой серо-зеленой мукой с приятным запахом сытости. Мешки отставляли, чтобы охладить, потом заклеивали и отвозили в темную часть навеса, где щитами отгородили три стены. На редкость ладненько и ко времени соорудили все это: большие навесы, сушилки, сараи. Как только агрегаты заработали — и уже сама собой установилась та самая нужная рабочая атмосфера, усмешливая деловитость, как при всякой удаче. Подтрунивали над малоподвижным циклоном, радовались, как ловко перехитрили непогоду. Дожди идут, а корма на зиму — штабелями под крышей.
Сергей Иванович прямо-таки пританцовывал вокруг сушилок. Стук молотков на крыше, где прибивали последние листы шифера, звучал для его ушей героической симфонией. Задумано — сделано!
Инженер Лапин, убедившись, что в Кудрине полный порядок, помчался на машине техпомощи в Лужки, как просил его агроном.
Знакомый гул и грохот встретили его возле навеса в Лужках. Два самосвала с высокими наращенными бортами стояли у разгрузочного бункера, полные травы с рожью. Зинаида и ее соседка Тимохина не без гордости представили инженеру свою «малую механизацию», предложенную Васей Тимохиным: для отвозки мешков с сенной мукой они приспособили старые детские колясочки. Вася отыскал их на чердаках, отвинтил кузовки, и теперь четырехколесные малютки, повизгивая несмазанными колесами, катались от сушилки до дальнего угла навеса, загороженного от непогоды свежими плетнями.
Дед Силантий, со строгим ликом и вздернутой вперед бородкой, проворно вязал плетни прямо на месте. Ветки ольхи с еще не увядшими листьями он накручивал на свежие колья и забивал их рядком. Силантию, похоже, нравилось мастерство на виду людей, он гордился собственной пригодностью в общем деле. Глаза старика поблескивали из-под рыжеватых бровей, время от времени он даже покрикивал на женщин, чтобы они ровней и не так плотно выкладывали штабель из полных мешков.
На самом тяжелом месте, у бункера, стоял с вилами приезжий сын Силантия «дачник» Борис, а напротив — его сын. Не усидели в теплой хате. Да и как можно усидеть в такие дни! Три самосвала с короткими интервалами подъезжали к разгрузочному бункеру и сваливали траву. Приподняв на лоб запотевшие очки, Борис Силантьевич ширял в просторную глотку машины тяжелую траву и подбадривал сына. Работа увлекла обоих, машина задала высокий темп. Это был тот слаженный и красивый труд, когда усталость долго не дает о себе знать, оттесненная простой человеческой потребностью к полезному делу.
— Где ваш отец? — спросил инженер у Зины.
— В луга поехал! — Она прокричала ему на ухо, осиливая шум машины. — Там Митя еще на заре воду с полей поспускал и уже рожь с травой косит, машины едва успевают. — И задорно, весело заглянула в глаза инженера. Вот как у нас!
Лапину все это пришлось по душе, он любил общий труд, разумный труд, и уже поискал глазами, нет ли где свободных вил, чтобы помочь у бункера, но вскоре инженеру что-то не понравилось в голосе сушилки, он прислушался и приказал остановить АВМ для регулировки.
Вернулся с лугов Савин, спросил у инженера, надолго ли пауза, и велел сваливать траву в силосную траншею, чтобы не останавливать косовицу и весь этот налаженный конвейер.
На дне бетонной траншеи уже блестели лужицы, хотя еще утром всю воду Вася вычерпал. Теперь он вертелся у автомашин, одетый в долгий — до пят — брезентовый плащ. Из-под капюшона поблескивали его смышленые глаза. Всякий раз, встретившись с этим взглядом, Савин недоумевал, как могло получиться, что школа не удержала такого понятливого мальчика и позволила ему уйти после седьмого класса. Ведь умница. Никакого труда не боится. Чего еще надо воспитателям?
Он обхватил Васю за плечи, подвел к матери и сказал:
— На траншею начальник нужен. Не против, если мы Васю назначим?
— Да уж, начальник, — согласно бросила Тимохина и одарила сына ласковым взглядом. — Иди, раз просят.
— Будешь диспетчером при траншее. Указывай шоферам, куда и как сваливать траву. Примерно так, смотри: вот здесь, потом здесь, через промежуток, тогда трава ляжет ровно и плотно, ее не придется разравнивать вилами. Понимаешь, без бугров и ям. Скоро подвезут соль и химические добавки, ты раздобудь совок, лопату и раскидывай химию, ведро на машину. Как устанешь, скажи матери, она сменит тебя. Понял? Командуй. И не давай шоферам слабину, чтобы твои приказы исполняли.
С попутной машиной он уехал на ржаную полосу, где ходила тоненькая и юркая красноцветная «немка», луговой комбайн.
Вася плотней запахнул плат, достал из кармана поясок и туго подпоясался.
Подъехала первая машина.
— Куда, начальник? — шофер высунулся из кабины.
Вася обежал траншею и остановился у края, показав рукой себе под ноги.
— Подыми руку, когда колеса будут на три шага от края, — прокричал шофер и стал разворачивать машину.
Он стоял одной ногой на подножке, сдавал задом и смотрел на Васю. Тот вскинул руку. Самосвал дернулся и мертво застыл на месте. В моторе загудело, кузов поднялся. Ком травы, рассыпаясь, ухнул вниз. И Вася сразу понял, что резко задирать кузов не надо, тогда трава ляжет плоско.
— Порядок? — прокричал шофер.
Вася обежал траншею и сказал, как надо подымать кузов.
— А ты — молоток, — удивленно заявил шофер и уехал, оставив мальчика раздумывать, что означает «молоток» — ругательство или похвалу.
Когда подходила пятая или шестая машина, около Васи уже вертелась Зинаидина дочка Катенька, тепло одетая, в красных резиновых сапогах. Она проследила за интересной Васиной работой и вежливо спросила:
— Можно я попробую? А ты отдохни.
— Нельзя. Ты постой рядом, поучись. — Это было сказано так категорично, что Катенька немедленно согласилась.
Еще подошли и сбросили груз несколько машин. Она помалкивала и только изредка посматривала на Васю. Ее послушность победила мальчишескую предубежденность.
— Вот теперь можно. Подымай руку и показывай место. На три метра от последней. Отмеряй шесть шагов. Трава должна укладываться ровно. А я буду соль бросать. На ту сторону, где машины, не ходи.
Шоферы знали свое дело отлично, не первый год работали, но делали вид, что исполняют волю маленьких диспетчеров.
А Катенька преисполнилась важностью настоящей работы. Она и обедать бегала всего на четверть часа и скоро-скоро вернулась, чтобы не оставлять «объект» без руководства.
Главный агроном почти до вечера не появлялся около траншеи. Когда отрегулировали и снова включили сушилку, стало темнеть. Зажгли яркий свет. Под лампами стало видней, как сеется дождик. Савин прислал записку механику, попросил работать потемну, травой Зайцев обеспечит. Дорога за луг час от часу становилась хуже, машины разбивали ее, хотелось скорей убрать небольшое поле. Никто не отказался, только женщины время от времени сменяли уставших Бориса Силантьевнча с сыном. Вася тоже взял вилы. А вот Катеньку мать прогнала домой. Нельзя так много на холоде.