— Спасибо, — сказал Савин, подписавшись. — Хорошо получилось.
— А не повредит мука молодые листочки?
— Роса за ночь отмоет, а до того ветерком сдует. Вовремя вы подъехали. Куда теперь?
— Куда прикажут. — Механик сказал это тускло, с неохотой. И даже отвернулся. Видать, не все у него в душе спокойно.
— У вас как в армии, — усмехнулся агроном. — Восток, запад, юг, север. Не побаливает душа, не хочется на землю, где родился и вырос?
— Бывает, конечно, — признался механик. — Но ведь как говорится: рыба ищет, где глубже… Мы вот в сельхозхимию подались, другие — в область, дома городские строить, третьи — и вовсе на БАМ, а то и на север. От добра добра не ищут, от худа бегут. Будет в деревне порядок и покой, тогда и вернуться можно. Не будет — так и станем кататься по миру. Видать, время такое настало, хочешь не хочешь…
— Вот ты про Зайцева спросил, — вспомнил Савин. — Он не жалеет, что остался. Порядок наводит сам. Преуспел. В прошлом году заработал чуть поменьше твоего. И никаких — «куда прикажут». Сам всем пример показывает, сотоварищей нашел. И с охотой работает.
— Однако договариваться с нами ездили в район вы, а не Зайцев…
— В этом как раз и удобство его нынешнего положения. Что потруднее, делаем мы с Дьяконовым, Зайцев не отвлекается. Мы служим ему, понимаешь? Земле вот этой служим, где Зайцев со звеном — хозяин. Такое распределение обязанностей. Ты приедешь работать на свою землю, тоже станешь хозяином, мы и тебе служить будем, чтобы не обижался на разные порожки, о которые в былое время спотыкался. А выгода очевидна. Урожаи хорошие, молоко с мясом есть, потому и заработок, что урожай и мясо с молоком. И душа на месте.
— Фермер вроде, — с усмешкой сказал шофер.
— А хотя бы и так. Только земля не личная. И машины тоже. Это все колхозное, как было, так и остается. Устраивает?
Механик как-то очень недоверчиво заглянул в глаза агронома, покачал головой и, сложив бумаги, попрощался. Три тяжелых машины спустились к реке и пошли в обход Лужков. На другую, значит, работу. Новые сотни зарабатывать.
К этому времени два тракторных агрегата успели уложить едва ли не четвертую часть луга.
Вечером все лужковские жители и гости придут сюда с граблями ворошить рядки, чтобы быстрей подсыхали. Солнце расстаралось…
14
К тому дню, когда Аркадия Сергеевича Глебова вызвали в область, о нем уже сложилось определенное мнение. Не очень чтобы.
Звонки из министерств и комитетов раздавались в обкоме партии и облисполкоме по нескольку раз в день. Разговоры шли в тоне спокойном, иногда несколько раздраженном. Представители комитетов и главков не ограничивались телефоном, они оперативно приезжали в область, чтобы лично встретиться со своими подчиненными из чуровских подразделений, узнать о происшедшем из первых рук и потом уже начать переговоры с областными руководителями. Глебова не беспокоили — что с ним говорить? Но время проводили не зря, потому как не без основания обеспокоились о будущем своих ведомств на местах. Резкое вмешательство секретаря Чуровского райкома партии в дела их контор могло стать прецедентом для подобных действий и в других районах, со всей системой хозяйственной подчиненности сверху вниз и обратно, если местные руководители вот так же, как Глебов, станут настойчиво диктовать свои планы, не всегда совпадающие с теми, которые записаны и согласованы на год и даже на пятилетие по каждому ведомству?.. Уж коль записано и согласовано — какие могут быть отступления или переделки? Тем более что любая цифра как-то отражает интересы колхозов, совхозов, района в целом. Конечно, в сельском хозяйстве — этом цехе под открытым небом — бывают непредвиденные обстоятельства, в таком случае ведомства готовы откликнуться, помочь… Но и при этих обстоятельствах надо просить, согласовывать действия, а не рубить сплеча. Даже на фабриках-заводах, под надежной, как правило, крышей случается, что планы корректируют, но опять же не сплеча, а по согласию с вышестоящими… А тут, в Чурове, даже телефонным звонком не поставили в известность. Случай, единственный в своем роде. Причин для волнений предостаточно.
При всех весьма обоснованных рассуждениях как-то забывался сам метод составления планов, о которых проявлялась такая забота. Планировали на разных уровнях, начиная с низового. Если колхоз или совхоз позволял себе затребовать все необходимое, то уже в районе эти цифры снижали, чтобы в облплане над ними не посмеялись: ишь чего захотели! Рядовые земледельцы, более других осведомленные о том, что можно или нельзя, участия в таких переменах не принимали. Этак никогда не уложишься в сроки! И так вечно времени недоставало.
В сущности, планы обретали законченность чаще всего на областном уровне. Начинали со средних, уже достигнутых показателей, обобщали их и увеличивали на десять — тридцать процентов за счет роста производительности труда; возможно, так и надо. Но учитывать реальность тоже обязательно. Ведь рост производства невозможен без роста материальной обеспеченности, без рабочих рук и механизмов. Вот эта часть планов оставалась на «как-нибудь». «Как-нибудь» оборачивалось неубранным урожаем и потерями.
Чуровскому району план «корректировали» без учета огромного урона в людях и непредвиденного сокращения численности скота после ухода людей из «неперспективных» деревень. О фактической площади пашни вообще помалкивали, считая и заросшие кустарником земли все еще родящими. Если разговор шел о строительстве жилья на селе, то здесь все дружно соглашались: надо, надо! Но в план втискивали третью или четвертую часть потребности, надеясь на строительство домов силами самих колхозников. А психология их успела измениться, многие начисто забыли — как это строить дом на свои кровные?.. Мы нужны тебе, председатель? Нужны! Вот и обеспечь жильем. Не можешь? А в городе могут. На фабриках и заводах так и говорят: поработаешь год-два, получишь благоустроенную квартиру с горячей водой и со всеми прочими удобствами. В городах строят намного больше! Когда в деревнях прибавляется одна квартира, в городе — пять. Сам этот факт воспринимается как приглашение покинуть деревню с ее постоянными недостатками и перебраться в город. Что и делается — пусть и с плачем, и с болью в душе.
Большие деньги, выделенные для улучшения земли в Нечерноземье и для обеспеченной жизни сел и деревень около земли, незаметно растеклись по фондам крупных министерств, новых ведомств, НИИ и трестов, которые обосновались в городах. Тридцать пять миллиардов рублей на десятое пятилетие! Далеко не все эти деньги пошли для улучшения земли, еще меньше — на обновление деревни. Зато новые и старые конторы не оказались обиженными. Они получили свое. Для самоутверждения, для внутриведомственного аппарата, для жилья. Для кабинетов с селекторной связью и двойными дверями, за которыми, надо полагать, никаких государственных тайн не обсуждалось. Для оплаты возросшего аппарата, командировок, поисков и находок в сельской науке. Только вот дорог в Нечерноземье по-прежнему строили мало и строили плохо, на живую нитку. И землю улучшали далеко не лучшим образом. Денег на землю как-то все время не хватало. Много средств уходило на крупные животноводческие комплексы.
Так и получилось, что нужды самих земледельцев и деревень, в которых жили эти самые нужные люди, отошли на второй план. Не по злому умыслу, конечно, а как-то само собой. И в то же время посреднические конторы стали набирать себе рабочих и служащих опять же в деревнях, предлагая лучшие условия и заработок. Бывшие колхозники потянулись к ним. И на колхозных машинах уже некому было работать.
И вот — это происшествие в дальнем Чуровском районе, где совсем неожиданно райком вдруг попытался взять в свои руки, а точнее, передать колхозам и совхозам все то, что из них было под разными предлогами выбрано.
Ну уж нет!
Позволить однажды разделить командование между посредниками и районными властями значит лишиться самостоятельности, столь сладкой и необходимой в каждом уважающем себя учреждении. И как раз в пору, когда все шло к усилению роли посредников и их руководства в делах сельского хозяйства. Есть из-за чего побороться!
Глебов понимал, что усложняет себе жизнь. Тут ничего не поделаешь, приходится идти и на это. Под угрозой урожай. Недостает то одного, то другого. И времени для крупных перемен — в обрез. Вот у него и остался один выход из трудного положения: в партийном порядке обязать все посреднические конторы района прямо участвовать в уборке урожая. Пусть и в ущерб их планам.
…Он приехал к Суровцеву, секретарю обкома по сельскому хозяйству, к тому самому, еще не старому и опытному человеку, который в свое время и благословил его на работу в Чуровский райком.
Человек с едва заметной сединой на висках, несколько порывистый и быстроглазый, Суровцев еще недавно сам работал на такой же должности и в похожем районе. Он все знал. Он понимал состояние и поступок Глебова, духовно, так сказать, одобрял его, хотя и сомневался — правильно ли действовать подобными, партизанскими способами. Ему казалось, что Глебов избрал не лучший путь. А какой — лучший?.. Словом, чуровского секретаря требовалось поправить.
Это мнение утвердилось после того, как первый секретарь, отвечая на десятки звонков из Москвы и беседуя с глазу на глаз с ответственными командированными, уже составил себе представление о чуровском происшествии. В разговоре с Суровцевым он иронично, но без раздражения назвал Глебова «великим реформатором». Что за подобным выражением?..
Пожимая руку Глебова, Суровцев выразился в том же ироническом духе:
— Здравствуй, здравствуй, великий реформатор! Надеюсь, ты в добром настроении и при здоровье. Садись. И расскажи, пожалуйста, как ты в нынешних экстремальных условиях намерен убирать хлеб и карма. Сводка из района не очень утешительна.
Слова «великий реформатор» насторожили Глебова. Он осторожно сел сбоку стола и как можно спокойней заметил:
— Откуда ей быть утешительной, этой сводке, если мы никак не сведем концы с концами?