И еще они написали в свое СМУ, которое на окраине Костромы громоздило новый жилой район для тех, кому работать на новой электростанции. Сообщали, что задерживаются по причине гриппа. Грипп здесь ну просто укладывает и шефов, и отдыхающих, которые помогают на уборке, где и они тоже прихватили этот проклятущий грипп…
— Мы хоть что-нибудь заработали, тетя Настёна? — спросила Ксюша. — Ни тебе табеля, ни учета. Может, одна благодарность выйдет?
— Обо всем этом у нас Митя думает. И все по справедливости. — Тут она принялась рассудительно объяснять: — У него на кажный месяц листок имеется. Там, значит, дни и фамилии. Вышел на работу на цельный день — палочку прочертит против фамилии. Полдня поработал — опять же половину палочки. Не вышел — нолик нарисует. Чужой, свой — все записано. Пятерку за выход положили в колхозе. А в звене еще полагаются деньги за урожай и за мясо. Ну, это в конце года. Тогда получается поболее пятерки, когда план перевыполненный. В прошлом годе мы перевыполнили и получили довесок. Кому и много, а которому и мало, если палочек не густо, вот как у Ольги Потифоровой. Ну, с нее и того довольно.
— А вы сколько заработали в тот год?
— Я-то? Одну тыщу четыреста за выходы, — неторопливо вспоминала Настёна. — И шестьсот, кубыть, сорок три за урожай. А всего, значит, за две тыщи получилось, девонька. Ну и притом еще пензия, триста восемьдесят за год. Сложи-ка! Чуток не по двести на месяц, даже зимой, когда подменяешь скотников, которы за бычками смотрят. Вот, Ленушка, и отпиши про это маменьке, пусть не убоится наших мест, а едет с открытым сердцем. Сам-то Митя много зарабатывает, ну кто ж с ним сравнится? День и ночь. Зато и порядок. Савин с Дьяконовым не нарадуются. Он, Митя то есть, уже машину покупать собирается, сам мне сказывал. И будешь ты, Ленушка, сидеть в машине той, да при своей красивой шали, ну просто барыня! И повезет он тебя, милая, на моря теплы, в горы волшебны…
На Настёну смотрели не мигая.
А Митя все-таки не вытерпел, постучал и зашел.
Ленушка предстала перед ним в том новом платье, что купили вчера, такая красивая, прямо небесная, он и ладонь протянуть к ней не посмел. Зато она закинула ему обе руки, на шею, прижалась, ноги поджала и повисла. Да так поцеловала!.. Вот ведь счастье ему какое! Не знал, не ведал…
Письма просила опустить в такой почтовый ящик, чтобы как можно скорей дошли.
18
Начальник передвижной колонны мелиораторов категорически отказался переезжать из своего планового болота в неплановую Поповку, хотя Сергей Иванович и просил, и угрожал. Хмурый его собеседник бубнил одно: у меня план под угрозой, ваша Поповка этот план не вытащит. Письмо у него из треста: ни при каких обстоятельствах от намеченных работ технику и людей не отвлекать. Отголосок того совещания в райкоме…
— Вот как ты заговорил? — Дьяконов угрожающе повысил голос. — На активе, помнится, навытяжку перед Глебовым стоял!
— Письмо после актива получено, — отбивался начальник.
— Глебову давал читать это письмо?
— Так оно не ему, а мне. Он узнает, начнутся звонки в трест. Выходит, я их поссорю. Ни к чему это.
— Считай, уже поссорил. Я так это дело не оставлю, понял? Доложу, какие у нас в районе феодалы завелись. Он с тебя голову сымет, если не поможешь пашню из-под леса вызволить.
Начальник несколько растерялся. Даже маленький конфликт грозил ему черными воспоминаниями из-за пристрастия к спиртному. Сергей Иванович заметил это и уже другим, мирным голосом предложил:
— Давай полюбовно, друг милый: отряди мне сегодня два тяжелых трактора с корчевателем и вот с теми дисками. И двух своих мастеров. На одну неделю. А я после уборки зерна подброшу тебе своих ребят и тракторы на болото, чтобы помочь с планом. Хотя какая же при дожде работа в том болоте? Все равно стоишь. А там они теплую землю в порядок приведут. Это же добрая сотня тонн хлеба на другой год — вот что такое Поповка, понимаешь? А нет, так едем сейчас к Глебову, он вынет из сейфа твое персональное дело. И начнется у вас разговор. Ну?..
Хмурый начальник уловил такую перспективу раньше Дьяконова. Теперь он если и противился, то совсем по другому поводу. Его ожидающий лик говорил о награде, об угощении. Но председатель воспротивился. Больно часты получаются ритуалы…
— Все прочее оставим до другого раза, — сказал он неумолимо. — За мной не пропадет. А сейчас не могу. День расписан по часам-минутам. Давай команду. Кличь свою гвардию, вон она, в вагончиках сиднем-сидит, козла забивает. По-быстрому!
Он сам довольно легко уговорил четырех мужиков, пообещав кормить-поить и даже мягкие постели в настоящем доме, а не в этих продуваемых вагончиках. И с рук на руки передал мелиораторов Зайцеву, которого задержал в Кудрине.
— Трос прихватите, да подлиньше, — скомандовал Митя. — Там через речку, вдруг застрянем? Диски складываются? Вот и хорошо, дорогу не испортим.
— Глаз с них не спускай, — тихо сказал Сергей Иванович. — Проводите с Архипом, а то ведь так: найдут бутылку-другую, и все пропало. Или сделают тяп-ляп. Тут надо в темпе! Подхвати на складе одеяла, продукты на первый случай. Пусть поживут по-человечески. Настёну можно послать с ними на неделю, будет готовить обеды. Корову ее дачницы подоят и покормят. Умеют, поди? Бюллетень я им выговорил.
Так началась короткая страница возрождения земли на Поповке.
Два трактора с орудиями, с бочками горючего довольно легко перебрались через Званю, прогремели по песчаной опушке леса до Архипова подворья, хлопцы отдохнули и поели, а уж потом завели моторы и по команде Архипа пошли крушить и корчевать молодой лес, распугивать лосей, уже облюбовавших эту местность для проживания. Деревья потолще целиком стаскивали к низине сбоку поля, кусты, ветки и траву резали тяжелыми дисками на месте. После первого прохода машин на поле страшно было глянуть: какая там пахота или сев! Но на пашне стояла все-таки молодая поросль. И эта людьми забытая пашня стала обретать свой привычный вид. Мелиораторы будто взъярились на ольховую заросль. И было отчего взъяриться! С каких это пор крестьяне стали равнодушно смотреть, как от них уходила кормящая земля — под лес, под разные застройки и асфальт? Это только у плохих хозяев, у нахлебников, которых мы прозываем всякими скверными словами. И поделом прозываем!
Настёне каким-то чудом удалось разжечь огонь в русской печи. Дыму напустила полну хату, покашляли предостаточно, пока дымоход не прогрелся и не просох. В доме потеплело, а вскоре и жилым духом запахло. Натаскали травы на пол, бросили одеяла — спи, ребята, в тепле и удовольствии! Принюхивайся к запаху топленого молока и распаренной пшенной каши в горшке. Ведь в такой-то печи она получается не такая, как в кастрюле и на газовой плитке. Рисом рассыпается, сама Настёна без доброй улыбки не может смотреть на дело рук своих.
За дождливые дни обернулась черной пашней заросшая залежь по обе стороны от Поповки. Не сказать чтобы готовая принять зерно, вся в крошеве стеблей и сучьев, но уже без ольхи и кустов, так что можно пускать плуги. Прошлась техника и по огородам, сметая гнилые загородки, высохшие яблони, кособокие сортиры на отшибе и высоченный сор, репьи. Стал проглядываться из Архиповых окон ручей по низам и пепелище на месте баньки. Зеленые джунгли исчезли, и от этого в заброшенных хатах сделалось светлей. Бездомные коты, страшно завывающие по ночам, как-то примолкли, перебрались на чердаки, страшно напуганные грохотом моторов.
Почти каждый день верхом наезжал Митя. Ходил, прикидывал что-то и подолгу выстаивал посреди поповских полей, видимо оценивая и размышляя, как оно будет дальше. А в последний рабочий день в Поповку прибыла еще более представительная делегация: Зинаида, Митя с Ленушкой и Михаил Иларионович Савин. Они раздобыли лодку для переправы, привезли с собой всякого-разного для обеда-ужина, но мелиораторов до поры не спугивали с работы.
Оглядевшись, походили по обретенному полю, потом взяли лопаты и тяпки и пошли на маленькое кладбище, где недавно нашелся Архип. Пока он увидел приезжих с заречного участка, пока прибежал, они успели навести там порядок: повыбили траву, поправили покосившиеся кресты, оградку, подсыпали холмики. А закончив, отошли и постояли молча, стараясь вспомнить, кто и когда лег под эти кресты. Да разве вспомнишь! Архип и тот знал лишь два родительских места. А ведь пашню здешнюю создавало не одно поколение. Ох не одно!
Лишь после этого сошлись с мелиораторами вроде бы на совещание, посидели-покушали за столом, поблагодарили мужиков, все вместе погрузили на прицепы бочки, орудия и с грохотом, на скорости уехали к броду.
Тишина снова опустилась на пустую деревню и на поля вокруг нее. Тишина тут будет гостить подолгу. Прошлого уже не вернешь.
Вся эта дельная работа проходила под хмурым, беспрестанно дождившим небом. Циклон угрюмо и низко висел над лесами и полями. Колхозы переживали не лучшие дни. Какая там уборка! Трава бурела в валках, гнила в копнах. Убранного сена под крышей или в стогах повсюду оказалось до обидного мало. В районе рвали и метали. Но громы и молнии эти обходили Кудринский колхоз, успевший почти полностью убрать корма. Лишь клевер стоял, но и его потихоньку косили и сушили под навесом.
В Лужки вдруг прибыл гонец из района. Куровской писал, ссылаясь на указание исполкома: «Передать одну АВМ в Семеновский колхоз, обеспечить механика и тару для травяной муки, а также два самосвала со сменными водителями». Митя прочитал указание, посмотрел в сторону гудевшей сушилки, прикинул, во что обойдется это для района — потеря двух-трех дней на демонтаж и установку машины в другом месте, — и коротко сказал курьеру:
— Иди-ка ты… Ищи председателя или главного агронома. Но если и они прикажут, я передам машину не раньше вторника, когда закончим готовить клеверные гранулы. Вы это дело уже провалили. Теперь надумали ущемить и наш скот. Не выйдет. Лучше уж мы продадим вам готовый корм зимой. Все равно ведь просить приедете, как просили в прошлом году.