Савин вернулся с председателем. Сергей Иванович нагреб в ладони зерно, попробовал на зуб:
— Сухое? Когда успели?
— Ночью. Сырого там тоже хватает. Я опять туда поеду. А ты попробуй пустить комбайны на третьем поле в Кудрине, там рожь больно высокая. И Лапину напомни о Митиной технологии. Кажется, она к месту.
— Я телефон пока выключу, — Дьяконов засмеялся. — Скажем, испортился. А когда войдем в норму, у нас семена уже будут. И спокойно начнем сдавать все, что положено государству. Не отстанем от других.
Проводив агронома, Сергей Иванович тяжко вздохнул. И он вспомнил о красных обозах и духовом оркестре в райцентре. Чего, собственно, теперь-то суетимся? Хлеб вырос, он на току, никуда не убежит; если сухой, лежи хоть до снега. Да и склады в некоторых хозяйствах есть. И замки на дверях тоже. Нет же, давай немедленно на элеватор! По грязи, по бездорожью, тракторами, хоть на горбу — но в элеватор. А элеватор тот за десятки километров, машины на перевозку надо отрывать от комбайнов, вечно этих машин не хватает, и тогда страдает уборка, стоят комбайны с полными бункерами, а самосвалы стоят в очередях у ворот элеватора. Ведь можно и зимой возить! Суета…
Дождь все накрапывал. Косить не рисковали. И Савин, поняв это, решил поехать вслед за Архипом в Поповку, посмотреть, что за поле получится после пахоты.
Архипа и Васю он догнал у брода.
Гусеничный трактор стоял и пофыркивал на малом газу. Архип и Вася голяком и с палками в руках ходили по реке, выискивая песчаные косы где помельче: что для высокого «Т-150» нипочем, то для гусеничного непроходимо. Оба посинели от сырого ветра и холодной воды, но все же нащупали мелкое место и, довольные, гоготали. Вода до пояса, коса идет вкривь-вкось, рулить надо умеючи. Но берег против нового брода крутоват. Взялись за лопаты. Михаил Иларионович, стоя на тележке, перебрался к ним помогать. Крутизну срыли. И тут он подумал, что пока удастся сделать дорогу, пока паром, что-то надо придумать, сев не за горами. Хоть вертолет проси. А почему не попросить? Всего-то дела — переправить сеялку, семена и суперфосфат. Три часа работы. Теперь ни он, ни Дьяконов не сомневались: Поповка будет давать хлеб и все другое, даже если на какое-то время останется безлюдной — до устройства дороги. Сто тонн зерна в год — тоже ведь неплохо для колхоза, для общества. Хлеб всегда в цене. Тем более в неурожайные годы.
Архип широким шагом заходил возле трактора. Натянув на мокрое тело порты, он залез в кабину и так газанул, что трактор, словно скутер, распахнул Званю в глубоком месте надвое. Не успела вода подступиться к свечам и насосу, а радиатор уже задрался, и трактор, гремя, полез на берег. Вот так?
До поля добрались быстро. Разделенное тяжелыми дисками, оно кое-где успело зазеленеть, но пятна прозелени были редкими, в общем, обычное паровое поле, черное и ровное. Хорошая земля.
Агроном сам наладил плуг — не глубже как на четверть, чего зазря переворачивать. Архип прохаживался, покуривал, пока Вася обозначал вешками первую борозду. Потом поплевал на ладони, сел и пошел, пошел. Духом земли запахло, корпуса резали пласт и прикрывали то зеленое, что успело выскочить. Будет тут зеленое, да только другое!
Агрегат прошел туда и обратно, сделал свальную борозду и остановился на меже. Архип высунулся, ожидая каких-то слов от агронома.
— Добре, — сказал Савин и улыбнулся ему. — Славный проход. Мастерский! Паши. И скорей. Вообще-то пяти дней тебе хватит, верно? Опаши до самых-самых, чтобы лес не наступал, чувствовал, что мы всерьез вернулись. Боронки, культиваторы привезем без промедления, как только перевоз наладим. Надеюсь, там никаких новых жильцов нету? — и кивнул на черные хаты.
— Коты не уходят, — Вася засмеялся. — Они страсть как напугали меня в тот раз!
Савин хотел было расспросить его про баньку, почему это она загорелась, но передумал. Он все же проехался по порядку вдоль хат, посмотрел на огороды, дома, на второе поле за ручьем. Там над лесом виднелись мачты ЛЭП. Это уже по Вениной части. Если сумеет договориться, то и Поповка осветится. Кстати, а не отдать ли это славное место кудринской школе? Вот тогда бы и Марина смогла провести в жизнь свою идею о сельском воспитании детей…
19
Плохая работа чуровских колхозов и совхозов на сеноуборке осложнила и без того несколько пошатнувшееся положение Глебова. Его предложения о реформах и новых методах работы областные товарищи не без иронии именовали теперь не иначе, как донкихотством. Наговорил много, а как дело делать, так хуже некуда. Вот полюбуйтесь: Чурово на пятнадцатом месте в области, где двадцать два района.
Никто не хотел оправдывать Аркадия Сергеевича, который, в общем-то, не успел и не мог успеть ничего переделать по-своему. Однако считалось, что если он поднял руку на подрядчиков сегодня, то уже завтра этот прием должен аукнуться заметными успехами. Ну, а если нет успехов, значит, не то. Ошибка.
Действительно, что можно успеть за два сезона в районе, устойчиво занявшем последнюю строчку во всех сводках? Правда, удалось починить некоторые дороги, построить шесть или семь навесов, направить на первостепенные стройки материал, считавшийся дефицитным. Немного утихомирил самостийные головы в подрядных конторах. На этом задуманные перемены и кончились. А жалобы в тресты и министерства все шли. Теперь ссылка на Глебова стала оправданием перед трестом в случае невыполнения планов. Тем более что «телега» из областного треста мелиорации в обком свидетельствовала о новом вмешательстве в работу ПМК, строившего культурное пастбище. Жалоба Семеновского все ходила по высоким инстанциям: сорван план дорожного строительства.
Ах, как в этой обстановке требовалась подпорка для Глебова!
А тут еще неудача на заготовке кормов. Окажись район в первом десятке по области, никто бы и не вспомнил о грехах Глебова. Но не тянул район на высокое место, шел против прошлых лет всего на две строки выше, да и эти две строки одолели за счет Кудринского колхоза и еще трех-четырех хозяйств. В остальных отставание приобрело какой-то хронический характер.
Румянцев и хотел, и побаивался открыто схватиться с Глебовым. Но его стиль, неослабевающие командирские приказы сами по себе свидетельствовали о желании все оставить по-старому: только сильная рука и волевые решения способны оживить дело. Иного хода он не признавал. Где бывал, там гремели громы и сверкали молнии. А дело как хромало, так и продолжало хромать на обе ноги.
О работе лужковских мастеров, даже об освоении Поповки районная газета писала много и часто. И всегда подчеркивала безнарядный метод, личную инициативу. Но пока таких звеньев в районе было всего восемь, да и то не очень крепких. Работы не видно, а вроде бы существуют, коль мода на них пошла. Румянцев только усмехался, слушая Глебова, который любил разговаривать на эту тему. Где бы ни случился успех в звене, он получал, не без помощи секретаря райкома, широкую огласку. Зато каждый промах замечался Румянцевым. И тогда он не упускал случая подчеркнуть это и дать оценку. Разностильность, конечно, не способствовала дружной работе, но как-то до поры до времени и не выплескивалась наружу.
Наконец случай помог Ивану Ивановичу взять реванш за тот промах, когда ему не удалось наказать кудринских руководителей. Помог Куровской. И тоже случайно.
Он ехал издалека в район и на ржаном поле близко от села Кудрина увидел два комбайна, убиравшие хлеб. Уборку начали почти везде, и это было славно. Но тут Куровской обратил внимание на очень высокий срез: стерня выше колена. Пришлось пройти по убранному полю. Он ужаснулся. В стерне и на земле осталось много колосьев: комбайн не подбирал их, если резал высоко. И потери были налицо. Факт, мимо которого пройти нельзя.
Начальник сельхозуправления не вспылил, подобно Румянцеву, не наговорил обидных слов Дьяконову, который как из-под земли выскочил. Просто указал председателю на такое послабление в агротехнике уборки, назвал высокий срез браком и предложил немедленно исправить недостатки. Тем более что было это в третьем звене. В звене!
И Дьяконов не оправдывался. Только спросил:
— Как прикажете исправить?
— Косить надо ниже. По принятой технологии. Мастера обязаны знать.
— Сейчас распоряжусь, — тут же согласился председатель и, как только два комбайна выгрузили довольно чистое зерно в автомашину, набросился на комбайнеров:
— Стыд и срам, мужики! Стричь надо, а не маковки сбивать на косовице! Вон сколько колосков в стерне нашел начальник! В какое положение вы меня ставите? А еще безнарядники, называется. При нонешней ситуации, когда каждый центнер на вес золота… Ниже, еще ниже, как приказано!
Ко всему привыкшие комбайнеры не спорили. Молчком поскребли в затылках, один вполголоса заметил, что «дурное дело — не хитрое», понимающе глянули на Сергея Ивановича, на осуждающее лицо Куровского и тронулись дальше.
Теперь ножи хедера ползли чуть не по земле. Молотилки ревели, захлебываясь зеленой массой. На земле не оставалось ни колоска. Дьяконов и Куровской шли следом.
— Небо и земля, — удовлетворенно произнес Павел Петрович. — Так и держать. Много вы успели накосить на высоком срезе?
— Гектаров пятнадцать. — Дьяконов, разумеется, преуменьшил скошенную площадь. Кто знает, чем обернется эта инспекция?
Бункера наполнились. Подскочила машина. Шнек с великим трудом проталкивал в кузов зеленую кашу. Председатель сперва заглянул в кузов, потом забрался туда, помог подняться Куровскому. И с ожиданием, неотрывно смотрел на него, стараясь уловить хоть какое-то переживание на лице. Не уловил. А комбайнер матюкнулся и спросил:
— Куда везти эту кашу? В силосную яму?
Его коллега со второго комбайна был, что называется, откровенней. Он разразился длинной речью, поминая в ней безымянных начальников с такими прилагательными, что Куровской не выдержал и возмущенно выполз из кузова. А Дьяконов, уже стоя рядом, спросил:
— Так продолжать, Павел Петрович? Или у вас будут новые распоряжения?