На этот раз районная газета писала о Дьяконове как о «самом дальновидном хозяйственнике». В точку попала.
В район приехал Суровцев, они целый день провели в поле. Закупка хлеба как-то замедлилась. Все работники обкома разъехались по районам, чтобы понять, можно ли выполнить план, «дотянуть» то немногое, что недоставало до плана. Суровцев специально попросил показать Кудрино и его звенья, увидел и порадовался: тут еще было достаточно хлеба для продажи. Аркадий Сергеевич твердо пообещал: план выполним с некоторым «довеском».
Уже в райкоме, после экстренного бюро, когда они остались вдвоем, Суровцев вдруг спросил:
— С председателем исполкома у тебя как? Я говорю о Румянцеве.
— Нормальные служебные отношения.
— Он — что? Если по-человечески?
— Много хочет, многое может. Честолюбив. Властная натура. Это моя точка зрения, конечно. Несколько субъективная. Мы не очень с ним сблизились. А во многом и не сходимся, чего скрывать.
— Из-за этой его властности?
— Пожалуй, нет. Мягким тоже быть не очень-то… Дело в другом. Как бы это сказать?.. Консервативен он, так мне кажется. Не успевает за переменами и не хочет их. Я имею в виду метод работы. Весь в прошлом.
Суровцев вдруг засмеялся.
— А кто без греха? Хоть подрядчиков своей властностью прижмет. Ты вот не смог. Только разобидел их крепко. До сих пор жалобы пишут. Наверное, надо не с того края заходить.
— Уж как ни пробовал, все не так.
— Ладно, сейчас не о том речь. Выполняй план. Если не сорвешь, мы тебя из района берем, как договорились тогда. Я уже получил «добро» на перевод.
— Кого же сюда, если не секрет?
— Свято место пусто не бывает. Секрет. Впереди три месяца. Подберем человека, который потянет.
И они расстались.
У Аркадия Сергеевича было предостаточно мотивов для горьких и не горьких размышлений. Опять перевод… Считать ли это добрым знамением в собственной карьере — все же на повышение! — или поражением в его нынешней сельской работе, он решить не мог. Была, была какая-то горечь от разговоров с Суровцевым, вообще от всей истории с подрядчиками-посредниками в Чурове. Не нашел он иного пути для сбора всех сил для главного дела. Принуждение? Не самый лучший метод воздействия на людей, какие они ни будь.
Думы, думы…
Только проводив Суровцева, — и то не сразу — Глебов сумел, уже с несколько успокоенной душой, поехать из райцентра в Кудрино. Хотелось увидеть пример положительный, как сказал бы Румянцев.
Стоял солнечный холодноватый день. Высокое небо отражалось в каждой лужице на дороге. Бодрящий воздух свободно тек по полям-долинам. Желтизна в лесах проглядывала только на ясенях да березах с редкими золотистыми косичками. Стаи скворцов облетали перед прощанием убранные поля, копошились возле скирды соломы. Множество неубранных копен на ячменных полях заставило Глебова поморщиться: как тут будут пахать? Но едва машина свернула с шоссе влево, где начинались кудринские земли, солома с полей исчезла. То есть она была и тут. Но только на межах. Комбайны при уборке ходили короткими гонами и сбрасывали солому из копнителей на разворотах, а не на самом поле. Тоже зайцевский прием, он им пользовался не первый год. Уборка пахоте не помеха.
Дьяконов и Савин ожидали секретаря в правлении. У привязи стоял Орлик в тележке и грустно вздыхал, поглядывая на рядом стоявший газик. Не тот соседушка, с кем можно обменяться тихим ржанием, поговорить о дорогах и седоках…
— Прикинули урожай? — спросил Аркадий Сергеевич, пожимая руку Савину. И всмотрелся в посеревшее его лицо. — Опять плохо спите?
— Сегодня прилично. С ноксироном, правда.
— Помогает?
— Конечно. Я ведь давно… Наша аптекарша уже подозрительно посматривает: не наркоман ли? Или думает, что водку пью, а ноксироном закусываю. Для большего эффекта.
— Из области домыслов, Михаил Иларионович. Будете хорошо спать, когда план выполните. С чистой совестью.
— Уже, Аркадий Сергеевич, — весело встрял председатель. — Вчера. А сегодня погрузили и отправили двадцать тонн сверх того. По обязательству.
— За ту рожь?
— За ту самую. В среднем по колхозу у нас вышло по двадцать два и три десятых. При плане восемнадцать.
— А у Зайцева?
Савин и Дьяконов переглянулись.
— По двадцати шести с половиной. Все зерно из Лужков продано с надбавкой за натуру и сортность. Через сушилку пропущено.
— Значит, огребут денежку?
— Заплатим, что по договору причитается. Но от зерна, скажу вам, доход не велик. Это не Кубань, где можно взять и пятьдесят центнеров. А цена за зерно почти одинакова и для них, и для нас. В неравном мы положении оказываемся, вот в чем дело. Там проще в герои попасть.
— Кубань — тоже Россия.
— Я про Нечерноземье толкую. Против юга нам вдвое за зерно платить надо! Сто лет толкуем об этом — и ни с места! А возьмите картошку? Это что ж, четыре копейки за килограмм. Ведь самая тяжелая работа. И такая низкая оплата. В этом году мы с ней еще намучаемся.
— Поехали в Лужки. — Глебов заметно повеселел, не вслушался в разговор о ценах. Значит, они первыми в районе рассчитались по хлебу. Такой урожай да по всем бы хозяйствам! Как поднялся бы авторитет чуровцев!..
Поля и луга вокруг Глазомойки смотрелись еще по-летнему. На том берегу поднялась темно-зеленая отава, теперь на луг выгоняли бычков. Они и сейчас рассыпались по отаве, голов от травы не подымали. Правее чернела свежая пахота. Там громыхали два гусеничных трактора, ходили навозоразбрасыватели «Сельхозхимии». Возле остатков большого штабеля работал тракторный погрузчик. Мехотряд — зрелище приятное.
Гул мотора доносился и от леса за лужковскими огородами. С той стороны, колыхаясь по неровностям дороги, проплыла к скотнику автомашина, высоко груженная светло-бурыми тюками.
— Последнюю солому прессуем, — пояснил Дьяконов.
— С вашими злополучными колосками? — Глебов повернулся к агроному. Тот развел руками.
— Колоски застукали не здесь, а в третьем звене. Но, честно говоря, не обошлось без потерь и у нас. Сорной травы много поднялось, другого выхода у Зайцева не было. Знаете, что он сказал на этот счет? Хотел бы раз и навсегда отделаться от осота и сурепки на полях с помощью гербицидов. Вот когда он — за химию. Обработать все поля в течение одного сезона — и на долгие годы отказаться от химии, И не будет зеленой каши в бункерах при уборке. А значит, и потерь не будет.
— Он где сегодня?
— Досевает рожь вот за тем лесом. К полдню должен вернуться. Нам еще надо погрузить и отправить в Кудрино клеверный ворох для очистки на «Клейтоне». Семена удались не плохие. Обеспечены клевером. А вот на той делянке за лугом, где пастух, у нас особенный сорт подрастает. Тетраплоид. С будущего года начнем его размножать. Очень урожайный и устойчивый. Через два-три года обеспечим весь район.
Они стояли на бугре, немного сойдя с лужковской улицы. Лианы Бориса Силантьевича на бревенчатых стенах уже поникли. Зато в палисадниках раскрылись белые и сиреневые астры, а кое-где и солнечной желтизны пушистые жарки — последнее напоминание о прошедшем лете. Против дома Савиных Катенька с Борисом и Глебом по очереди качались на качелях и звонко смеялись. От дома Настёны доносились резкие бабьи голоса: вся женская артель сообща убирала на огородах картошку.
— В тех домах живут? — Глебов кивнул на последние два дома, без цветов под окнами.
— Один пустой, — ответил Савин. — А в соседнем поселились Митина теща с младшенькой дочкой. Перебрались из костромской своей деревни. Подумали с Митей: чего им тесниться всем в одной хате, когда есть свободный дом? По согласию, значит. В колхоз их приняли, в звено зачислили, крестьянка работящая, умелая. Корову себе подыскивает. И дочка славная, скоро невеста подрастет, вот и новая семья в Лужках появится.
Михаил Иларионович говорил об этих житейских новостях не без удовольствия. Живут Лужки. И много добра в этом году дадут обществу. Словом, производительный цех колхоза.
Они увидели, как пришел на хоздвор посевной агрегат Зайцева. Значит, сев он закончил. И пошли вниз, чтобы поговорить с ним.
— Поздравить тебя можно, главный мастер. — Глебов крепко пожал руку. — Все посеяно?
— Семьдесят гектаров против тридцати пяти нынешних, — спокойно сказал Митя. — Почти сорок — в Поповке. С этого года там наш филиал. Михаил Иларионовича слово.
— А жителей на филиале все нет!
— Сейчас-то есть. Архип целую неделю живет, готовится и зиму побыть там. Наезжать надо. Огороды пашет и разделывает, края полей от кустов очищает плугом. Большое у него желание восстановить отцовское гнездо! Наверное, правильно делает.
Зайцев посмотрел на часы и вдруг сказал:
— Знаете что? Время к обеду. Пойдемте к нам. — И смущенно добавил: — С женой познакомлю. Вы же сватом были…
— Да! Я ведь и не поздравил вас. Очень рад! Желаю вам обоим счастья и согласия. И скорого прибавления семейства!
— Вы пока тут походите и посмотрите, а я быстренько. Предупредить Ленушку надо.
И скоро-скоро пошел к дому, хлопая голенищами резиновых сапог.
— Его молодая тоже работает? — спросил Глебов.
— Непременно, — ответил Дьяконов. — При таком-то муже… Уже за машины хватается, равенство добывает. Молодость! Я думаю, Аркадий Сергеевич, что такие вот семьи с работящим народом и будут середкой для всех безнарядных звеньев по малым деревням, где есть пашня. Конечно, не городские пенсионеры, которым газеты уже пророчат жить в пустых деревнях и распоряжаться нашей землей, как им сила позволит. Пустые разговоры. Земля — только крестьянам! Мы не собираемся раздавать землю людям со стороны. Даже заводам не отдадим. Это не дело — рассовывать капитал туда-сюда. Конечно, и завод с фабрикой может иметь свое хозяйство, только землю они пускай находят и облагораживают из неудобий, а не нашу готовенькую пристраивают. Земля должна быть у настоящих земледельцев, у колхозов-совхозов, у тех, кто ее обрабатывает, это еще Ленин говорил. Рано или поздно вернутся некоторые из наших механизаторов, кто сбежал во всякие городские тресты и прочее. А не вернутся эти, так из школьников, из пэтэушников отберем толковых, обучим, как обучили вот Васю Тимохина. Новое поколение земледельцев. Им и обживать землю. Правда, забота это большая, прежде всего дороги нужны. Вот на ту же Поповку. И дома новые потребуются. Хранилища для семян, навесы, особливо для картошки…