Коротко и спокойно сказал, что ячмень, по предварительной оценке, даст не менее двух тонн зерна с гектара, а пшеница, если ничего не случится, на центнер-два меньше, главным образом за счет песчаного Заречья, где урожай не более полутора тонн с гектара. Все это, конечно, в бункерном весе, фактически меньше. Лучший урожай, сказал он, в пяти хозяйствах правобережья на увалистой степи, хотя там грозой положило и покрутило хлеб примерно на одной трети всех площадей. Но и это не страшно, потому что колос уже успел налиться, только труднее будет убирать такой хлеб. Подумав, добавил:
— Эти пять хозяйств много хлеба сеяли по клеверам и по навозному удобрению.
Потом он развернул план уборки, большой сводный план, по которому выходило, что скосить весь урожай удастся за девять рабочих дней, а обмолотить — за девятнадцать. При этом добавил, что фактически лучше накинуть еще дней пять-шесть, потому что, как ни рассчитывай, непредвиденные задержки всегда случаются, их надо иметь в виду. Ну, скажем, еще одна гроза или просто дождливые дни. Все бывает.
— Значит, к двадцать пятому августа мы сможем вывезти плановое зерно? — спросил Фадеичев, хотя и сам знал, что это последний срок. Так уж принято у них в районе — к двадцать пятому.
— Все сорок пять тысяч тонн. Даже к двадцатому. А что сверх плана — на это уйдет еще дней восемь, — уточнил Нежный.
Рассказывал, ждал и побаивался, что вот-вот начнется разговор о Долинском совхозе. Вероятно, Фадеичев получил письмо, от Сомова; это и есть то серьезное, с чего начал разговор секретарь. Естественно, спросит, почему он послал все материалы Сомову, а не поговорил с ним, Фадеичевым.
Он даже вздрогнул, когда секретарь спросил:
— Как урожай в Долинском?
— На уровне прошлогоднего, Павел Николаевич. Около восемнадцати центнеров с гектара. Оценка, конечно, приблизительная. Но валовой сбор будет выше прошлогоднего, как всегда. — Олег Иванович запнулся, странно улыбнулся и пояснил: — В совхозе площадь под зерном несколько больше намеченной, за счет этого и можно превысить план. Ну, и товарность, конечно. Похвистнев вывезет все зерно, если надо. А зимой попросит у вас комбикорма.
О площадях в совхозе секретарь райкома знал понаслышке. Нежному пришлось сказать, что в этом году там снова потеснили травы и кормовые культуры, а зерном заняли около семи десятых всей земли. Это означало, что даже при урожае ниже планового совхоз сдачу зерна перевыполнит.
Насчет комбикормов секретарь не отозвался. Было. Было.
— Слушай, — сказал Фадеичев как-то очень раздумчиво. — Ведь это плохо, когда шесть, а то и семь полей из десяти под зерном? Я имею в виду севообороты, здоровье земли, заражение шведской мухой, ржавчиной.
— Плохо, — Олег Иванович ответил не задумываясь. — Очень плохо, Павел Николаевич. Помните, об этом многие агрономы говорили на районном совещании в марте месяце.
— Плохо, а зерно в закрома сыплется. И даже больше, чем задумано. Как совместить?..
— Сегодня сыплется, завтра еще будет сыпаться, а вот послезавтра… — И главный агроном начертил на листе бумаги перед собой большой черный ноль.
— Пугаешь? — Фадеичев сидел перед ним, выставив крутой лоб. Темные глаза изучающе поблескивали из глубоких глазниц. Испытывал и удивлялся, как это робкий его собеседник отважился на такой разговор.
— Нет, не пугаю. Итоги неумелого землепользования могут привести к беде. В Долинском совхозе идет очень быстрое истощение земли, распылен верхний слой. Почти необратимый процесс. Все меньше гумуса, главных элементов пищи. Все хуже отдача от внесения минералки, резче проявления засухи.
— А мне вот говорили, что на одной очень известной опытной станции за рубежом ставили такой опыт: сто тридцать лет сеяли овес по овсу. И родил! Может быть, в век минеральных удобрений и химической защиты наш классический плодосмен уже устарел? Не нужен, когда можно математически подсчитать, сколько взяли, сколько внесли. Кстати, мы совсем недавно все грешили этим, помнишь?
— Помню. Это ошибочный взгляд, Павел Николаевич. Подобные эксперименты на слабых, да еще эрозированных, почвах опасны. Земля — живой организм, она не может эксплуатироваться на износ. Если допустить бессистемность, почва лишается структуры, пищи, микроорганизмов, минеральные туки не могут ее улучшить. Они, конечно, дадут растению почти все необходимое для развития, помогут урожаю, но они как допинг, как сердечное лекарство при слабом сердце. Стоит один раз пропустить инъекцию — и все. Не будет урожая, потому что не земля, а пыль да хрящ, мизерный запас пищи.
Фадеичев постукивал пальцами по столу. И вдруг спросил:
— Выходит, что Поликарпов полностью прав в своем давнем споре с директором? Выходит, что директор — невежда, карьерист? Да и мы с тобой… А больше всех я?..
И тут Олег Иванович замялся. Сказать, что он думает именно так? Об этом разговоре непременно узнает Похвистнев, а он не из тех, кто прощает обидчиков. Вдруг все это не вызовет перемен и Похвистнев останется? И еще: Фадеичев спросит, почему он, главный агроном района, а до этого агроном Долинского совхоза, не говорил о наступающей беде три, восемь, десять лет назад, когда положение в Долинском было значительно лучше? Почему, наконец, молчал до этого вечера, пока Фадеичев, сам все более неспокойный, не вынудил сказать о земле? Почему обошел райком, когда решился сказать? Не верил?.. Ведь именно агроном Нежный по служебной своей обязанности как раз и должен следить за правильным и хозяйским использованием земель! Отгородился письмом Сомову?
— Что молчишь? — Фадеичев исподлобья, очень пристально смотрел на побледневшее лицо агронома.
— Поликарпов и прав и не прав, — дипломатично сказал Олег Иванович.
— А если без этого? — Фадеичев покрутил в воздухе пальцами.
— В главном он, конечно, не ошибается. Но Поликарпов слишком нетерпелив, делает рискованные шаги. И в этом не прав. Он пытается повернуть хозяйство на новые рельсы столь решительно и немедленно, что вызывает протест. На исправление уже содеянного требуется по меньшей мере целое десятилетие.
Нежный высказался и почувствовал, как вспотел. Эквилибристика. И все-таки ему удалось соскользнуть с острия, не порезавшись.
— Только в этом его ошибка?
— Я так думаю, Павел Николаевич. Есть единственная, наукой и опытом проверенная система улучшения эрозированной, всюду распаханной земли — постепенно пропустить все поля через клевера и через навозное удобрение, восстановить прочность и плодородие пашни. На угрожаемых склонах — только травы. Но в процессе ремонта земли непременно уменьшится площадь под зерном. Совхоз будет некоторое время собирать зерна меньше, чем собирает сейчас. А это в наших условиях, как я понимаю…
— Ты правильно понимаешь, — коротко проговорил Фадеичев, вспомнив напряженный план продажи хлеба. — Никто нам не позволит.
— Правда, — тут же поправился Нежный, — такое положение будет всего два-три года. Потом, когда пшеницу начнем сеять по травяному пласту и по обороту пласта, мы сможем рассчитывать на сорок — пятьдесят центнеров с гектара, благо у нас уже сегодня есть отличные сорта. Все опытные данные говорят именно о таком урожае по травам. Вспомните наш госсортоучасток. Но вот эти переходные годы… Главная трудность. Говорим, говорим о правильных севооборотах, а их все нет и нет. Записано во всех решениях, самых ответственных…
Склонив голову, Фадеичев задумался. Проклятые ножницы! Он долго, слишком долго старался не замечать их, но, как выясняется, стоял рядом с Похвистневым на неверном пути. Хватит! Игра в слова. Забота о земле не может помешать выполнению планов. Нужно лишь найти способ сочетать эти работы. И можно обеспечить хороший уровень производства. Как в Калининском совхозе. Вот добрый пример! Без барабанного боя и без красивых слов. По-крестьянски: честно и умело. Аверкиев думает на много лет вперед. Похвистнев — только о сегодняшнем плане. Существенная разница!
И еще он подумал, что в некоторых хозяйствах района состояние полей уже сейчас чем-то напоминает злополучный Долинский совхоз. Секретарь знал свой район, область, помнил многие поля, речные поймы, увалы, степную часть. Картины мелькали сейчас перед его глазами, и он видел то черные как смоль плодородные земли возле старых лесных засек, то сыпучие и серые, то взрезанные оврагами, как в междуречье Упы и Мечи, где на свежеразмытых бортах проглядывались пласты пород в том виде, как откладывались они веками, тысячелетиями, эрами. Он вспоминал, какие реки проходят в черте района, где они пересыхают и где еще полноводны, так что люди могут брать воду для поливов, помнил тень лесополос, негустую, в, общем-то, тень, хотел бы выхватить из памяти хоть одно яркое поле клеверов и нахмурился, не вспомнив ни одного такого поля. Разве вот только опять в Калининском, у Аверкиева? Там ухитрились сохранить травы в каждом севообороте. И семена ежегодно имеют свои. А поскольку совхоз аккуратно справлялся с заданием по зерну, Фадеичев все с большим интересом вспоминал об Аверкиеве, веселом человеке, всегдашнем оптимисте. В сущности, он единственный директор, который в случае надобности поможет району зерном, не выговаривая себе-никаких поблажек и не обрекая землю на поругание. Не густо таких людей у него…
До сих пор секретарь оставался спокойным за текущие дела. Какими они ни были с виду — поля его района, а все же именно они «работали» из года в год, целыми десятилетиями, регулярно выдавая зерно, в том числе и те сорок пять тысяч тонн обязательных, с которыми связана честь района, и те еще двадцать или тридцать тысяч тонн, которые оседали на месте, шли в пекарни для нужд колхозников и рабочих, на фермы для получения мяса и молока, иными словами — кормили людей, чьи умелые руки добывали этот хлеб. В районе поэтому не ощущали нехватку молока или мяса. Ему было спокойно думать обо всем этом. Казалось, что такой порядок заведен раз и навсегда самой природой, навечно. На то и существует земля и живут в деревнях люди с комбайнами и сеялками, с удобрениями, с насосами для полива, чтобы создавать продукты: доить коров, р