Ху Фэйцинь протянул руку, чтобы дотронуться до слёз. Они уже не были жидкостью, они застыли, превратившись в стекло или во что-то похожее на стекло. Небесный хрусталь? Зеркало поднялось в воздух, к его лицу, и медленно вращалось, один за другим над ним вспыхивали синие огоньки, похожие на Лисье пламя, складываясь в фантасмагорическую оправу: завитки узоров напоминали лисью шерсть. Хрустальная поверхность потемнела и покрылась сеткой трещин, сложившихся в сложную формацию и наполнившихся нефритовым сиянием. Зеркало истаяло, превращаясь в сгусток световой материи, и исчезло в груди Ху Фэйциня. Он невольно прижал ладонь к сердцу.
– Что это? – повторил он без выражения.
– А-Цинь, – тихо и торжественно сказала богиня небесных зеркал, – ты создал своё собственное небесное зеркало. Ты новый бог небесных зеркал.
Глаза Ху Фэйциня прояснились, в них вспыхнула тревога.
– Матушка, но ведь богиня небесных зеркал – ты! – воскликнул он, рывком поднимаясь на ноги.
– Уже нет, – покачала она головой. – Я перестала ею быть, когда разбила моё зеркало Цюаньцю.
Она улыбнулась и показала ему ладонь. Ху Фэйцинь с ужасом заметил, что рука матери покрыта трещинами и они всё ширятся и осыпаются, как кусочки мозаики, оставляя после себя зияющие дыры… пустоты. Ху Вэй, глянув на это, почувствовал, что шерсть на загривке дыбится. Он осознал происходящее раньше, чем Ху Фэйцинь.
На Небесах не было двух одинаковых богов. Если случалось так, что рождался бог с уже существующими силами, то новый бог поглощал силу прежнего или наоборот. Зависело это исключительно от разницы в силах. Нередко побеждали новые боги. Исключением был Угвэй. Черепашьи боги появлялись на Небесах с завидным постоянством, но ещё ни одна черепаха не смогла его низвергнуть. Он год от года прибавлял в силе и мудрости.
И вот теперь Ху Фэйцинь, сын богини небесных зеркал, создал своё собственное зеркало. Он уже был Лисьим богом, но, стоит заметить, сдвоение рангов было допустимо: многие боги являлись богами чего-то ещё. О разнице в силах и говорить не приходилось: демон и бог одновременно, он был чудовищно силён, рядовой богине с таким не справиться. А это означало, что остаться должен был только один бог небесных зеркал – или она, или он.
– Матушка! – со страхом воскликнул Ху Фэйцинь, когда до него дошло. – Я не хочу становиться богом небесных зеркал! Я Лисий бог!
– Ты мой сын, – возразила она не без гордости, – тебе суждено было унаследовать однажды мои силы.
– Матушка! Я отдам их тебе! Они не нужны мне! – Ху Фэйцинь схватил её за руки и потрясённо уставился на оставшиеся в ладонях мозаичные кусочки.
– От тебя это не зависит, – покачала головой богиня небесных зеркал.
Вместо кистей рук у неё была пустота, трещины ползли вверх, к локтям и плечам, она буквально рассыпалась на части от малейшего прикосновения. В прощальном жесте она обхватила сына за плечи, обнимая его в последний раз. Ху Фэйцинь обнял её… И она рассыпалась в ничто.
Ху Вэй скрипнул зубами. Мало потрясений, так ещё и это! Ху Фэйцинь застыл, тупо глядя на высыпающиеся из пальцев и исчезающие осколки того, что ещё минуту назад было его матерью. Они превращались в дымок и развеивались, не оставляя ничего после себя. Ху Вэй полагал, что сейчас наступит реакция, но глаза Ху Фэйциня остались сухими.
– Фэйцинь? – позвал Ху Вэй.
Ху Фэйцинь не откликнулся. Глаза его стали пустыми, как бельма. Ху Вэй даже не знал, видит ли он собственные руки, в которых уже ничего не было. Будто снова начал превращаться в лисий фарфор. Ху Вэй клацнул зубами, схватил Ху Фэйциня за руку и, вздёрнув его с пола, как тряпичную куклу, крепко прижал к себе – так крепко, что кости захрустели. Ху Фэйцинь какое-то время не шевелился, потом вздрогнул всем телом, и Ху Вэй почувствовал, что за его спиной сомкнулись слабые руки Лисьего бога.
Ху Фэйцинь так и не заплакал и не завыл, вообще не издал ни звука.
Недопёсок весь извёлся. Он давно уже пролез обратно в павильон, под кровать, и подглядывал. Слёзы катились по его морде градом: ему было жаль «тётушку» и шисюна, который разом осиротел на двух близких людей. Он припрятал зеркальце, которое из портала превратилось в обычное зеркало, и забегал вокруг обнявшихся Ху Фэйциня и Ху Вэя, застывших в безмолвной скорби, не зная, как к ним подступиться. Наконец он обхватил Ху Фэйциня за ноги с другой стороны и принялся тихонько подвывать в знак солидарности, а больше из страха, что Ху Вэй сейчас возьмёт его за шиворот и всю лисью душу из него вытрясет за то, что вернулся, несмотря на запрет.
Ху Вэй ничего с ним не сделал. Он его даже не заметил. Всё, чего он хотел, – облегчить боль Ху Фэйциня или хотя бы разделить её с ним. И лисья иерархия к этому никакого отношения не имела.
[226] Боль утраты
Ху Вэю удалось уговорить Ху Фэйциня лечь в постель, но тот крепко уцепился за край его рукава и не отпускал. В глазах его Ху Вэй прочёл беспросветный ужас. Ху Вэй взял Недопёска за шкирку, сунул его Ху Фэйциню под бок и сказал, чётко выговаривая слова:
– Я здесь. И Недопёсок здесь. И мы никуда не денемся. Тебе придётся постараться, чтобы от нас отделаться. От Недопёска уж точно.
Ху Вэй не был уверен, что Ху Фэйцинь его понимает. Он всё ещё пребывал в шоке и Недопёска прижал к себе скорее машинально, чем осознанно, – так дети прижимают к себе игрушки, если их что-то напугало.
«Надеюсь только, не свихнулся от горя», – мрачно подумал Ху Вэй, пытаясь освободить рукав из крепко сжавшихся на нём пальцев.
Он хотел привести Ху Сюань, но Ху Фэйцинь никак не желал отпускать. Ху Вэй сдался и сел на край кровати, не спуская с Ху Фэйциня глаз.
Сам Ху Вэй плохо помнил боль утраты: когда его мать умерла, он был ещё маленький. Но он ясно помнил, хоть и был тогда во Тьме, что с ним стало, когда он услышал от Недопёска, что «шисюн умер». Тогда всё перестало иметь значение, даже собственные хвосты, и он ринулся к Небесным вратам – за трупом Ху Фэйциня, а скорее, за собственной смертью. Вероятно, Ху Фэйцинь ощущал сейчас нечто подобное, потому Ху Вэй за ним и приглядывал: ещё сделает с собой что-нибудь, с него станется!
Ху Фэйцинь пару часов не подавал признаков жизни, просто лежал, одной рукой прижимая к себе Недопёска, другой – вцепившись в рукав Ху Вэя. Он был немного не в себе, Ху Вэй рассудил верно. Бай Э пробовал с ним заговорить, но Ху Фэйцинь, казалось, и его не слышал. Лисье пламя внутри него почти погасло, сердце билось едва слышно.
– Не очнёшься, вылезу из тебя и сожру твоего лиса, – с досадой сказал Бай Э, – и второго, мелкого, тоже.
Глаза Ху Фэйциня повернулись в орбитах, закатились под веки. Бай Э поёжился. Ему показалось, что взгляд двух ледышек устремился прямо на него. Что-то сродни Небесному зрению, но не вполне.
– Фэйцинь? – с тревогой спросил Ху Вэй, которому эти закаченные глаза нисколько не понравились.
К его удивлению, глаза Ху Фэйциня снова повернулись в орбитах и уставились уже на него. Взгляд стал осмысленным.
– Я в порядке, – сказал Ху Фэйцинь, отпуская и Лиса-с-горы, и Недопёска.
– Лиса с два ты в порядке! – вспыхнул Ху Вэй и схватил его за подбородок. – В глаза мне смотри!
– Я в порядке. Ты ведь здесь. И Сяоху.
– Я здесь, – страшно волнуясь, подтвердил Недопёсок, прыгая на кровати и пачкая простыни лапами.
То, что Ху Фэйцинь не в порядке, было ясно, как лисий хвост. Но его слова…
– Да, я здесь. И ты здесь, – с силой сказал Ху Вэй.
– Но их нет. Больше нет… – пробормотал Ху Фэйцинь, словно бы уговаривая себя.
Ху Вэй поджал губы. Небожителей он знал плохо, а богов ещё хуже, но кое-что всё же понимал. После смерти небожители, а должно быть, и боги, как он полагал, проходили обычный цикл перерождения, как и простые смертные, и после возвращались на Небеса в своём обычном качестве, то есть – небожителем или богом. Цикл перерождения мог занимать несколько десятков или даже сотен лет – и перерождений, – в зависимости от личности умершего и совершённых им при жизни поступков и проступков. Но тот, кто лишил себя жизни, переродиться не сможет. Они обречены вечно стоять у моста Найхэ[6] или скитаться по берегам Реки Душ. Так говорилось. Ху Вэй верил в это: Господин-с-горы ведь переродился и вернулся в мир живых.
Но у него были сомнения насчёт матери и сестры Ху Фэйциня. Богиня небесных зеркал разбила свои зеркала и лишилась сил, а потом и жизни. Не зачтётся ли это как самоубийство? Что же до старшей сестры Ху Фэйциня, то здесь всё определённо и ясно: на путь перерождения ей никогда не вступить, потому что она покончила с собой. Причины, побудившие её так поступить, в расчёт никто брать не станет. Эта душа потеряна навсегда.
Вероятно, Ху Фэйцинь тоже всё это понимал.
– Это несправедливо, – тихо и жалобно сказал Ху Фэйцинь.
– Жизнь вообще несправедлива, – заметил Ху Вэй, кладя ладонь на руку Ху Фэйциня. – А смерти всё равно, кого забирать. Но с этим уже ничего не поделать.
– Ты так думаешь? – после чудовищной паузы спросил Ху Фэйцинь.
[227] Преобразование Изначального зеркала
Ху Вэй, разумеется, потребовал объяснений. Ху Фэйцинь объясняться не спешил. Он сел, спустил ноги с кровати и, покусывая нижнюю губу, что-то поискал глазами.
– Где оно? – спросил он с лёгким раздражением.
– Что? – не понял Ху Вэй.
– Зеркало, что я создал.
Ху Вэй вместо ответа потыкал пальцем ему в грудь. Ху Фэйцинь понял. Ему потребовалось не меньше четверти часа, чтобы сообразить, как извлечь из себя зеркало. Теперь оно выглядело как обычное бронзовое зеркальце, чуть потёртое, помутневшее, почти не отражающее предметы. Недопёсок подумал, что его нужно отполировать и стал потихоньку дёргать подшёрсток из хвоста, чтобы проделать это, когда старшие лисы отвлекутся.
– Это зеркало Цюаньцю, – сказал Ху Фэйцинь. – Знаешь, почему его ещё называют Изначальным?