– Перестань меня искушать, – выдавил Чангэ.
– Так останови меня, – с некоторым вызовом в голосе возразила Шу Э. Пальцы её продолжали играть со складками одеяния Чангэ.
– Как? – с усилием сказал Чангэ.
Он запрокинул голову и стоял так. Грудь его ходила частым дыханием, руки, лежавшие на плечах Шу Э, сильно дрожали.
– Дай себе волю, – после молчания предложила Шу Э.
Она взяла лицо Чангэ в ладони, разворачивая его к себе, и поцеловала его в угол рта, словно бы говоря, что этот выбор предоставляет сделать самому Чангэ. Ответить или оттолкнуть – решать ему.
Шу Э нисколько не удивилась, когда Чангэ сначала резко оттолкнул её, а потом, мгновением спустя, схватил в охапку и бросил на траву, срывая с неё одеяние и накрывая её рот жадным поцелуем.
Шу Э смогла убедиться, что у Чангэ действительно сильное тело. Но, пожалуй, искушённым в плотских утехах Чангэ назвать было нельзя: его ласки были неуклюжи, а движения однообразны, недалеко ушёл от девственников, познающих себя в первый раз.
Шу Э легко, одним движением колена опрокинула Чангэ навзничь: «Позволь мне».
Своим телом она владела в совершенстве и очень тонко позаботилась, чтобы Чангэ позабыл обо всём на свете, кроме блаженства, которое всё больше наполняло соединенные тела.
Сознание Чангэ мутилось. Он уже был практически на пике наслаждения. Захваченный инстинктами, он едва помнил, кто он или кем был. И сознанием, и телом владела одна лишь Шу Э. Чангэ невольно любовался танцем её гибкого тела, хрупкого и одновременно невероятно сильного.
Краем глаза он заметил какие-то чёрные пятна в кронах деревьев. Они шевелились, меняя форму. Ясность сознания вернулась моментально. Злые духи! Злые духи подбираются к ним!
Шу Э, разумеется, почувствовала их, но ей не было нужды утруждаться и увёртываться. Она продолжала делать то, что делала, наслаждаясь каждым движением.
Чангэ собирался перевернуться и заслонить Шу Э, но эта мысль даже не успела зародиться и оформиться в его сознании, как всё было кончено. Тени, царящие под кронами деревьев, ожили и пронзили злых духов на подлёте к Шу Э. Вспыхнуло чёрное пламя, и обгоревшие клочки развеялись в воздухе, словно их и не было. Тени втянуло обратно в кроны деревьев, они снова стали обычными тенями смертного мира.
– Что это… было? – выдохнул Чангэ, широко раскрытыми глазами глядя на Шу Э.
Та наклонилась к нему, упираясь ладонями в траву у висков даоса. С подбородка её на лицо Чангэ упало несколько капелек пота. Чангэ заметил, что глаза Шу Э опять глубоки, как разломы миров.
– Пока в этом мире есть тени, – выдохнула Шу Э и расслабленно повалилась на Чангэ, пик наслаждения был пройден, – пока они есть…
[291] «Подручная» Повелителя теней
Сквозь листву пробивался свет бледного серпа луны. Шу Э сморило сном, и она притихла, прижавшись всем телом к боку Чангэ. Сам Чангэ лежал, уставившись в просвет между деревьями на лунный серп. Он впервые за несколько тысяч лет пропустил ежедневную тренировку-медитацию, но мысль об этом никаких чувств в нём не вызывала. Тело уже несколько успокоилось, сдавшись тёплой расслабленности, охватившей члены, и только сердце ещё силилось восстановить привычный ритм.
Он прокручивал в голове то, что произошло: злые духи напали, ожившие тени разорвали их в клочья… Ответ крутился там же, в голове. Чангэ сумел поймать его и вытянуть из разрозненных воспоминаний.
Он был ещё мальчиком, когда это произошло.
Боги схлестнулись с демонами ада за хрустальную душу. Очень заманчиво было получить в своё распоряжение такую редкость. Чангэ слышал, что хрустальные души обладают огромным потенциалом. Каждая из сторон стремилась заполучить хрустальную душу. Боги выигрывали: они были многочисленны и выступали единым фронтом, объединившись против общего врага.
И вот тут появился он, самый свирепый демон ада – Повелитель теней. О нём даже на Небесах ходили слухи. Жестокость его не знала границ, а о могуществе можно было лишь догадываться.
Он вышел к богам и предложил им уступить хрустальную душу аду, но те, насмехаясь, отказались, уверенные в победе… Всё было кончено через минуту, никто даже не понял, что произошло. Повелитель теней просто прищёлкнул пальцами, и боги повалились оземь, корчась в муках. Их пронзили ожившие тени. Кажется, пришлось вмешаться кому-то из Высших сил, чтобы остановить резню. Чангэ не слишком хорошо помнил окончание истории: детская память избирательна и лелеет лишь то, что ребёнку кажется интересным.
Ожившие тени… Он своими глазами видел, как тени ожили и расправились со злыми духами. Тени ожили и защитили Шу Э.
Чангэ, поразмыслив, решил, что Шу Э – подручная Повелителя теней, поэтому тени защищают её в мире смертных. Верилось с трудом. Чангэ поглядел на безмятежное спящее личико Шу Э. Как она может быть подручной такого свирепого демона? Вибрации, исходящие от неё, нисколько не напоминают демонические. И если сопоставлять её ауру и поступки, то она скорее на стороне света, чем тьмы: её Ци течёт спокойно, она окрашена в нейтральные тона и не попорчена Скверной. До сих пор Шу Э не сделала ничего плохого, не считая… не считая… На лицо Чангэ поползла краска, он упёрся затылком в смятую траву и прикрыл ненадолго глаза.
Чангэ и мысли не допускал, что Шу Э может оказаться самим Повелителем теней!
Шу Э вдруг села, задирая заспанное личико кверху. Два лунных серпа отразились в её зрачках.
– Уже смеркалось? – удивлённо протянула Шу Э.
– Э… да, – отозвался Чангэ, испытывая неловкость.
– Мне пора уходить, – с досадой сказала Шу Э и повертела головой, ища одежду.
Чангэ рукой подпихнул к ней одеяния, отводя взгляд.
Шу Э посмотрела на него долгим пристальным взглядом и уточнила:
– Тебе неловко глядеть на меня из-за того, что между нами произошло?
Чангэ замялся с ответом. Он старался не смотреть на Шу Э, поскольку боялся вновь потерять над собой контроль. Некоторую неловкость при мысли о случившемся он тоже чувствовал.
– Мне… нужно к водопаду, – выдавил он.
– Правда? – удивилась Шу Э, кладя руку ему на живот и беззастенчиво лаская его плоть. – А мне казалось…
Чангэ слегка вздрогнул, но тело отреагировало неожиданно спокойно. В животе расплылась тёплая расслабленность, корень жизни дремал, пальцы Шу Э его не пробудили. Пульсация в напряжённых венах была размеренной, не раздражающей, ничего не требующей. Ему просто было приятно, и ничего больше.
– Почему… – растерянно выдохнул Чангэ.
– Ты успокоился, вот и всё. Он больше не будет тебя беспокоить. Нет необходимости истязать себя ледяной водой, чтобы усмирить его. Просто дай ему то, чего он хочет, и он заснёт. Тысячи лет воздержания тебя измучили, бедный…
– С кем ты разговариваешь? – вспыхнул Чангэ. Ему показалось, что Шу Э обращается напрямую к корню жизни.
Шу Э засмеялась, накинула на плечи одеяние, просовывая руки в рукава. Чангэ лежал, не двигаясь, прижав руки к низу живота. Его телом владело расслабленное спокойствие, как после продолжительной медитации. Какое странное ощущение…
– Но почему… – едва слышно проговорил он.
Шу Э покосилась на него:
– Почему что? Ты принял эту часть себя, только и всего. Ты хочешь меня?
Чангэ чуть дрогнул, но ответил отрицательно. Сейчас он не испытывал того жгучего вожделения, какое нахлынуло на него и заставило овладеть Шу Э. В нём царило умиротворение… от мысли, что он может сделать это снова, если пожелает, поскольку Шу Э теперь принадлежит ему и только ему? Краска залила его лицо, когда он осознал, что это так.
– Тебе… непременно нужно уходить? – выдавил Чангэ.
Шу Э кивнула:
– Я должна. Но я вернусь, если ты скажешь, что хочешь этого.
Одеваясь, она не ждала ответа. Шу Э знала, что пока Чангэ не способен произнести это вслух.
Одной краткой ночи вдвоём мало, чтобы перекрыть тысячи долгих одиноких ночей.
[292] Юцзы раздора
Шу Э старалась рассчитывать время и приходить хотя бы раз в несколько дней. В Великом Ничто времени как такового не существовало, не стоило пропадать надолго – по меркам мира смертных. Она знала, что Чангэ будет терзаться ожиданием новой встречи, и стремилась превратить ожидание в сладостность предвкушения оной.
Близость происходила реже, чем того хотелось бы Шу Э, но если Чангэ позволял уговорить себя уйти из храма на «их местечко», то они никогда не возвращались раньше утра.
Шу Э не хотелось ни лишний раз возбуждать подозрения, ни терять драгоценные минуты близости, поэтому она позаботилась, чтобы тени ловили злых духов на подлёте к деревне Синхэ. Немного странно, что злые духи слетались сюда в таких количествах, словно их что-то притягивало.
Чангэ несколько примирился с мыслью, что он «плохой даос». Водопадом он пользовался всё реже: корень жизни перестал его беспокоить, инстинкты он удовлетворял относительно регулярно. Но он старался сдерживаться – по мере сил. Некоего баланса ему достичь удалось, по крайней мере, перепады между отстранённостью и страстью были не такими резкими, как прежде, и не тяготили его.
Сам Чангэ не замечал, но когда он смотрел на Шу Э, то на губах его брезжила лёгкая улыбка. Ему нравилось смотреть на Шу Э. Созерцание подпитывало хрупкий баланс и удерживало инстинкты в узде. Относительно.
Шу Э всегда закрывала лицо, если кто-то входил в Речной храм или если сама куда-то выходила. Деревенские считали её даосом, она позволяла им так думать и нисколько не возражала, если они пытались ей что-то всучить. Её забавляла та горячность, с которой Чангэ отказывался от приношений для него самого.
– Почему бы не порадовать их и не принять дары? – заметила Шу Э, чистя юцзы[17], которые ей дали деревенские.
Чангэ слегка нахмурился, но не вопросу, а тому, что мужчины проявляли к Шу Э недвусмысленный интерес. Они не упускали случая подарить ей что-нибудь, будь то сладость или какая-нибудь безделка. Лицо у неё всегда было закрыто, но по глазам они могли понять, что она улыбается им, благодаря за приношение. Ей нравились юцзы, и она этого не скрывала.