– Но я не умею писать правой, учитель, – возразила Чэнь Юэ.
– Разве твои прежние учителя не говорили тебе, что нужно использовать для этого правую? – удивился У Цяньхэн. – Почему тебя выучили писать левой рукой? Как они проглядели?
– А это так важно, учитель? – спросила Чэнь Юэ. – Почему обязательно нужно писать правой?
– Потому что так принято, – ответил У Цяньхэн. – Тебя готовят для службы императору, Чэнь Юэ, а совершенный человек должен быть совершенен по тем критериям, что приняты в императорском дворце. Левшей в императорский дворец не принимают.
– Но это глупо, – подумав, сказала Чэнь Юэ.
– Так принято, – возразил У Цяньхэн. – Глупо или нет, решать не нам, а императору. Для твоего же блага тебе следует выучиться использовать правую руку, Чэнь Юэ. Поверь своему учителю.
Чэнь Юэ с большой неохотой переложила кисть в правую руку. С её талантом много времени на переобучение не ушло, но ей не нравился результат.
– Это мёртвое письмо, – сказала Чэнь Юэ недовольно, глядя на то, что выходило из-под её правой руки.
Почерк потерял оригинальность, хоть и соответствовал всем требуемым критериям каллиграфии. У Цяньхэн должен был стоять на своём, но дал-таки слабину, позволив Чэнь Юэ писать левой, но при условии, что впоследствии, в императорском дворце, она будет использовать только правую руку. Чтобы подчеркнуть важность сказанного, У Цяньхэн рассказал, что в прежние времена делали с левшами. Чэнь Юэ была потрясена.
– Поэтому, – серьёзно сказал У Цяньхэн, – я нисколько не преувеличивал, когда говорил, что это для твоего же блага. Никто не знает будущего. Если предрассудки перевесят здравый смысл, история может повториться.
– Расскажите ещё о мире, учитель, – попросила Чэнь Юэ. Она очень мало знала о тёмной стороне бытия.
У Цяньхэн счёл, что совершенный человек должен видеть мир таким, каков он на самом деле, а не сквозь призму идеалов, поэтому рассказал правду: то и дело случаются войны, проливается кровь, люди умирают от голода и болезней, сильные мира сего несправедливы, династии меняются в результате переворотов…
– И всё это за стенами поместья? – потрясённо спросила Чэнь Юэ.
– Тебе запрещено покидать поместье, поэтому ты ничего этого не видела и не увидишь, поскольку через год поедешь в императорский дворец, а его покидать тоже запрещено.
– То есть сменю одну тюрьму на другую, – заметила Чэнь Юэ.
– Ты так это воспринимаешь? – удивился У Цяньхэн.
Чэнь Юэ надолго задумалась.
– Дядя заботится о моём благополучии, – сказала она после, – и ради моего же блага запрещает мне покидать поместье. Но он запретил учителям говорить со мной о том, что не касается учёбы. Вы первый говорите со мной, учитель.
– Если твой дядя об этом узнает, меня тут же уволят, – пошутил У Цяньхэн. – Но я считаю, что совершенный человек должен иметь трезвый, не затуманенный предрассудками и суевериями рассудок и видеть полную картину мира, пусть та и может показаться уродливой или чудовищной во многих отношениях.
– Мы ему не расскажем, – сказала тогда Чэнь Юэ и слегка улыбнулась.
Живопись тоже давалась Сяоцзе легко. У Цяньхэн показал ей основные приёмы, рассказал о символике и сочетании цветов. Он привёз с собой несколько картин, полагая, что они могут послужить в качестве обучающего материала. Книг по живописи у него не было, они дорого стоили, он не мог их себе позволить.
Картины были хороши, они достались ему в наследство и некогда украшали дворец императора прошлой династии. На одной были изображены цветы, на другой – птицы, на третьей – горный пейзаж, на четвёртой – портрет безызвестного правителя, а может, и бога. Эти темы являлись наиболее популярными, и У Цяньхэн полагал, что во время состязаний в императорском дворце требуется исполнить одну из перечисленных.
Чэнь Юэ долго изучала картины, задавая дельные вопросы, касающиеся смешивания красок и символики орнаментов, и делала штриховые наброски, пытаясь применить на практике полученные знания. После У Цяньхэн попросил её что-нибудь нарисовать.
В поместье Чэнь был роскошный сад, поражавший разнообразием цветов и деревьев, а ещё в нём жили павлины, их привезли сюда аж из Первой столицы, поэтому можно было рисовать с натуры. Сяоцзе сделала несколько неплохих набросков тушью: верхушка дерева за стеной, ветвь сливы с почками и листьями, удаляющийся под лозную арку павлин.
– Очень хорошо, – похвалил У Цяньхэн.
Чэнь Юэ ещё предстояло найти собственный стиль, в набросках она использовала те же приёмы, что и неизвестный художник картин-образцов и сам У Цяньхэн.
– А теперь нарисуй что-нибудь на своё усмотрение, – сказал У Цяньхэн.
Сам он погрузился в чтение книги, как всегда делал, пока Сяоцзе выполняла уроки. Небольшие передышки помогали ему упорядочить мысли и составить план дальнейших уроков: Чэнь Юэ училась быстрее, чем У Цяньхэн учил, иногда приходилось придумывать что-то прямо на ходу.
Чэнь Юэ с головой ушла в работу и не отрывалась от рисования, даже когда пришло время традиционного чаепития. У Цяньхэн не стал её отвлекать и велел слуге принести чай позже. Он по себе знал, какую досаду чувствуешь, когда прерывают полёт фантазии, а вечерний чай нисколько не хуже обеденного.
– Я закончила, учитель, – сказала Чэнь Юэ через несколько часов с видом хорошо потрудившегося человека.
Но в её голосе была лёгкая неуверенность, какая бывает у людей, сомневающихся в успехе своих трудов, ведь «хорошо потрудиться» не всегда означает и хороший результат.
У Цяньхэн отложил книгу и подошёл, чтобы взглянуть. С губ его сорвалось удивлённое восклицание: Чэнь Юэ нарисовала… его и, пожалуй, сильно ему польстила.
– Почему ты нарисовала меня? – спросил У Цяньхэн.
– Но вы ведь сами мне сказали, учитель, – возразила Чэнь Юэ.
– Я? – удивился У Цяньхэн. – Я не говорил тебе рисовать меня.
– Вы сказали, чтобы я нарисовала то, что мне нравится, – сказала Чэнь Юэ.
– Я не так сказал, – возразил У Цяньхэн. Он был уверен, что сказал «на своё усмотрение».
– Я так понимаю, на своё усмотрение – это то, что хочется, – рассудительно сказала Чэнь Юэ, – а хочется обычно лишь то, что нравится. Если не нравится, то разве захочется?
– Хм… – озадачился У Цяньхэн.
– Поэтому я нарисовала вас, учитель, – заключила Чэнь Юэ.
[416] «Любви не ведающий совершенным не станет»
Питающим надежды на служение императору юношам и мечтающим попасть в императорский гарем девушкам полагалось уметь сочинять стихи. Плавная, ритмичная речь, соответствующая правилу «чётных пар», считалась признаком хорошего тона и вообще образованности. Принято было отвечать стихами на абстрактные вопросы при беседе, описания природных явлений и комплименты тоже требовали белого стиха, как и подписи к картинам.
Поэты, посвятившие жизнь изящным искусствам, использовали более сложные формы: их стихи насчитывали десятки строк, но строились по тому же принципу. Памятники древности и философские трактаты являлись эталоном совершенства поэзии.
У Цяньхэн привёз с собой несколько книг, состоящих из десятков различных стихотворений. Многие из них учёным следовало знать наизусть, без этого было не сдать экзамен. У Цяньхэн предложил Сяоцзе прочесть их все, прежде чем они приступят к стихосложению. Чэнь Юэ заставлять не нужно было: она любила читать, но в поместье не было интересных книг, а учебники она давно прочла и выучила.
– Тебе будет легко освоить стихосложение, Чэнь Юэ, – сказал У Цяньхэн. – Поэзия сродни музыке, фальшивые ноты всегда на слуху.
Он дал Сяоцзе время, чтобы изучить книги, после предстояло обсудить стих за стихом, разбирая его структуру, и уже потом приступать к сочинению собственных.
Стихотворения в книгах были самого разного толка, это позволило бы Чэнь Юэ значительно расширить кругозор. Поскольку она не покидала поместья, а значит, и не могла видеть жизнь, то её видение мира было ограничено мировоззрением учителей. У Цяньхэн не считал это правильным, но не ему спорить с господами. И поскольку он не мог вывести ученицу в мир, то принёс мир ей – хотя бы и на страницах книг. Поэзия была метафорична и вмещала в себя всю красоту мира – от взглядов на природу до чаяний сердца.
Чэнь Юэ потребовалось два дня, чтобы прочесть их все, и ещё четыре, чтобы выучить наизусть. Экзаменовать её У Цяньхэн не стал: беседа всегда предпочтительнее допроса, коим – по сути своей – экзамен и является.
У Цяньхэн установил правило: обсуждать по одному стихотворению в день, независимо от его размера. У Чэнь Юэ было слишком много вопросов, особенно когда речь в стихах заходила о том, чего она не видела. У Цяньхэну даже приходилось рисовать ответы на некоторые вопросы: услышать о тигре и увидеть тигра – не одно и то же.
Когда добрались до любовной поэзии, стало сложнее: абстрактные темы трудны для восприятия, а опыт Чэнь Юэ ограничивался стенами поместья. Общие представления об эмоциях у неё имелись, но ей редко представлялся случай их проявлять: она могла заскучать над уроком, обрадоваться дождю, испытывать досаду, сделав помарку, проявлять любопытство или нетерпение… Но феномен любви оказался для неё слишком сложен.
У Цяньхэн говорил с ней о любви к императору, о дочерней почтительности. Сяоцзе, видно было, силилась понять услышанное, но выражение её лица говорило о том, что безуспешно.
– Почему я должна отдать жизнь за императора? – спросила она. – Я буду ему служить, но почему я должна распрощаться с жизнью, если он мне прикажет?
– Такова безоговорочная преданность подданного к императору, – сказал У Цяньхэн.
– Разве от живой меня не будет больше пользы? – возразила Чэнь Юэ.
О дочерней почтительности ей тоже было трудно судить, ведь она была сирота.
– Твой дядя о тебе заботится, – сказал У Цяньхэн. – Он заменил тебе отца. К нему ты должна относиться с дочерней почтительностью. Что ты почувствуешь, если однажды он исчезнет?
Чэнь Юэ выгнула бровь, наклонила голову набок и сказала: