[627] Обрушившиеся Небеса. Часть третья
Находиться на Небесах становилось все тягостнее: былое величие затмевалось недостойными деяниями. Небесное Дао, выпотрошенное императором, было позабыто, небожители жили абы как, прежние авторитеты ни во что не ставились. Император провозгласил Небесную волю и собственную персону основополагающим законом Небес.
Относительный порядок был только в войсках: Ли Цзэ удалось подмять под себя и богов войны, и солдат, и дисциплина в небесном войске была строже прежнего. Не всем это нравилось, но возразить Ли Цзэ никто не осмеливался: они еще помнили, как он с одного удара снес голову мятежному богу Шуй Мо.
Ли Цзэ вел скромную жизнь затворника, покидал свои покои только для несения службы, в банкетах участвовал лишь по принуждению, не был замечен ни с женщинами, ни с мужчинами, лишней роскоши себе не позволял и слуг не держал. Его за глаза называли богом-монахом. Ли Цзэ не возражал. Радость давно покинула сердце, и мирские соблазны нисколько его не трогали.
Поразмыслив, Ли Цзэ решил покинуть Небеса и отправиться в мир смертных. С его силами бога можно хотя бы попытаться разыскать Су Илань. Но чтобы покинуть Небеса, нужно было испросить разрешения у Небесного императора. Ли Цзэ так и сделал.
– Мир смертных? Что вы там забыли? – удивленно спросил Небесный император.
– Я хочу кое-кого найти, – уклончиво ответил Ли Цзэ.
– Для этого не нужно покидать Небеса, – возразил Небесный император. – Небесные зеркала могут разыскать кого угодно. Скажите, кого вы хотите найти?
Ли Цзэ едва не сказал правду: обманчивая доброжелательность и сердечность императора вводила в заблуждение. Осознав это, Ли Цзэ осекся, в глазах его секундной вспышкой мелькнул ужас.
– Кого-нибудь из моих потомков, – сделав над собой усилие, выговорил Ли Цзэ. – Я хотел бы взглянуть на родные места.
– Небеса теперь ваш дом, – возразил Небесный император. – Я запрещаю вам покидать Небесный дворец.
Ли Цзэ поклонился и вышел, сохраняя на лице безразличное выражение. В своих покоях он заперся, сполз по стене на пол и закрыл рот ладонями. Кого он собирался просить? Того, кто упивался небесной охотой тысячи молний? Нет, и словом об этом при императоре обмолвиться нельзя! А если бы он что-то заподозрил и Небесной волей заставил Ли Цзэ говорить правду? Да если бы император узнал, что Ли Цзэ пытается разыскать демона, он наверняка сделал бы это первым и принес голову или шкуру белой змеи в качестве трофея, а потом насмехался, притворяясь озадаченным: «Но ведь я его разыскал, как вы и просили. Что же вы не сказали, что он нужен вам живым?»
Ли Цзэ принял сложное, но единственно правильное решение: оставить все мысли разыскать Су Илань, ее же безопасности ради. Змеиный демон неглуп, сможет ускользнуть от небесных молний, если случайно с ними столкнется, в ловушку не попадется, а при необходимости затаится и спрячется на длительный срок, для змей скрытность – вторая натура.
Небесный император между тем запретил вообще всем богам покидать Небеса. Это вызвало очередную сумятицу, переросшую в хаос.
Боги привыкли спускаться в мир смертных, это было частью их обязанностей – устраивать чудесные явления в ответ на усердное почитание или моление. Делали они это нечасто, если мерить время мерилом смертного мира, раз в поколение – достаточно, чтобы поддерживать веру в себя. Но теперь, когда спускаться к людям, было запрещено Небесной волей, боги оторопели: если они не будут подбрасывать людям чудеса, то люди перестанут в них верить, а это приведет к тому, что боги лишатся сил и превратятся в забытых богов, которым место на самых задворках Небес. Обойти прямой запрет боги не могли: Небесная воля подавляла их собственную, несколько богов, попытавшихся не подчиниться Небесной воле, лишились рассудка, и участь их была ужасна.
Наконец кто-то из богов придумал, как выполнять свои обязанности, не нарушая при этом Небесную волю: осенью, когда пауки летели из одного конца света в другой на паутинках и залетали даже на Небеса, боги цепляли к паутинкам крупицы своих духовных сил и отправляли в мир смертных. Чудеса стали необыкновенно редки, но тем лучше запоминались.
Но небожители, приближенные к императору, продолжали спускаться в мир смертных, чтобы развлечься охотой, и тем снискали недобрую славу. Охотились они не только на зверье или демонов, но и на людей, а потом на небесных банкетах, задыхаясь от смеха, рассказывали, как загоняли до смерти какого-нибудь бедолагу или изнасиловали женщину. Когда Ли Цзэ это слышал, ему хотелось встать и размозжить «охотнику» голову. Но Небесному императору эти похождения казались забавными, и он их поощрял. Людей он ни во что не ставил: жалкие твари! – и сам нередко присоединялся к своим подручным, чтобы «поохотиться».
У многих богов поступки Небесного императора вызывали негодование, но, связанные Небесной волей, они предпочитали молчаливо порицать оное.
Ли Цзэ, хорошенько пораскинув мозгами и изучив Небесное Дао, пришел к выводу, что справиться с Небесной волей все-таки можно – если бросить Небесному императору вызов и оспорить его право на небесный трон. Тогда Небесная воля подчинялась правилам Небесного поединка, поскольку они были древнее и считались частью Изначального Дао, дарованного небожителям самим Непостижимым.
Но кто бы бросил Небесному императору вызов? Даже Ли Цзэ сомневался, что у него хватит сил победить, а ведь он был сильнейшим богом из существующих ныне. Начинать же поединок без должной уверенности в победе Ли Цзэ считал бессмысленным: если он проиграет, его наверняка казнят, как потенциальную угрозу небесному трону, и он ничего не добьется, только голову сложит.
Черепаший бог, вероятно, мог бы потягаться с Небесным императором, поскольку управлял временем, но Угвэя еще нужно было разыскать: Черепаший бог все время где-то пропадал, невзирая на запреты покидать Небеса. Когда Ли Цзэ удалось-таки его поймать, Угвэй, выслушав его, покачал головой и сказал:
– Небесный император тоже управляет временем. Быть может, вдвоем у нас получилось бы, но Небесный вызов – это всегда поединок один на один. Оставь это, Ли Цзэ.
– Но я с трудом могу все это выносить, – сдавленно сказал Ли Цзэ.
– Уж постарайся, – сказал Черепаший бог, – должен же на Небесах остаться хоть один вменяемый человек.
– А вы как же? – растерялся Ли Цзэ.
– А я черепаха, – ухмыльнулся Угвэй, – что с меня взять?
[628] Несчастливое «4»
Когда Небесный император решил жениться, его забросали портретами красавиц: желающих породниться с правящей династией было много.
Император выбрал дочь одного из небесных чиновников, женщину красивую и амбициозную настолько, что она в качестве свадебного дара потребовала титул императрицы. Укрепив таким образом свое положение, императрица принялась рожать детей. На трех она остановилась, поскольку четыре считалось несчастливым числом, стало быть, и рожденный четвертым ребенок был обречен на несчастливую судьбу.
Третья принцесса, как поговаривали, родилась хилой и слабой. Лекари предрекали, что она не доживет и до первого года, но ребенок выжил и выправился, хоть здоровье у нее осталось слабым.
Некоторое время спустя небожители начали поговаривать, что у Небесного императора роман с богиней небесных зеркал. Ли Цзэ в это верить не хотелось: богиня небесных зеркал была женщиной приличной, с безупречной репутацией. Как она могла опорочить себя такой связью? Небожители разошлись во мнениях. Кто-то говорил, что император пустил в ход личное обаяние, а другие – что Небесную волю.
У Небесного императора и до этого были интрижки, но они никогда не длились долго: он был ветрен и быстро охладевал к любовницам. Этот роман тоже долго не продлился, но кончился он не скандалом, какие обычно закатывала императрица неверному супругу.
Богиня небесных зеркал забеременела и так ужаснулась, что пыталась избавиться от ребенка. Но тщетно: ни ядовитые снадобья, ни даже духовные техники не помогли, ребенок твердо был намерен появиться на свет и не желал умирать прежде времени. Знали об этом со слов служанок. Небесному императору об этом тоже донесли, и он Небесной волей велел богине небесных зеркал родить этого ребенка.
Четвертый принц родился в установленный срок. Говорили, что богиня небесных зеркал на него даже не взглянула и сразу отдала кормилице.
Император смотреть на нового сына не пришел. Он и первых-то трех детей не любил, а тут четвертый, да еще и обреченный на несчастья согласно порядку рождения. Императрица этим воспользовалась и нашептала, что ребенок родился хилым и страшненьким, нисколько не похож на красавца-императора. Она надеялась, что император лишит младенца присвоенного ему ранга циньвана, но принц так и остался принцем.
Первые дни после рождения Четвертого принца богиня небесных зеркал только и делала, что плакала, и ее красивое лицо подурнело от слез. Императрица, увидев это, осталась довольна и с того дня повадилась ходить к богине небесных зеркал и с мстительной жестокостью доводить ее до слез.
Прошло несколько недель. Богиня небесных зеркал спохватилась: все эти дни плакала она сама, но никогда не слышала плача из детских покоев. Быть может, с ребенком что-то случилось? Сложно сказать, испытывала она беспокойство или радость избавления от нежеланной обузы, но в детские покои перейти поспешила.
– Почему ребенок не кричит? – строго спросила она у кормилицы.
– Он никогда не кричит, – ответила кормилица. – Странный ребенок.
Богиня небесных зеркал подошла к колыбельке, чтобы в первый раз взглянуть на сына. Это был исключительно красивый мальчик. Он унаследовал черты обоих родителей, но глаза у него были точь-в-точь, как у Небесного императора. Он не кричал и не плакал, но с нехарактерной для ребенка нескольких недель от роду задумчивостью рассматривал то, что попадало в поле его зрения: подвешенные к колыбельке игрушки, потолок покоев, лица склонившихся к нему женщин.