– О лисий дух, – разволновался лисий священник, – напиши нам какое-нибудь наставление, чтобы мы вывесили его в храме!
Недопесок покосился на него. То, что в храмах и вообще во дворцах вывешивают надписи, он знал и видел, правда, никогда не мог их прочесть. Для подобных вещей обычно использовали скоропись и старались написать как можно непонятнее. Вообще Недопесок считал, что это удобно: раз никто не может прочесть, что там написано, можно сказать, что там вообще что угодно написано!
Перспектива создать свою собственную не-пойми-что-написано надпись казалась очень заманчивой. Недопесок подвернул рукава, поплевал на лапы и сказал снисходительно:
– Ладно уж, так и быть.
Лисьи адепты развернули на полу храма большое полотнище и принесли ведерко с краской. От кисти Недопесок отказался и сунул в краску лапу. Выводил лигатуры он самозабвенно, но выпачканные в краске задние лапы – Недопесок нечаянно наступил в только что написанное – оставляли еще и лисьи следы.
Когда надпись была готова, Недопесок горделиво выпятил грудь и поглядел на лисьих адептов. Те явно силились прочесть, но это даже самому Недопеску было не под силу! Он и так-то писал неразборчиво, а уж лапами…
– О лисий дух, – сдался наконец лисий священник, – поведай нам, что здесь написано?
– Чтобы я краску жрал? – возмутился Недопесок.
«Поведай» он принял за «отведай», потому что благополучно позабыл недавние объяснения. Лисьему священнику пришлось объяснять еще раз.
Когда Недопесок все понял и сунул испачканные лапы в услужливо подставленную лисьим адептом бадью с водой, он объяснил:
– Это лиспоряжение.
– Лис… что? – не понял лисий священник.
– Лис-по-ря-же-ние, – важно повторил Недопесок. – Здесь написано, чтобы вы поклонялись шисюну и не улисывали от обязанностей лисоприношения.
– У… что? – опять не понял лисий священник.
Недопесок просиял и следующую четверть часа посвятил лисьему ликбезу, в результате чего словарный запас лисьих адептов значительно пополнился такими важными словами, как: лиситься, улисывать, слисить, прилисить, облисить, вылисить, лиспорядиться, лисьелизь и лисьекусь и, конечно же, обмурдирование. При этом Недопесок продолжал отмывать лапы от краски. Когда он закончил, лисий адепт подал ему полотенце.
– О лисий дух, – сказал опять лисий священник, – не останешься в храме, чтобы нести Лисий свет?
Недопесок в это время размышлял, что же это за «олисидух» такой и почему эти люди его так называют. Это слово он тоже записал в свою книжечку.
Но про Лисий свет он сказал однозначно:
– Ничего я нести сюда не буду. Тут и так светло.
После этого Недопесок выглядел и вынюхал в храме все, что его заинтересовало, вышел наружу и потолковал немного с лисами. Те сказали, что в храме им живется очень даже хорошо: еды от пуза!
Недопесок им сказал, чтобы они учились ходить на задних лапах, тогда они скорее смогут стать демонами и отрастить хвосты. Надо сказать, семь его хвостов лис-храмовников очень впечатлили. Трогать хвосты Недопесок не позволял, а вот смотреть – пожалуйста. Лисы расселись полукругом и уставились на его пушистый веер.
– Смотрите, – торжественно сказал лисий священник, – лисий дух проповедует лисам.
Впечатленные люди начали перешептываться.
А Недопесок краем мысли подумал, что люди какие-то дураки, честное лисье! Ничего про обед он лисам не говорил. «Проповедует» он принял за «пообедает».
На приглашение остаться в храме Недопесок ответил решительным отказом.
– Мне некогда, – сказал он, натирая лапой нефритовую бирку, – я выполняю важное поручение шисюна. Мне еще нужно разыскать Речной храм.
Лисьи адепты о Речном храме слышали, но Лисий культ покуда до тех мест не добрался.
– В том храме живет могущественный полубог, – сказал лисий священник.
Недопесок кивнул:
– Дядя моего шисюна.
Лисий священник несказанно удивился и всеми правдами и неправдами всучил Недопеску глиняную фигурку лисьего бога, чтобы тот поставил ее в Речном храме. Ясно-понятно же, что дядя Лисьего бога должен поклоняться Лисьему богу!
– О лисий дух, ты будешь посланником и понесешь Лисий свет людям тех мест! – напутствовал Недопеска лисий священник.
Недопесок сердито засопел. Никаким лиссионером он становиться не собирался.
[473] Вездесущая лисья лапа
День порадовал солнцем и теплом. Чангэ, небрежно прикрыв глаза тыльной стороной ладони, раздумывал, чтобы встать и сходить к водопаду.
Люди из соседней деревни прислали за помощью: в медной шахте, по их словам, поселился демон, и его нужно было изгнать. Он выл и рычал, скреб когтями по камням, и люди наотрез отказывались спускаться в шахту.
Чангэ подумал, что это вполне мог быть какой-нибудь дикий зверь, скажем, волк: упал или забрался в шахту и теперь не может выбраться. Шу Э ему о том же говорила: она послала теней и демонической ауры в окрестностях не обнаружила.
Но сходить, конечно же, придется: успокоить людей и вызволить бедолагу из ловушки.
Шу Э… Чангэ протянул руку, пошарил по циновке рядом с собой.
– Шу Э? – позвал он, отводя ладонь от глаз и окидывая взглядом хижину.
Шу Э, видимо, уже хлопотала во дворе. Чангэ слышал какие-то отголоски: Шу Э разговаривает с кем-то? Чангэ рывком сел, подтянул к себе одежду.
Как Шу Э следила за Чангэ, так и Чангэ следил за Шу Э: не хотелось, чтобы в их жизнь вмешивалась третья сторона. Люди не скрывали интереса к духу-помощнику, и этот интерес не всегда был любопытством. Шу Э ведь была так хороша собой, у людей наверняка возникали определенные мысли на ее счет. Чангэ не нравилось, что люди на нее заглядываются.
Вообще-то Шу Э тоже не нравилось, что люди заглядываются на Чангэ, но она не ограничивалась предупреждающими взглядами, как Чангэ, и распугивала тех, кто переходил, по ее мнению, все границы. У нее был своеобразный критерий для этого: любой, кто смотрит на Чангэ дольше пяти секунд, не отводя глаз! Людям, даже тем, у кого в голове не было подобных мыслей, приходилось несладко. Чангэ пытался унять Шу Э, но та и слушать ничего не хотела.
Чангэ поспешил выйти из хижины, быстро огляделся. Во дворе никого не было, кроме Шу Э. Она стояла у стола, на котором разложила вялиться рыбу, с озадаченным видом захватив подбородок пальцами.
– Шу Э, что ты делаешь? – позвал Чангэ, подходя к ней и трогая ее за плечо.
Шу Э рассеянно поглядела на него:
– Видишь ли, Чангэ, я никак не могу сосчитать рыбу. Каждый раз, когда я ее пересчитываю, становится на одну меньше. Я никогда не сбивалась при счете, но сейчас почему-то не могу сосчитать, сколько рыб вялится. Наверное, – с виноватой улыбкой добавила она, – я переутомилась.
– Я сосчитаю, – предложил Чангэ и быстро пробежался пальцем по разложенным рыбам. – Тридцать шесть.
– Вот, – со значением сказала Шу Э, – а было тридцать семь.
Чангэ поглядел на нее, потом на рыбу и опять пересчитал. Глаза его широко раскрылись. Пока они переглядывались, на одну рыбу стало меньше!
– Ну и ну, – растерялся Чангэ. – Их что, уже тридцать пять?! Только что же было тридцать шесть… Нет-нет, подожди, я пересчитаю еще раз. Сколько всего рыб было изначально?
– Сорок две, – сказала Шу Э. – Не пересчитывай. Уверена, их опять стало меньше.
– Тридцать четыре, – пораженно сказал Чангэ. – Исчезающие рыбы? Чудесные явления?
Он опять поглядел на стол и тут заметил, что из-под стола высунулась черная лапа, пошарила по краю стола, подцепила когтями одну из рыб и утянула под стол. Лапа совершенно точно была лисья.
Чангэ тронул Шу Э за плечо и, приложив палец к губам, показал на угол стола. Через некоторое время черная лапа снова высунулась и, пошарив, утянула крайнюю рыбину под стол. Не чудесные явления, а похититель рыб!
Шу Э взяла одну рыбу, тихонько подошла к углу стола, из-под которого высовывалась таинственная черная лапа, и подвигала рыбой из стороны в сторону. Лапа высунулась, подцепила рыбу когтями и попыталась затащить ее под стол, но когти соскользнули.
Шу Э подвинула рыбу ближе и, чтобы облегчить таинственному похитителю задачу, почти наполовину сунула рыбу под стол головой вперед, и услышала характерное клацанье: кто-то вцепился в рыбу зубами. Шу Э моментально дернула рыбу вверх, выуживая таинственного похитителя из-под стола.
Вцепившись зубами в рыбу и дрыгая лапами в разные стороны, как лягушка, в воздухе повис Недопесок. Ситуация, в которую он попал, была патовая: если отпустит рыбу – шлепнется на землю и отшибет лисьепопу, а если не отпустит, то вывихнет себе челюсть или слюнями захлебнется.
– Это что такое? – удивился Чангэ.
– Ряженый лис, – сказала Шу Э.
Пока Недопесок болтался на рыбном «крючке», шапка свалилась у него с головы и откатилась к ногам Чангэ. Тот шапку поднял, отряхнул и, рассмотрев, уверился, что сшита она небесными шляпниками. В мире смертных такой ткани точно не найти. Недопесок косил глазами в сторону Чангэ. Его любимая шапка!
Наконец он решился, щелкнул челюстями, откусывая рыбью голову, и плюхнулся на землю, но во время падения использовал хвосты для маневрирования, так что шмякнулся не как попало, а на задние лапы, расставив при этом передние лапы, как заправский уличный акробат после выполнения смертельно опасного номера. Чангэ и Шу Э невольно восхитились его ловкости и даже захлопали.
Недопесок одернул одежду, опять покосился на Чангэ и протянул лапу. Чангэ понял, что чернобурка требует вернуть шапку.
Получив драгоценную шапку обратно, Недопесок нахлобучил ее себе на голову, покосился на стол и сказал:
– Простите, не удержался.
Челюсти его при этом энергично двигались, пережевывая рыбью голову.
Доев, Недопесок вытер усы лапой, внимательно поглядел сначала на Шу Э, потом на Чангэ и спросил деловито:
– Это ты мой дядюшка?
– Дядюшка? – пораженно переспросили Чангэ и Шу Э.
Недопесок рассуждал так: если у шисюна есть дядя, то этот дядя приходится дядей и Недопеску, раз шисюн – его шисюн. Свои рассуждения он охотно повторил вслух.